Сжигая мосты (СИ) - "crazy-mum" - Страница 112

Входная дверь оказалась приоткрытой, и я смело шагнула внутрь. Звук знакомой до боли мелодии разливался по дому, отчего моё несчастное сердце сжалось с такой силой, что стало невозможно дышать. Не оставалось никаких сомнений – это Эдвард играет на рояле. Еще секунда понадобилась мне на то, чтобы вспомнить, наконец, где я уже слышала эту мелодию – точно такая же льётся из шкатулки, присланной из Китая Эдвардом мне в подарок, стоит слегка приподнять на ней крышку.

Шквал болезненных воспоминаний и сильнейших эмоций обрушился на меня, пока я неподвижно стояла в холле и вслушивалась в волшебные звуки. Ноги перестали слушаться, тело вдруг стало неимоверно тяжелым, настолько, что мне пришлось опереться спиной о входную дверь, чтобы не свалиться на пол. Всё было против меня, против моего решения быть подальше от Каллена, против моей уверенности в том, что он на самом деле не чувствует ко мне никакой любви, а лишь захотел вновь поиграть в излюбленную игру «Лев и овечка», доказывая самому себе, что он способен влюбить в себя кого угодно, пусть даже бывшую жену.

Красивая мелодия, так похожая на мою колыбельную, звучала всё громче, а я всё больше ощущала, как непонятное чувство ностальгии заливает моё сердце, стоит мне подумать о том, что Эдвард сочинил эту композицию еще живя в Китае, еще когда он был с той женщиной. Неужели он на самом деле любил меня всё это время так же, как и я его? Неужели та блондинка была случайным наваждением, от которого у него не хватило сил избавиться вовремя, а у меня не хватило мудрости помочь ему в этом? Неужели он действительно отпустил меня тогда только потому, что считал себя не вправе удерживать, а не потому, что разлюбил?

Боже, как я слаба перед ним, как я влюблена в него, что, услышав слезливую мелодию, готова поверить его оправданиям! Нет, Каллен, я уже не та пушистая овечка, млеющая от одной твоей игры на рояле! Выловив эту верную мысль из тысячи противоположных в своей голове, я крепко встала на ноги и уверенно зашагала в сторону его кабинета, откуда разносились звуки. Я резко распахнула дверь и без стука вошла внутрь.

Как ни странно, Каллен выглядел так, будто бы его застали врасплох. Мне показалось, что он даже смутился, хотя я была уверена, что он специально устроил этот концерт.

— Белла, привет, извини, я не слышал, как ты вошла, — начал оправдываться он, будто бы совершил преступление. – Я не знал, чем занять себя, руки как-то сами начали играть, так что…

— Зачем ты оправдываешься? Это я заставила тебя ждать… Я думала, ты больше не играешь?

— Э, играю с недавних пор, — проговорил он, смущённо запуская длинные пальцы в медные волосы и взъерошивая их, одновременно обжигая меня своей полуулыбкой – настолько сексуальной, что я поспешила отвести взгляд. – О чём ты хотела поговорить?

Я почувствовала, как пересохло в горле, и тяжело вздохнула, а Эдвард тут же предложил:

— Хочешь чего-нибудь? Чай, кофе, вина?

Последнее слово он произнес неуверенно, хотя я бы не отказалась от чего-нибудь покрепче, если бы только была не за рулем.

— Воды, пожалуйста.

— Пройдёшь в гостиную, я принесу, — Каллен вел себя так, будто бы торопился выпроводить меня из кабинета.

Я развернулась лицом к двери и застыла на месте: на противоположной стене от стола Эдварда висел огромный портрет Джейкоба, тот самый, который я сделала в лесу, весь утыканный дротиками.

— Что это? Где ты его взял? – вырвалось у меня.

— Купил на твоей выставке, — глухо ответил Эдвард, — это не для твоих глаз, извини.

— Я уже поняла, — фыркнула я, — ты купил его, чтобы испортить?

— Могу я позволить себе маленькую слабость? Я так снимаю стресс. Кто-то пьёт алкоголь, кто-то играет в азартные игры, а я всего лишь кидаю дротики в портрет Джейкоба Блэка по вечерам.

Это звучало более, чем смешно, но мне было совсем не весело. То ли дело было в том, что это была моя любимая фотография, то ли в том, что на ней был изображен человек, которым я дорожила и которого потеряла, но я снова начала испытывать ярость.

— Кто ты такой, чтобы покупать мою работу и портить её, снимая стресс? Ты думаешь, ты всемогущий Эдвард Каллен и тебе всё позволено? Ты совсем не изменился, ты был и остаёшься избалованным эгоистом со смазливым лицом!

От моей последней фразы брови Эдварда угрожающе сползлись на переносице, а губы сжались в тонкую полоску, я вдруг поняла, что снова ляпнула лишнее. Он вышел из кабинета, я проследовала за ним, всё ещё злясь на него и недоумевая его реакции. Через минуту он вернулся со стаканом воды и, протянув его мне, уселся на диван, продолжая смотреть на меня пронзительным взглядом.

— О чём ты хотела поговорить? – голос Эдварда был тихим, но в то же время угрожающе серьёзным.

Мне вдруг стало не по себе: действительно, имела ли я право врываться в его кабинет и обвинять его в каких-то действиях? Он купил картину и вправе делать с ней всё, что захочет в своём доме, а я вообще не должна была это увидеть. Я, честно признаться, не могла понять своей реакции сначала на его игру на рояле, потом на этот портрет. Эмоции разрывали меня изнутри, переживания и боль, испытываемая мной последнее время, выбивали меня из равновесия, неосознанная злость и беспомощность выплёскивались из меня, я будто бы не принадлежала самой себе, будто бы это не моя душа обитала в моём теле.

Я вызвала Каллена со срочного совещания, оторвала его от важных дел, пришла просить отпустить Ренесми, а сама набросилась на него с обвинениями. Я вела себя глупо, словно превратилась в истеричку, неуравновешенную, глупую, психованную истеричку, которая не в состоянии управлять собственной жизнью.

Я на автомате сделала глоток воды и произнесла:

— Извини…

— Это ты извини, я уже сказал, ты не должна была это увидеть, я знал, что тебе будет неприятно, — спокойно ответил Каллен, — честно, не хотел тебя расстраивать.

Я смотрела на него и думала, что пора начать говорить то, зачем я сюда пришла, но язык не слушался. Еще раз глотнув воды, я всё же произнесла, усаживаясь на кресло напротив него:

— Эдвард, я приняла одно важное решение и для его осуществления мне необходима твоя помощь, вернее, твоё разрешение. Мне предложили хорошую работу в одном журнале, и я согласилась…

— Поздравляю! – искренне произнёс Каллен, кода я сделала небольшую паузу, перед тем, как выпалить главное.

— Спасибо, но мне придётся уехать из Форкса, — тихо пролепетала я, наблюдая за реакцией Эдварда, глаза которого наполнялись озабоченностью, — уехать из штата.

— Куда? – тревожно и кратко уточнил он.

— В Нью-Йорк…

— И ты, конечно же, увезёшь с собой нашу дочь!? – голос Эдварда вдруг наполнился отчаяньем. – Это какое-то безумие, Белла! Ты не можешь так со мной поступить! Я только обрёл её снова, только начал исправляться, только нашёл с ней общий язык, а ты отнимаешь её у меня? Нет, Белла, я не позволю тебе увезти её, я не дам разрешения! Ты можешь найти себе хорошую работу и в Сиэтле, это не повод, чтобы разлучать меня с ней!

— Послушай, Эдвард, — начала я, умоляюще глядя на него, — мне нужна эта работа, я прошу тебя…

— Нет, поезжайте вдвоём с Блэком, а Ренесми останется со мной!

— Блэк не поедет, — тихо пролепетала я, ощущая новую порцию боли.

— Он отпустит тебя на другой край страны одну?

— Мы больше не вместе, поэтому-то я и хочу уехать подальше отсюда, — мой голос звучал сдавленно, треклятый ком снова поселился в горле, мешая дышать полной грудью.

В глазах Эдварда промелькнула странная искра, я чувствовала, что он хочет спросить что-то еще, узнать подробности, но он молчал, и я за это была ему благодарна: я бы не вынесла его расспросов.

— Ты снова бежишь, Белла? – вдруг спросил он, спустя минуту молчаливого разглядывания моего лица. – Бежишь от себя, от проблем, от боли? Знаешь, я тоже пытался сбежать от боли в Китай, но это не помогло, боль вцепилась в моё сердце стальными тисками и последовала за мной, она и сейчас со мной, Белла. Ты не сможешь сбежать от неё, её просто надо принять и научиться жить вместе с ней, если нет другого выхода. Боль – как паразит, будет питаться твоей энергией, твоим жизнелюбием, твоими стремлениями, нагоняя тоску, но ты не избавишься от неё, если уедешь, поверь мне. Своим отъездом ты причинишь новую боль мне и Ренесми, Чарли, Эсми, Карлайлу, подумай об этом, пожалуйста.