Ассимиляция - Вандермеер Джефф - Страница 1

Джефф Вандермеер

Ассимиляция

© Рейн Н.В., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

000Х: Директриса, двенадцатая экспедиция

Недоступные, недосягаемые: рокот прибоя, приливы и отливы, острый запах моря, крестообразные силуэты чаек, их внезапные резкие крики. Обычный день в Зоне Икс, нет, совершенно необычный – день твоей смерти, – и ты сидишь, привалившись спиной к куче песка, наполовину в тени крошащейся стены. Теплое солнце греет лицо, и ошеломляющий вид над маяком, смутные очертания которого теряются в собственной тени. Интенсивность цвета неба просто поразительная – кажется, что за пределами этой пронзительной голубизны просто не может ничего существовать. Мелкие песчинки липнут к ране на лбу, а во рту какой-то предмет с резким неприятным привкусом, и еще из него что-то капает.

Ты вся ослабла, тело онемело, ты чувствуешь себя разбитой и при этом испытываешь некое странное облегчение, смешанное с горечью: пройти столь долгий путь, чтобы остаться здесь, не зная, как все обернется дальше, и все же понимая – здесь ты наконец упокоишься. Теперь ты отдохнешь. Наконец-то. Все осталось позади – все твои планы в Южном пределе, изнурительный, выматывающий душу страх провала или даже того хуже, цена, которую… впрочем, не важно, теперь все это вытекает на песок, просачивается в него мелкими красными жемчужными капельками.

Пейзаж надвигается на тебя, наваливается откуда-то сзади и пялится прямо в лицо, весь какой-то рваный, потом начинает кружить, потом уменьшается до размера булавочной головки, а затем вдруг попадает в фокус. И со слухом тоже творится что-то неладное – не такой, как прежде, ослаб вместе с тобой. Но, однако, при этом же происходит нечто невероятное: словно по мановению волшебной палочки откуда-то из глубины подвижного пейзажа доносится голос, и он обращен прямо к тебе. И шепот кажется таким знакомым: «Твой дом цел, в порядке?» Но ты думаешь: тот, кто это спрашивает, чужак, незнакомец, и игнорируешь этот голос, словно нежданный стук в дверь.

Пульсирующая боль в плече после столкновения в башне куда как хуже. Эта рана выдает тебя, делает такой заметной в ослепительно голубом пространстве – несмотря на то что ты этого вовсе не хочешь. Есть какая-то связь, какая-то причинность между раной и пламенем, язычки которого танцуют над камышами и отмечают твое присутствие. Твой дом редко бывал в таком беспорядке, и тем не менее ты понимаешь: что бы ни произошло в ближайшие несколько минут, что-то еще да останется. Исчезнуть, раствориться в небе, земле, воде – это еще не гарантия смерти здесь.

С тенью, отбрасываемой маяком, сливается еще чья-то тень.

Вскоре слышится хруст подошв по песку, и, совершенно дезориентированная, ты кричишь: «Аннигиляция! Аннигиляция!» – и судорожно бьешься и дергаешься до тех пор, пока эта невнятная тень не опускается перед тобой на колени и не превращается в человека, невосприимчивого к любого рода предложениям.

– Это я, биолог.

Всего лишь биолог. Всего лишь твое неуправляемое оружие, штурмующее стены Зоны Икс.

Она помогает тебе сесть поудобнее, подносит воду к губам, смывает кровь с лица, а ты заходишься в кашле.

– Где топограф? – спрашиваешь ты.

– Осталась в лагере, – отвечает она.

– Не захотела идти с тобой? – Я боюсь биолога, боюсь все разрастающегося огня, как, впрочем, и она. – Блуждающий огонек, медленно летящий над болотами и дюнами, вперед и вперед, уже не человек, а что-то другое, свободное и парящее… – Это гипнотическое внушение должно было успокоить ее, но произвело не больше эффекта, чем обычная колыбельная.

Беседа развивается бурно, ты начинаешь сбиваться и теряешь нить. Говоришь о том, что не имеешь в виду, пытаешься остаться в образе – в том, в котором биолог знает тебя, в той конструкции, которую ты для нее создала. Возможно, теперь не самое подходящее время волноваться по поводу ролей, но роль есть, и ты должна ее доиграть.

Она винит тебя, но винить ее ты никак не можешь, не получается.

– Если это и катастрофа, то без тебя не обошлось. Ты испугалась и опустила руки.

Неправда – ты никогда не сдаешься, – но почему-то киваешь в ответ, думаешь о множестве совершенных ошибок.

– И это тоже. Да. Да. Надо было сразу заметить, что ты меняешься. – И это правда. – Следовало вернуть тебя к границе. – А вот это неправда. – Не стоило спускаться в туннель с антропологом… – Тоже неправда, не совсем так. У тебя тогда просто не было выбора, ну, после того как она ускользнула из базового лагеря, вознамерившись доказать свою правоту.

Ты продолжаешь кашлять кровью, но вряд ли теперь это имеет значение.

– Что собой представляет граница? – Детский вопрос. Вопрос, на который невозможно ответить. Тут кругом одна только граница. И в то же время никакой границы нет. Здесь можно идти милю за милей и не заблудиться. Нет, заблудиться просто невозможно, как бы ты ни старалась.

– Что собой представляет граница?

Расскажу, если дойду.

– Как на самом деле происходит переход?

Не так, как ты думаешь.

– Чего ты не рассказала нам о Зоне Икс?

Тебе бы все равно не помогло. Ни капельки.

Солнце превратилось в бледный расплывчатый нимб без центра, голос биолога время от времени пробивается к тебе, песок, зажатый в ладони правой руки, кажется одновременно холодным и горячим. Боль возвращается приступами, атакует через каждые две микросекунды, такая всеобъемлющая, что ты даже перестаешь ее ощущать.

И вот постепенно ты осознаешь, что утратила дар речи. Но ты все еще здесь, безмолвная и отрешенная, точно ребенок, который лежит на полотенце, на этом самом пляже, прикрыв глаза шляпой. Равномерный и неустанный шум прибоя и морской бриз навевают дремоту, солнечные лучи обволакивают теплом, оно растекается по всему телу, расходится по рукам и ногам. Ветер так слабо треплет волосы, что кажется, будто это и не волосы вовсе, это колышутся водоросли в воде, прямо под скалой в форме человеческой головы.

– Прости, но мне придется это сделать, – говорит тебе биолог, будто знает, что ты все-таки еще ее слышишь. – У меня нет другого выхода.

Ты чувствуешь, как тебе оттягивают и прокалывают кожу – неприятное, но мгновенное ощущение – это биолог берет пробу из инфицированной раны на плече. А затем, словно с непреодолимого расстояния, до тебя дотягиваются ее руки, начинают обшаривать карманы куртки. Она находит твой дневник. Она находит твой надежно спрятанный пистолет. Она находит твое жалкое письмо. Что она сделает со всеми этими предметами? Возможно, ничего. А может, выбросит письмо в море, пистолет отправится за ним. Возможно, она проведет остаток жизни за изучением твоего дневника.

Она продолжает говорить:

– Я не знаю, что тебе сказать. Я рассержена. Мне страшно. Ты привела нас сюда, и у тебя была возможность рассказать мне все, что ты знала, но ты этого не сделала. Не захотела. И я, конечно, могу сказать «покойся с миром», но не думаю, что ты заслужила этот покой.

А потом она ушла. И ты даже начала скучать по ней – не хватало под боком тепла человеческого тела, даже тех горьких и злых слов, которые она произнесла на прощание. Впрочем, скучала ты недолго, потому что нехотя продолжала таять и растворяться в пейзаже, точно призрак; и еще откуда-то издалека слабо доносилась нежная музыка, и некто нашептывавший тебе на ухо начал снова шептать, и затем ты растворилась в ветре. Точно некий двойник находился рядом, прирос к тебе, и его запросто можно было бы принять за атомы воздуха, не будь он столь сосредоточен, целеустремлен. Даже весел?..

Вознесясь над неподвижными озерами, пролетев над болотом с его мерцающими огоньками, которые отражались в морской воде, над берегом, освещенным лучами заходящего солнца… Ты вдруг разворачиваешься и направляешься в глубь материка, к кипарисам и черной воде. Затем снова резко взмываешь в небо, нацелившись на солнце, завертевшись, закружившись, перейдя в свободное падение, извернувшись, чтобы бросить взгляд на вздыбившуюся навстречу землю, простирающуюся между вспышками света и медленно катящимися волнами камышовых зарослей. Ты почти надеешься увидеть там Лаури, раненого, но выжившего в той давней первой экспедиции, несчастного Лаури, ползущего к спасительной границе. Но вместо этого видишь биолога, трусящую по темнеющей тропинке… а позади у нее за спиной притаился и ждет, скуля от боли, преобразившийся психолог из какой-то экспедиции, кажется, до двенадцатой. И в том твоя вина, как и любого другого, и поправить уже ничего нельзя. И нет тебе прощения.