Мадам Гали. Свободный полет - Громов Борис Николаевич - Страница 47

В ресторане «Узбекистан» им подали шашлык из небольших кусочков баранины и массу ароматной зелени.

— Как вам живется в Париже, Гали? Не скучаете по России? — Морис Армани говорил почти без остановки, спрашивал о всяких пустяках. Он понимал — стоит ему остановиться, и он перестанет владеть собой.

— Замечательно, Морис. Мне кажется, я всегда жила во Франции. А вы? Вам еще не надоела Москва?

— Ну что вы, Москва чудесный город. Когда я уезжаю домой в отпуск, то уже через неделю начинаю скучать: мне снится храм Василия Блаженного, Тверской бульвар, памятник Пушкину…

Армани действительно очень любил Москву.

— А что вам снилось в этом году?

— Пока ничего, — засмеялся Морис, — я улетаю домой через две недели. Жена и дети уже в Париже, а меня попросили немного задержаться.

— Как интересно, а каким рейсом? — Гали превратилась в сплошную струну — так напряженно работал ее мозг. — Мне тоже заказаны билеты на это время.

— Дайте вспомнить. Ага, вылетаю в четверг шестнадцатого, рейс десять двадцать пять. Москва — Париж.

— «Аэрофлот» или «Air France»?

— «Air France», разумеется. Возможно, мы летим одним рейсом?

— Возможно, но я должна дома посмотреть на билет.

Она должна немедленно обеспечить себе именно этот рейс. Кровь из носу. Мама, конечно, огорчится, будет беспокоиться, спрашивать, что случилось. Это печально, но уладить легко… А вот Анатолий… с ним как быть? Рассказать ему все? Исключено. Ей никогда никто не позволит вывезти такие ценности из страны. Но Гали на то и Гали, чтобы принимать экстравагантные решения. Она — единственный в своем роде экземпляр, штучная работа. Мечта коллекционера. Если вспомнить, что к этому времени ее имя зачислено в реестр уже трех собирателей — КГБ, «Моссад» и ДСТ, то порой «коллекционерам» от разведывательных спецслужб можно и посочувствовать. Звезды были на ее стороне — билет на Париж был с открытой датой. А то, что ей придется вернуться раньше? Анатолию она скажет… Скажет, что Бутман нашел подходящее место для галереи и требуется срочно подписать договор на аренду. Идея галереи, где можно устраивать выставки-продажи, на Лубянке одобрили. Ну возвращается на пять дней раньше — так это для мамочки трагедия, а куратору — ничего особенного.

На следующий день ей позвонил Морис:

— Гали, если у вас нет серьезных планов на завтра, я приглашаю в Архангельское.

Рыбка на крючке. Вопрос — где ее съесть.

— Я с удовольствием прогуляюсь по подмосковному Версалю.

Гали была сама любезность. Не более. Прием сработал.

— У вас неважное настроение, мадам. Я могу помочь?

— Вы правы, Морис. Но отложим неприятности.

Так где же съесть рыбку? Куда мы едем? В Архангельское. А где Люськина дача? В Хотькове.

Утром, в машине, она, прислонившись щекой к водителю, робко спросила:

— Морис, а если мы вместо Архангельского поедем в Загорск. Я очень давно не была в лавре.

— Отлично, — обрадовался Армани. Ему нравилась русская православная архитектура.

Возле ворот лепилось множество сувенирных киосков, рассчитанных на кошелек богатых иностранных туристов. Армани, который бывал здесь не раз, подошел к знакомому киоску, где постоянно что-нибудь покупал на память.

— Гали, я хочу подарить вам сувенир — в память о нашей поездке. Так, скромный пустячок. — Очаровательное пасхальное яичко опустилось в ладонь Гали. Искусно выточенное из дерева, причудливо расписанное, оно алыми цветами горело на ярком солнце. Оторвавшись от созерцания прелестной игрушки, Гали проникновенно взглянула на француза.

— Я тоже хочу кое-что подарить вам, Морис.

Ключи от дачи лежали у нее в сумочке. Поздно вечером она привезла их от Люськи. «Действуй, Галка, — напутствовала подруга. — Однова живем». Сама Голубева после замужества превратилась в верную жену и сумасшедшую мать троих сорванцов. Но подругу жалела — видимо, тамошние мужики нашим в подметки не годятся. В будний день осенью дачников мало. Сторожа водились лишь в элитарных поселках, поэтому доехали они до дома 18 по улице Коминтерна без приключений и свидетелей. Морис вышел из «пежо» и толкнул низкие деревянные ворота. В ту пору в России никто ничего еще не запирал, и скрипучие створки разъехались в обе стороны.

— Какая красота, — пришел в восхищение Морис.

Дом — рубленый, с кружевными наличниками и затейливой резьбой по краям навеса над крылечком — выстроил еще Люськин прадед. Но, следуя моде, его именовали «наша дача». Дощатый пол цвета сливочного масла покрывали пестрые дорожки, красные листья клена горели на столе в глиняном кувшине. По стенам висели пучки каких-то трав: собирала и сушила их сама Люся.

— Морис, — неслышно подошла к своему спутнику Гали, — я хочу вас.

Когда следовало, она брала инициативу в свои руки. Осеннего холода они не почувствовали. Гали, страстная и изобретательная, доводила измученного желанием Армани до высот экстаза. Она ласкала его расслабленное тело и вновь умело разжигала огонь для следующих восхождений на вершину блаженства.

— Так не бывает, — шептал Морис, откинувшись на подушки и целуя мокрые от пота, прилипшие к вискам локоны Гали. — Так не бывает, cherie. Пять раз!

Потом, заглянув в буфет, они нашли хлеб, сыр, вполне съедобные, включили электрический чайник. Гали пребывала в загадочной печали.

— Так что вас терзает, cherie?

— Мама отдала мне бабушкины бриллианты, а я даже не могу их вывезти.

— И это вся ваша проблема?

— Да, Морис, проблема. Мама хочет, чтобы я в Париже заказала себе и сестре гарнитур. Я, как вы понимаете, хочу сделать то же самое для мамы. Кроме того, у меня есть валюта, но так много мне вывезти не позволят — в декларации указана совершенно другая сумма.

— Гали, милая, если это все ваши невзгоды, то это мелочи. Я все сделаю. Без проблем. Когда вы улетаете?

Гали назвала дату и рейс.

— Так это совершенно упрощает ситуацию. После таможенного досмотра я передам ваши вещи вам. Вас устроит?

Господи. Устроит ли ее!

— Вас это не очень затруднит, Морис?

Ответом были страстные объятия и двойное восхождение к вершине блаженства.

Анатолия провести было не так-то просто. Ему было известно все. Работала «наружна».

— Что ты задумала, Гали? Чем вызван твой скоропостижный отлет? Что-то не сильно верится в договор аренды. Кстати, что это тебя понесло вчера в Загорск?

Гали кокетливо улыбнулась Баркову:

— Вы же, Анатолий Иванович, всегда отказывались проехаться со мной на пленэр. А я молодая женщина, без мужа, но с фантазиями. А в Париже возникли срочные дела. Вы думаете, что там все решается так же медленно, как в Москве?

Они попрощались. У Анатолия осталось смутное ощущение того, что в этом приезде Гали в Москву не все было чисто.

Место для галереи выбрали в престижном квартале Марэ.

Узнав об этом, Барков, немного поразмыслив, признал, что мозги у Гвоздики все-таки имеются. И возможно, она не зря спешила в Париж.

А за открытие на собственные средства антикварной галереи, где станут собираться разные люди, среди которых могут быть весьма интересные КГБ лица, следует и похвалить.

Галерея «Gali» в квартале Марэ открылась перед Рождеством. Очаровательная хозяйка мадам Легаре с русским радушием предлагала сыр, вино, оливки. Художники и друзья художников, коллекционеры и вообще все, кто любит прекрасное и создает его, «всегда желанны и могут бывать здесь, когда им захочется».

— Галка! Бережковская! — восторженно пробасил кто-то за спиной Гали. Она обернулась. «Господи, так это же Владька Зосимов!» Они были знакомы еще по московским литературным вечеринкам для узкого круга, которые неизменно заканчивались ужином в дубовом зале ресторана Дома литераторов. Влад был талантливым писателем и остроумным человеком. Теперь он здесь. Главный редактор известного литературного и антисоветского журнала. — Какими судьбами?

— Во-первых, не Бережковская, а мадам Легаре. Во-вторых, дееспособная гражданка Франции и владелица галереи «Gali».