Кабинет диковин - Чайлд Линкольн - Страница 37

Миновав парк, Мэнди повернула на авеню "С". По обеим сторонам авеню тянулись дома из песчаника, а ветер с шорохом гнал мусор по мостовой. Из темных подъездов до нее долетал запах мочи. Здесь никто и не думал подбирать за своими собаками, поэтому она шагала осторожно, чтобы не вляпаться ненароком в собачье дерьмо. Это был самый скверный отрезок пути.

Впереди на тротуаре замаячила какая-то фигура, и она решила перейти на другую сторону улицы. Однако, вглядевшись, девушка успокоилась. Это был старик. Старец шагал с трудом, опираясь на палку. Пройдя еще несколько шагов, она увидела, что старик носит смешной котелок. Старикан тащился наклонив голову, и она хорошо видела ровные поля и четкие линии тульи. Подобные головные уборы ей приходилось встречать лишь в старых черно-белых фильмах. Человек тщательно выбирал место, куда поставить ногу, и выглядел ужасно старомодным. Интересно, почему он оказался здесь в такую рань? Бессонница, наверное. Мэнди где-то слышала, что старики часто страдают бессонницей. Просыпаются в четыре утра и больше не могут уснуть. Интересно, бывает ли бессонница у папы?

Когда они почти что поравнялись, старик вдруг ощутил ее присутствие. Он поднял голову и коснулся рукой края шляпы. Видимо, старец решил ее таким образом поприветствовать.

Шляпа чуть приподнялась. Рука старика закрывала все лицо, за исключением глаз. Взгляд этих глаз оказался на удивление ясным и холодным. Наверняка результат бессонницы. Несмотря на такой ранний час, в глазах не было ни грана сонливости.

– Доброе утро, мисс, – произнес скрипучий старческий голос.

– Доброе утро, – ответила она, стараясь ничем не показать своего изумления. Здесь, в Нью-Йорке, никто никого не приветствует на улицах. Старец ее просто очаровал.

Когда она проходила мимо милого старика, какой-то хлыст вдруг со страшной скоростью обвился вокруг ее шеи.

Мэнди закричала и хотела сорвать его, но на лицо опустилась влажная тряпка, а в ноздри ударил тошнотворно сладкий запах. Инстинктивно задержав дыхание, она на ощупь сунула руку в сумочку и вытащила оттуда баллончик с перечным газом. Однако сильнейший удар выбил баллончик из ее руки. Крича от боли и страха, она попыталась вывернуться. Легкие обожгло огнем. Захватив широко открытым ртом последний глоток воздуха, Мэнди погрузилась в беспамятство.

Глава 5

Смитбек сидел в своем закутке на пятом этаже здания «Нью-Йорк таймс» и с отвращением изучал в записной книжке составленный им самим перечень неотложных дел. Стоящие на первом месте слова «служащие Фэрхейвена» были вычеркнуты. Он не смог вторично попасть в «Моген – Фэрхейвен». Об этом позаботился сам Фэрхейвен. Слово «соседи» также было перечеркнуто. Несмотря на тщательно разработанную стратегию проникновения и все ухищрения, его, грубо говоря, просто вышибли из дома, в котором обитал магнат. Он встретился с его прошлыми партнерами по бизнесу, но те отделались либо фальшивыми похвалами, либо вообще отказались говорить.

Потерпев поражение на этих фронтах, Смитбек занялся изучением благотворительной деятельности магната. В Музее естественной истории он потерпел очередное фиаско. Те, кто знал Фэрхейвена, не хотели ничего комментировать по вполне понятным причинам. Однако в другом финансируемом мерзавцем проекте Смитбек добился кое-какого успеха. Хотя слово «успех» здесь вряд ли годилось. Речь шла о детской клинике, именуемой «Маленький Артур». Это была небольшая больница, где занимались исследованиями так называемых «сиротских болезней» – крайне редких недомоганий. Тех, что в силу своей редкости совершенно не интересовали крупных производителей лекарств. Смитбек объявил себя репортером «Таймс», интересующимся данной проблемой, и проник в больницу, не вызвав никаких подозрений. Администрация даже устроила ему экскурсию по всем помещениям клиники. Но в конечном итоге это оказалось мартышкиным трудом. Доктора, медсестры, родители и даже дети пели Фэрхейвену осанну. От этих похвал его начало тошнить – индейки на День благодарения, дополнительные выплаты на Рождество, игрушки для детишек, коллективные выходы на «Янки стадион». Фэрхейвен даже иногда присутствовал на похоронах, что было для него нелегко. Все это говорит только о том, что магнат пытается приукрасить свой образ в глазах общественного мнения.

По части пиара парень уже много лет вел себя как подлинный профессионал. Смитбек не нарыл ничего интересного. Абсолютно ничего.

Это печальное заключение ему кое о чем напомнило. Смитбек повернулся в кресле, снял с полки толковый словарь и быстро пролистал страницы до слова «тщета». Оказалось, что «тщета» означает «бесполезность», «безрезультатность».

Смитбек с недовольным видом вернул словарь на место.

Видимо, надо копать глубже. Порыться в том далеком времени, когда Фэрхейвен по части общественных отношений еще не вел себя как профессионал. Обратиться к годам, когда мерзавец был обычным прыщавым школьником. Фэрхейвен заблуждается, считая его еще одним недоумком-репортером, занимающимся «тщетной» работой. Ему будет не до смеха, когда он в понедельник откроет свежую газету.

Смитбеку потребовалось всего десять минут, чтобы найти в Сети золотую жилу. Оказывается, что этот тип окончил самую обычную школу номер восемьдесят четыре на Амстердам-авеню и его класс в прошлом году отмечал пятнадцатую годовщину выпуска. Они даже создали в Интернете сайт, воспроизводящий школьный ежегодник. Там оказалась информация о Фэрхейвене и его однокашниках, включая фотографии, прозвища, личные интересы и название клубов, в которых они состояли. Одним словом – почти все.

Вот и он. Симпатичный, весь из себя правильный мальчишка нахально улыбался Смитбеку с довольно нечеткой выпускной фотографии. Парнишка был одет в белый теннисный свитер и клетчатую рубашку. Типичный городской юноша из хорошо обеспеченной семьи. Его отец занимался недвижимостью, а мать вела домашнее хозяйство. Смитбек очень скоро узнал и другие подробности. Молодой Фэрхейвен был капитаном команды пловцов, родился под знаком Близнецов и возглавлял дискуссионный клуб. Его любимой рок-группой были «Иглз», сам он скверно играл на гитаре, хотел стать врачом, любил бордовый цвет, и почти все его одноклассники считали, что среди них он первым сколотит миллионное состояние.

По мере того как Смитбек просматривал страничку Интернета, им все больше овладевало уже знакомое ощущение безнадежности. Все это было неимоверно скучно. Правда, там была одна деталь, на которую журналист обратил внимание. Все школяры имели прозвища, и Фэрхейвен, естественно, не избежал этой участи. Одноклассники прозвали его Резун. Это слегка улучшило настроение Смитбека. Резун. Будет прекрасно, если выяснится, что он в детстве мучил животных. Это уже кое-что.

Парень окончил школу всего шестнадцать лет назад. Наверняка в школе еще работают люди, которые его помнят. Если юный Фэрхейвен совершал недостойные поступки, то он, Смитбек, до этого обязательно докопается. Мерзавец откроет газету, и гнусная улыбка исчезнет с его смазливой рожи.

Итак, школа номер восемьдесят четыре. Она совсем недалеко. Всего лишь короткая поездка на такси. Смитбек поднялся с кресла и потянулся за пиджаком.

Школа находилась в зеленом квартале между двумя авеню: Амстердам и Коламбус, неподалеку от Музея естественной истории. Это было длинное здание из желтого кирпича, отделенное от внешнего мира кованой железной оградой. По меркам Нью-Йорка, учебное заведение выглядело совсем неплохо. Смитбек подошел к главному входу и обнаружил, что дверь заперта. Пришлось звонить. Дверь открыл полисмен, Смитбек показал ему журналистскую карточку, и коп пропустил его в здание.

Царивший здесь запах сразу же напомнил ему ароматы его школы, находившейся очень далеко от Нью-Йорка. И стены из шлакобетона в восемьдесят четвертой средней были выкрашены точно в такой же унылый темно-серый цвет. «Руководство всех школ в стране, видимо, следует одним и тем же рекомендациям», – думал Смитбек, пока коп вел его к кабинету директора, пропустив предварительно через металлоискатель.