Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня - Кастело Андре - Страница 25

Наполеон все время опасается, что его жена, предоставленная самой себе, забудет роль, которую он ей предназначает: «Мне угодно, чтобы ты приглашала к обеду только тех, кто обедал со мной; чтобы список допускаемых в твой салон составлялся таким же образом; чтобы ты закрыла доступ в Мальмезон и свое окружение послам и иностранцам. Поступая иначе, ты вызовешь мое неудовольствие; словом, не давай окружать себя лицам, которых я не знаю и которые не являлись бы к тебе, будь я рядом».

Г-жа де Шатене рассказывает: «Императрица верила в гадания, в разные чудеса, сны, чуть ли не в привидения». 5 мая ей снился сон. Вдруг она увидела своего внука Наполеона Шарля на коленях перед бронзовой колонной, а затем «у него появились крылья, как у ангела, и он исчез». Наверняка с маленьким Наполеоном стряслась беда! Действительно, через три дня пришла ужасная новость: ребенок только что умер в Гааге от крупа.

10 мая заплаканная Жозефина пускается в дорогу, спеша встретиться с Гортензией. У ворот Брюсселя в замке Лэкен (Озерном) обе женщины смешивают свои слезы. В момент приезда Гортензия кажется живым трупом, и Жозефина «охвачена болью и ужасом». У императрицы очень ограниченная свита, и — что доказывают счета — она ест в обществе лишь Людовика и Гортензии. На завтрак уходит 12 франков, на обед — 24. Жозефина сломлена. Вернувшись в Сен-Клу, она пишет сыну: «Я исстрадалась, милый Евгений, и твое сердце не может не почувствовать, как велико мое горе. Ты знаешь, в каком состоянии наша бедная Гортензия приехала в замок Лэкен. Несколько дней я боялась за нее, но по приезде в Мальмезон она много плакала. Слезы пошли ей на пользу, и я, как мне кажется, могу заверить тебя, что мы ее сохраним. Бедняжка Гортензия, какого прелестного ребенка она потеряла!.. Со дня несчастья я больше не живу — только горюю и плачу. В воскресенье она уехала на воды в Баньер[66]. Корвизар очень рассчитывает на благотворное действие поездки, и только эта надежда вынудила меня отпустить дочь. Здоровье ее восстановится, но сердце останется безутешным — я сужу об этом по собственным терзаниям. Король тоже очень несчастен: ему ведь пришлось разом оплакивать сына и трепетать за жену. Представляешь себе, ее на целых шесть часов парализовало».

В Орлеане, по дороге в Баньер, Гортензия пишет брату такие строки: «Чувства мои мертвы. Он скончался на моих глазах, но Господь не захотел, чтобы я ушла с ним. А ведь я не должна была его покидать. Теперь я не умру: я больше ничего не чувствую и поэтому здорова. Ты не понимаешь, что я потеряла: для меня это уже был друг, никто никогда не будет любить меня так, как он. Когда я обняла его за час до конца, у него уже были закрыты глаза, но он сказал мне: „Здравствуй, мама“. Он едва дышал. Если бы ты видел, как он задыхался! Я до сих пор слышу его хрип! И вот я далеко, я еду на воды, а он остался там! Я в Орлеане. Ты не знаешь одного: раньше я плакала, а теперь больше не плачу; у меня нет больше сердца — оно ушло вместе с ним, а я осталась в тягость всем, никем не любимая, потому что ничего ни к кому больше не чувствую; сам видишь, мне лучше было уйти вместе с ним. Я расскажу тебе все, что он мне говорил, кем собирался стать и как меня любил; часто, глядя на него, я шептала: „Вот кто будет моим утешением“».

Император расстроен сильнее, чем признается Жозефине. «Я представляю, какое горе причинила тебе смерть бедняжки Наполеона, — пишет он ей 14 мая, — а ты поймешь, что испытываю я». Но «дядя Малыш» быстро приходит в себя: «Мне хотелось бы оказаться рядом с тобой, чтобы ты была умеренна и благоразумна в своей беде. Тебе посчастливилось — ты никогда не теряла ребенка, но вероятность этого — одно из условий нашего горестного человеческого существования. Очень хочу знать, что ты благоразумна и здорова. Неужели еще и ты усугубишь мою тоску?» Его поражает острота переживаний Гортензии: «Гортензия ведет себя безрассудно и не заслуживает, чтобы ее любили, потому что сама любила только своих детей. Постарайся успокоиться и не огорчай меня. В каждой непоправимой беде нужно искать утешение». 2 июня он удивляется: «Почему ты хоть немного не развлечешь ее, а только плачешь? Надеюсь, ты возьмешь себя в руки, чтобы я не нашел тебя совсем уж подавленной».

Но прежде чем вернуться, он должен разбить русских. Он проделает это под Фридландом и 15 июня сообщит Жозефине: «Пишу тебе всего два слова, мой друг, потому что очень устал — вот уже много дней живу на бивуаках. Мои ребята достойно отметили годовщину битвы при Маренго. Сражение под Фридландом тоже сделается знаменитым и составит славу моего народа. Вся русская армия обращена в бегство, она потеряла 80 орудий, 30 000 человек убитыми и пленными; 25 русских генералов убиты, ранены или взяты в плен, русская гвардия сокрушена; этот бой — достойный брат Маренго, Аустерлица, Иены; остальное узнаешь из „Бюллетеня“. Мои потери незначительны; я превзошел противника в маневре.

Будь спокойна и довольна».

Жозефина в самом деле несколько успокаивается. Кампания, по-видимому, заканчивается. К тому же общее горе несколько сблизило ее дочь с мужем. Гортензия скептически смотрит на будущее, она спрашивает себя, «надолго ли это», но Людовик, — радостно сообщает Жозефина Евгению, — «трогательно заботится о королеве. Увы, — продолжает она, — это урок, который дорого им стоил, но, надеюсь, окажется полезен. Они почувствуют, что нет ничего выше обоюдной нежности и того счастья, которым, к примеру, наслаждаешься ты». Такое затишье приводит к тому, что через девять месяцев родится будущий Наполеон III. Более того, Людовик начинает проявлять внимание к своей теще и, отбывая на воды, доверяет ее попечению маленького Наполеона Людовика, своего второго сына. «Он очень похож на своего бедного брата, — пишет она Евгению, — у него те же повадки и голос, но радость видеть его рядом не утешает меня в понесенной нами потере».

Для нее это не просто потеря — крушение. Смерть ребенка развеяла все ее надежды, связанные с ним. Разве благодаря ему она не была вправе надеяться, что Наполеон не разведется с нею? Разве он не рассматривал сына Гортензии как своего наследника? Он любил его, и подлинное горе, которое он испытал после смерти мальчика, хотя и старался это скрыть, позволяет Людовику злобно кричать: «Значит, он был-таки его сын!» Муж Гортензии верит в это тем более упорно, что император и не думает переносить на маленького Наполеона Людовика ни нежность, которую питал к его старшему брату, ни права на возможное наследство. Разве с 3 1 декабря он не знает, что у него есть собственный ребенок? Через полгода после этой встреченной им «с большим волнением» новости его предполагаемый наследник исчез, но разве теперь он не в состоянии обеспечить себе преемника от чресл своих?

Эта смерть и это рождение наносят роковой удар положению императрицы, о чем раньше нас уже сказал Луи Мадлен[67].

Читая последние письма Наполеона перед возвращением его из Тильзита, Жозефина несколько забывает о своем горе.

«Королева Прусская в самом деле очаровательна, — пишет он ей 8 июля. — Она напропалую кокетничает со мной, но ты не ревнуй: я клеенка, по которой все только скользит. Мне стоило бы слишком дорого разыгрывать из себя галантного кавалера».

На другой день Наполеон покидает царя и прусского короля и отправляется к себе во Францию. 1 8 он пишет жене: «Друг мой, вчера в пять вечера я прибыл в Дрезден, чувствую себя превосходно, хотя сто часов не вылезал из кареты. Гощу здесь у короля Саксонского, которым очень доволен. Итак, я приблизился к тебе на половину пути. Предупреждаю, возможно, в одну из ближайших ночей я ворвусь в Сен-Клу, как ревнивый муж. Прощай, дружок, буду счастлив увидеться с тобою. Весь твой».

Наконец 27 июля 1807 император в ореоле славы Тильзита прибывает в Сен-Клу. Тотчас же, как она это делала после каждого его возвращения, Жозефина с жадностью расспрашивает Констана. Вопросы сыплются дождем: