Жанна д’Арк. Святая или грешница? - Эрлихман Вадим Викторович - Страница 32

Не сумев добиться своей цели с ходу, Кошон решил выждать и попросил коменданта Уорика вызвать для Девы лекаря. Приглашенный им врач Гийом де ла Шамбр свидетельствовал: "Кардинал Англии и граф Уорик послали за мной по поводу ее болезни. Вместе с мэтром Гийомом Дежарденом, доктором медицины, и другими врачами я предстал пред ними. Граф Уорик сообщил нам, что, как ему сказали, Жанна больна и что он призвал нас, дабы мы позаботились о ней, потому что король не хочет ни за что на свете, чтобы она умерла естественной смертью. Действительно, король очень дорожил ею и дорого за нее заплатил, он хотел, чтобы она погибла только от руки правосудия и была сожжена; занявшись ее лечением, мы сделали так, что Жанна поправилась. Я навещал ее, и метр Гийом Дежарден и другие также. Мы прощупали ее правый бок и нашли, что ее лихорадит, посему и решили пустить ей кровь; мы рассказали об этом графу Уорику, он предупредил нас: "Кровь ей пускайте осторожно, ведь она хитра и может убить себя". Тем не менее кровь ей пустили, что сразу же облегчило ее страдания; как только она была таким образом исцелена, явился некий мэтр Жан д’Эстиве, он обменялся с Жанной оскорбительными словами, называя ее потаскухой и распутницей; Жанна была этим сильно разгневана, так что у нее вновь началась горячка, и она занемогла еще сильнее".

В итоге Жанна победила болезнь, несмотря на кровопускания и тюремный режим. 2 мая ее, еще слабую, привели в малый зал Буврейского дворца, где собрались чуть ли не все участники суда — 65 человек. К ней обратился нормандский епископ Жан де Кастильон, перешедший от увещеваний к прямым угрозам: "Если она не пожелает верить Церкви и верить также догмату о Единой святой католической Церкви, то она будет еретичкой, в том упорствуя, и будет наказана другими судьями и казнена на костре. Она ответила: "Я не скажу вам о том ничего иного. И если увижу огонь, то я скажу вам все то, что говорила прежде, и другого не сделаю"".

9 мая Жанну привели в застенок, показали орудия пыток и вновь предложили отречься. Она ответила: "Поистине, если б вам пришлось вывернуть все члены и исторгнуть душу из тела, я не сказала бы вам иного; а если б и сказала что-нибудь, то после снова сказала бы, что вы силой заставили меня сие сказать…" Далее она сказала, что испросила совета у своих голосов насчет того, покоряться ли ей Церкви, ибо служители Церкви слишком принуждали ее покориться оной; и голоса сказали ей, — если она желает, чтобы Бог ей помог, — уповать на него во всех своих поступках. Далее она сказала, что спросила у своих голосов, будет ли она сожжена, и оные голоса сказали ей, чтобы она уповала на Бога — и он ей поможет".

12 мая Кошон вызвал к себе нескольких асессоров и спросил их, не пора ли наконец применить к строптивой узнице пытку. Десять человек выступили против: одни считали, что слабая после болезни Жанна не вынесет пыток, другие думали, что это может бросить тень на "безупречно проведенный процесс". На пытке настаивали только трое, включая лживого "исповедника" Николя Луазелера, считавшего, что истязания помогут "исцелить душу заблудшей". Кошон послушался большинства и снял вопрос о пытке с повестки дня. Процесс все равно выходил на финишную прямую. 14 мая Парижский университет обратился к английскому королю Генриху VI с письмом о необходимости скорейшей передачи "нераскаянной еретички" светским властям — на языке инквизиторов это означало неминуемую казнь. В письме говорилось: "Нужно, чтобы это дело было бы срочно доведено правосудием до конца, ибо промедление и оттяжки здесь очень опасны, а отменное наказание крайне необходимо для того, чтобы вернуть народ, который сия женщина ввела в великий соблазн, на путь истинного и святого учения".

23 мая Жанну вызвали в суд, зачитали ей письмо университета и снова предложили отречься. На это увещевание она ответила то же, что и раньше: "Я желаю остаться с тем, что всегда говорила и чего придерживалась на процессе". Далее она сказала, что если бы была уже приговорена к казни и увидела, что пламя зажжено, поленья приготовлены, а палач или тот, кто должен будет зажечь костер, готов сие сделать, и если б сама уже была в огне, — то и тогда не сказала бы ничего иного и отстаивала бы то, о чем сказала на процессе, до самой смерти".

Кошон объявил, что слушание дела окончено, и назначил на следующий день вынесение приговора. Рано утром Жанну разбудили и привезли на кладбище аббатства Сент-Уэн, у ворот которого уже собралась толпа горожан. За ночь там сколотили два дощатых помоста. На том, что побольше, разместились судьи и почетные гости, включая епископа Винчестерского. Он несколько раз побывал на заседаниях суда, скрываясь в потайной нише, чтобы не ронять своего достоинства. Теперь ему хотелось насладиться торжеством своей политики — осуждением дерзкой девчонки, едва не разрушившей господство англичан во Франции.

Деву завели на малый помост, чтобы она выслушала последнее напутствие проповедника. Для этого Кошон пригласил известного странствующего проповедника Гийома Эрара, который выбрал темой проповеди с троки Евангелия от Иоанна: "Лоза не может приносить плоды, если она отделена от виноградника". Он искусно подводил слушателей к мысли о том, что Жанна, отделившая себя от церкви, не только погубила свою душу, но и увела на ложный путь тех, кто верил ей. Одним из них спи "самозваный" король Карл, положившийся на слова и дела еретички и сам ставший еретиком и преступником. То же относится ко всем его приближенным и к духовенству, которое не направило Жанну на истинный путь.

Дева решилась возразить:

— Осмелюсь вам заметить, мессир, что мой король вовсе не такой, как вы утверждаете. Клянусь жизнью, он самый благородный из всех христиан.

Разливающийся соловьем проповедник мигом превратился в рычащего льва, приказав девушке замолчать — "иначе ее заставят это сделать". Потом, как ни в чем не бывало, завершил речь. В конце он снова обратился к Жанне, попеняв ей за то, что она отказалась подчиниться святой римской церкви.

— Я отвечу вам, — отозвалась она. — Что касается подчинения церкви, то я просила судей отослать мое дело в Рим, на суд святому отцу-папе, которому я вручаю себя — первому после Бога. Что же касается моих слов и поступков, то в них не повинен ни король, ни кто-либо другой. А если в них и было что дурное, то в ответе за это только я.

Жанне трижды предложили отречься от еретических заблуждений и трижды она отказалась. После этого Кошон стал медленно, зловещим голосом читать приговор, где говорилось о передаче нераскаянной грешницы в руки светской власти и просьбе обойтись с ней снисходительно — "без пролития крови", что было обычным обозначением смерти на костре. Он не успел дочитать до этого места, когда узница вдруг крикнула:

— Стойте! Я готова, готова принять все, что вы хотите, и подчиниться вашей воле!

Кошон, уже не ждавший этого, быстро достал подготовленный заранее текст отречения. Бумагу вручили Жанне, и она дрожащей рукой поставила под ним свое имя. В официальном протоколе сказано: "Тогда же, на виду у великого множества клириков и мирян она произнесла формулу отречения, следуя тексту составленной по-французски грамоты, каковую грамоту собственноручно подписала". После этого смертный приговор ей заменили другим, тоже составленным заранее, в котором говорилось, что суд учел раскаяние подсудимой: "Поскольку ты, как было сказано, совершила дерзостное преступление против Бога и святой Церкви, мы окончательно приговариваем тебя нести спасительное покаяние в вечном заточении, на хлебе страдания и воде скорой, дабы ты оплакала совершенное тобой и впредь не совершала ничего, что следовало бы оплакать; при сем мы оставляем за собой право на нашу милость и смягчение приговора". Осужденную, которая едва понимала, что происходит, усадили в телегу и повезли в Буврейский замок. Из разочарованной толпы, надеявшейся поглазеть на казнь, вслед ей летели гневные крики и гнилые овощи.