Убедительный довод - Чайлд Ли - Страница 63

– Тебе приходилось кого-нибудь убивать? – спросил Ричард.

«Четверых за последние трое суток», – подумал я.

– Не задавай такие вопросы, – одернула его мать.

– Суп очень вкусный, – заметил Бек. – Разве что сыра маловато.

– Папа! – сказал Ричард.

– Что?

– Ты должен помнить о своих сосудах. Они все забьются.

– Это мои сосуды.

– Но ты мой отец.

Они переглянулись. Застенчиво улыбнулись. Отец и сын, лучшие друзья. Раздвоение. Трапеза обещала быть долгой. Элизабет увела разговор от холестерина. Заговорила о портлендском музее искусств. Сказала, что музей размещается в здании, построенном по проекту архитектора И. М. Пея и обладает большой коллекцией картин американских художников и импрессионистов. Я не мог понять, то ли она пытается просветить меня, то ли хочет заставить Ричарда выйти из дома и что-то сделать. Тут я был с ней заодно. Мне хотелось как можно скорее добраться до «сааба». Но пока что я не мог. Поэтому я попытался предугадать, что именно я там найду. Затеял игру с самим собой. У меня в голове звучал голос Леона Гарбера: «Перебери все увиденное, все услышанное. Работай с уликами». Я почти ничего не слышал. Но видел многое. Наверное, все это было своего рода уликами. Например, обеденный стол. Весь особняк и вся обстановка. Машины. «Сааб» представлял из себя старую развалюху. «Кадиллак» и «линкольны» хорошие машины, но все же это не «роллс-ройсы» и «Бентли». Мебель была старая, массивная и скучная. Не дешевая, но, с другой стороны, покупали ее не сейчас. Заплатили за нее уже давно. Что сказал Элиот о том наркоторговце из Лос-Анджелеса? «Его доходы составляют несколько миллионов долларов в неделю. Он живет как султан». Бек предположительно стоит на иерархической лестнице на пару ступенек выше. Но он живет далеко не как султан. Почему? Потому что он осторожный янки и ему наплевать на показную роскошь?

– Посмотри! – вдруг вывел меня из размышлений голос Бека.

Вынырнув в реальность, я увидел, что он протягивает мне свой сотовый телефон. Взяв аппарат, я посмотрел на экран. Указатель мощности сигнала вернулся к четырем рискам.

– Ультракороткие волны, – заметил я. – Вероятно, они слишком медленно набирают мощность.

Я снова посмотрел на экран. Никаких конвертов, никаких катушечных магнитофонов. Значит, сообщений голосовой почты нет. Но аппарат был очень маленький, а у меня толстые пальцы, и я случайно нажал на кнопку со стрелкой вниз. На экране тотчас же появился какой-то список. Насколько я понял, электронная записная книжка. Экран был такой крошечный, что мне были видны лишь три строчки. Верхняя гласила: «Дом». Затем шло: «Ворота». Третьим в списке была фамилия «Ксавье». Я смотрел на эту строчку так пристально, что в зале наступила тишина, раздираемая лишь ревом крови у меня в ушах.

– Суп получился превосходным, – сказал Ричард.

Я вернул телефон Беку. Кухарка, перегнувшись через стол, забрала мою тарелку.

Впервые я услышал имя Ксавье во время шестой встречи с Доминик Коль. Это произошло через семнадцать дней после того, как мы с ней танцевали в баре в Балтиморе. Погода испортилась. Температура резко упала, и небо затянули беспросветные серые тучи. Коль была в полной парадной форме. У меня мелькнула мысль, что я, наверное, назначил ей служебную аттестацию, а затем начисто забыл об этом. Впрочем, о таких вещах мне бы напомнил ротный адъютант, а он ничего не сказал.

– Ты будешь в ужасе, – начала Коль.

– В чем дело? Ты получила повышение и зашла проститься?

Она улыбнулась. Я поймал себя на том, что комплимент получился чересчур личным.

– Я нашла нашего плохиша.

– Как?

– Безукоризненное применение подходящих талантов, – улыбнулась Коль.

Я окинул ее взглядом.

– Мы назначили служебную аттестацию?

– Нет, но, по-моему, уже пора.

– Почему?

– Потому что я вышла на негодяя. А аттестации всегда лучше устраивать после крупных прорывов в работе.

– Ты по-прежнему работаешь с Фраскони, так?

– Мы напарники, – сказала Коль, что нельзя было считать прямым ответом на мой вопрос.

– Он тебе помогает?

Коль нахмурилась.

– Можно начистоту?

Я кивнул.

– Он даром ест свой хлеб.

Я снова кивнул. Я сам придерживался того же мнения. Лейтенант Энтони Фраскони был хорошим малым, но назвать его блестящей головой нельзя было даже с большой натяжкой.

– Он хороший человек, – поспешила поправиться Коль. – Я хочу сказать, не пойми меня превратно.

– Но всю работу делаешь ты, – заметил я.

Она кивнула. У нее в руках была папка, та самая, которую я ей дал после того, как выяснил, что мне предстоит иметь дело не с уродливым верзилой из Техаса или Миннесоты. С тех пор папка значительно распухла.

– И ты, конечно, здорово помог, – сказала Коль. – Ты оказался прав. Чертеж действительно был в газете. Горовский выбрасывает всю газету целиком в урну на выезде со стоянки. В одну и ту же урну, два воскресенья подряд.

– И?

– И два воскресенья подряд ее достает оттуда один и тот же человек.

Я задумался. План был замечательный, и все же необходимость рыться в урне делала его уязвимым. Была слабым местом. Осуществить это очень непросто, если нет желания идти до конца и переодеться бездомным. Но и это тоже достаточно сложно, если стремиться к достоверности. Бездомные проводят весь день на ногах, проходят многие мили, проверяют все встретившиеся по пути урны. Для того чтобы правдоподобно изобразить их поведение, требуется бесконечное мастерство.

– Что это за человек? – наконец спросил я.

– Я догадалась, о чем ты подумал, – сказала Коль. – Кто станет рыться в урнах кроме бродяг, так?

– Ну?

– Представь себе обычное воскресенье. Выходной, ты никуда не торопишься, не спеша прогуливаешься. Быть может, тот, с кем ты договорился о встрече, немного задерживается; быть может, прогулка уже начинает надоедать. Но светит солнце, рядом свободная скамейка, а воскресные газеты такие пухлые и интересные. Вот только ты с собой ничего не захватил.

– Хорошо, представил.

– Ты не обращал внимание, что прочитанная газета становится чем-то вроде общественной собственности? Например, ты не видел, что бывает в поезде? Или в метро? Человек читает газету, уходя, оставляет ее на сиденье, после чего газету тотчас же подхватывает кто-то другой? Этот другой человек скорее умрет с голода, чем подберет недоеденную булочку, но прочитанную газету он берет без тени стыда.

– Согласен.

– Итак, нашему другу лет сорок, – продолжала Коль. – Высокий, примерно шесть футов один дюйм, стройный, фунтов сто девяносто, короткие темные волосы, чуть тронутые сединой, очень импозантный. Одет с иголочки: белые брюки, тенниска, парусиновые туфли, и он фланирует через всю стоянку к урне.

– Фланирует?

– Другого слова не подберешь, – подтвердила она. – Он не спеша идет, погруженный в мысли, не замечая ничего вокруг. Как будто только что сытно пообедал. Вдруг он замечает газету, лежащую на урне, поднимает ее и пробегает взглядом заголовки, затем как бы кивает сам себе и засовывает газету под мышку. С таким видом, словно собирается ее прочесть. После чего идет дальше.

– Фланирует дальше, – поправил я.

– Все выглядит поразительно естественно, – подтвердила Коль. – Это произошло у меня на глазах, но я чуть было не отмахнулась от него. На подсознательном уровне.

Я задумался над ее словами. Она была права. Она замечательно разбирается в человеческом поведении. Именно это делает ее хорошим полицейским. Если дело действительно дойдет до того, что я устрою ей служебную аттестацию, она получит только высшие отметки.

– Ты оказался прав еще в одном, – продолжала Коль, – Этот человек доходит до пристани и садится на яхту.

– Он на ней живет?

– Не думаю. То есть на яхте есть спальные места и все удобства, но по-моему это просто увлечение.

– Откуда ты знаешь, что на ней есть спальные места?