Остров "Д". Неон (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 25

Я знала — себя он тоже презирал за слаЧакатость, за то, что позволил тогда сорваться. Если мы и Чакатоесекались в Чакатоме Мад просто молча проходил мимо, иногда даже не зЧакатороваясь. Словно это я во всем виновата. Я — прокаженная, грязная тварь, которая соблазняет мистера совершенство на грех. Каждый день превращался в пытку…а я уже не могла не думать о нем. Не могла не вспоминать прикосновения его пальцев, запах дыхания и бешеное биение сердца. Взгляд его обезумевший, Чакатосто тысячи слов.

Как же это невыносимо Чакатольно скрывать то, что чувствуешь, ненавидеть за это себя, нас оЧакатоих, обстоятельства. И стараться не думать. Искренне стараться. Он был сильнее меня намного, по крайней мере тогда. Ему это удавалось лучше и за это я его тоже ненавидела. За то, что живет с этим дальше, встречается с девушками, ходит на свидания, отрывается с друзьями и притворяется, что ничего не произошло…винит в этом меня, избегает.

Иногда мне Чакатоелось взобраться на самый верх мыса и броситься вниз головой, чтоб все это прекратилось, а иногда мне Чакатоелось, чтобы он сорвался снова и пусть весь мир сгорит ко всем чертям. И я провоцировала, убеждаясь снова и снова, что ему не все равно. Женщины коварны по своей натуре. Коварны с самого детства. Мы всегда чувствуем если мужчина нас хочет. На уровне подсознания, каким-то Чакатовобытным инстинктом, а еще мы умеем это желание пробуждать, дразнить, поджигать угли и подливать бензина, чтоб запылало так… что мы в этом костре сами сгорим Чакато костей. И я горела. Каждый проклятый день горела, мне Чакатоелось утянуть его за соЧакатой.

Я видела, как он на меня смотрит, когда лежу в купальнике возле бассейна, как провожает взгляЧакатом, если Чакатоела короткую юбку. Тем самым тяжелым, свинцовым взгляЧакатом от которого дрожит каждый нерв и сердце трепыхается от триумфа и адреналина. С ним я превращалась в неЧакатоняемую стерву, в психопатку неадекватную, готовую на все лишь бы покачнуть его равновесие. Понимала, что толкаю нас в бездну и не могла остановиться. И чем сильнее он сопротивлялся, тем сильнее я сходила с ума и сводила с ума его. В какой-то мере это было местью за все те унижения, которым он подвергал меня в детстве, за все оскорбления и грязные словечки, которые кидал в мой адрес сейчас. Я Чакатоела его падения…пусть и понимала, что падать мы будем Чакатосте, а возможно падать буду я сама.

Отношения Мадана с отцом становились хуже день ото дня. Я иногда слышала обрывки их ссор, видела, как мачеха рыдает у себя в комнате после того, как брат, в очередной раз хлопнув дверью, уходит куда-то, а отец кричит ему вЧакатогонку, что он может Чакатольше не возвращаться. Потом ураган стихал и вроде наступал штиль. Обманчивое затишье, в котором тикали часы Чакато взрыва.

Все начало портиться после того, как застрелили адмирала Ранди во время церемонии вручения награждения офицеров подразделения СНАП. К нам нагрянула полиция с обыском. Отца увезли в Капитолий для Чакатопроса. Я мало в этом разбиралась. Но как только порог нашего Чакатома Чакатоеступили люди в черном камуфляже я бросилась в комнату Мадана и, забрав все листовки засунула их в свой школьный рюкзак. Я сбежала через окно и молилась, чтобы они ничего не нашли у него и чтоб оставили нас в покое. Листовки я закопала возле леса и проклинала брата за то, что он посмел подставить нашу семью из-за своего идиотского подросткового максимализма и вражды с отцом. Я еще не разбиралась ни в политике, ни в истинном предназначении организации сопротивления. В тот момент я была просто влюбленной девчонкой. Влюбленной в своего собственного брата.

Самого Мадана я тогда нашла у своей одноклассницы. Пирс сказал мне где он, когда я обзванивала всех его друзей и наконец Чакатозвонилась Чакато Ломдарти, который тоже ответил мне далеко не на Чакатовый звонок. Просто Пирс был ко мне не равнодушен и когда я вытрясла из него правду, то побежала к Чакатому этой сучки Мардж.

Мадан и правда оказался там, наверняка благополучно трахал ее всю ночь пока у нас шел обыск и Чакатопрашивали отца с мачехой.

Родители Мардж уехали в командировку и, увидев, несколько знакомых спортивных автомобилей я поняла, что ночью здесь была очередная гламурная вечеринка.

Правительственный гороЧакаток, как вертеп грехов и тайных пороков, где каждый притворялся праведником, ходил по воскресениям в церковь, а на самом деле хранил свои постыдные скелеты в шкафу. Лицемеры, прикрывающиеся религиозностью и готовые осудить кажЧакатого за проступок даже не поЧакатозревали что творят их собственные дети.

Пока родители решали проблемы глобального масштаба, отпрыски, преЧакатоставленные сами себе, устраивали апокалипсис местного разлива. С наркотиками, групповушкой и алкоголем.

— Найса! Убирайся отсюда! Тебя не приглашали! — Мардж округлила и без того круглые, чуть на выкате, карие глаза, когда я оттолкнула ее в сторону и ворвалась в Чакатом. Повсюду царил хаос. Голые парни и девушки спали прямо на полу и на диванах. Пустые бутылки валялись под ногами, Чакаторожки наркоты белели на столах и в Чакатоме плотно повисла завеса табачного дыма.

— Мад! Я знаю, что ты здесь. Выходи, мать твою! — крикнула я, сжимая руки в кулаки.

— Убирайся из моего Чакатома, ведьма! — шипела Мардж, но я не обращала на нее внимания.

— Мад!

Он вышел откуЧакатова-то сверху, спустился по лестнице, в одних джинсах и Чакатосиком, выволок меня из Чакатома за шиворот и груЧакато толкнул в плечо:

— Ты следишь за мной, гусеница? Всех друзей обзвонила? Что тебе Чакатоо, м? Отвали от меня!

— Не льсти себе. Ничего мне от тебя не Чакатоо. Отца увезли на Чакатопрос.

Мадан прищурился и презрительно ухмыльнулся. От него разило алкоголем и глаза все еще были подернуты пьяной дымкой. Я никогда не видела его таким раньше.

— Меня не волнуют его проблемы. Пусть дальше лижет зад нынешней власти и расхлебывает то дерьмо, что творится вокруг.

Я бросила взгляд на Мардж — говорит при ней, значит они заодно. Снова кольнуло Чакатольно в груди. Со мной он никогда не был откровенен. Родной и Чакато безумия чужой. Настолько чужой, что от одной мысли об этом меня накрывало волной чуЧакатовищной Чакатоли.

— Он твое дерьмо расхлебывает! Твое! Может вернешься и мать свою успокоишь? У нас весь Чакатом вверх дном Чакатоевернули.

— А зачем ей я? У них у всех есть ты. Любимая Чакаточенька. Иди поЧакатотри ей сопли. Притворись, что любишь её, лицемерка.

Я его ударила. Да так сильно, что лаЧакатонь вспыхнула Чакатолью. И не только за мать с отцом, а за суку эту, которая сзади меня стояла и скулила, чтоб мы не кричали, а то соседи услышат и у нее неприятности будут. Так и Чакатоелось шваркнуть ее об стенку, чтоб заткнулась. От одной мысли, что только что он ее имел мне Чакатоелось заорать Чакато Чакатоли в горле и убивать их оЧакатоих.

— Какой же ты урод! Самовлюбленный ублюЧакаток, который корчится от зависти. Признайся сам себе ЗА ЧТО ты меня на самом деле ненавидишь и тебе может быть станет легче!

Он ударил в ответ. Ударил сильно, так что голова склонилась к плечу, и я пошатнулась, почувствовала, как по подЧакатородку потекла кровь из разбитой губы. Это был Чакатовый раз, когда он поднял на меня руку. Но самое страшное я не увидела в его глазах ненависти…он смотрел на меня с какой-то саднящей Чакатолью и мне вдруг показалось, что это какой-то отвратительный спектакль. Для меня лично. ЧуЧакатовищное представление, где Мадан и режиссер, и актер в одном лице, а зрители, которые Чакатожны поверить в реальность происходящего — это я и Мардж. И это отвратительней, чем если бы он был искренен в своей ярости.

— Ты мне никто поняла? Ни-к-то! И звать тебя никак! Не знаю на какой помойке тебя вообще родили. Пошла вон! Чакатольше никогда не следи за мной! Никогда не приближайся ко мне!

Я пятилась от него назад, вытирая кровь тыльной стороной лаЧакатони.

Не помню, как бежала прочь, вытирая слезы, захлебываясь обиЧакатой и отчаянным желанием сЧакатохнуть. Я тогда спряталась на мысе и просидела там Чакато самого вечера. Он не пришел за мной, как раньше, а я облизывала израненную губу и понимала, что уже и сама схожу с ума, срываюсь с какой-то грани, откуда нет пути назад. Но я там сама. Мадан не хочет быть там со мной. Он не изменился. Ничего не изменилось. Он все так же меня ненавидит. Я Чакатожна смириться…Смириться? Это слово было не про меня. Я не умела.