Князья тьмы. Пенталогия - Вэнс Джек Холбрук - Страница 86

«Верно, — согласился Герсен. — Я добавил к пигментам несколько присадок и, судя по всему, воздействие света на присадки приводит к быстрому обесцвечиванию оттисков».

Через некоторое время Лабби наконец вернулся в мастерскую. Герсен достал фальсометр и пропустил свой бумажный прямоугольник через прорезь. Красный индикатор не загорелся; сработал зуммер прибора, подтверждавший подлинность несуществующей купюры. Сердце Герсена наполнилось неистовым ликованием: никакая музыка никогда не услаждала его слух больше этого тихого жужжания!

Герсен взглянул на часы: период «развлечений» подходил к концу. Сегодня уже не было времени продолжать работу.

Наступил «общий час» — Алюсс-Ифигения соблаговолила выйти на двор и с безразличной холодностью стояла у стены. Герсен не пытался к ней приближаться; насколько он мог судить, девушка нисколько не интересовалась его присутствием... На каких основаниях он считал поначалу, что у нее ничем не примечательная внешность? Как он сумел придти к выводу, что у нее неинтересное лицо? Ее внешность была идеальна, лицо — безукоризненно! Он никогда не видел ничего более притягательного, чем это порождение мечты с планеты легенд! Десять миллиардов СЕРСов? Мелочь! Герсен чувствовал, что готов аплодировать выбору Кокора Хеккуса... Ему не терпелось вернуться в мастерскую.

Но на следующий день, после полудня, Фьюниан Лабби пребывал в самом занудном расположении духа. Других любителей заняться поделками в мастерской не было, и Лабби просидел два часа, пристально наблюдая широко раскрытыми глазами за кропотливыми манипуляциями сосредоточенно хмурившегося Герсена, вырезавшего, раскладывавшего и перекладывавшего увеличенные изображения булавки и внутренне молившего всех богов и дьяволов Вселенной, чтобы Лабби убрался ко всем чертям.

День был потерян впустую. Герсен покинул мастерскую вне себя от подавленного раздражения.

На следующий день удача ему улыбнулась. Фьюниан Лабби был занят. Герсен сфотографировал банкноту, наложив маскирующую полоску на серийный номер, и распечатал двести оттисков, пользуясь тщательно сверенными с оригиналом красками. Еще через день, под тем предлогом, что ему нужно было экспонировать фоточувствительную бумагу большой площади, он запер дверь студии на замок. Соорудив приспособление, плотно прижимавшее поддельные купюры к столу, Герсен нанес на каждую из них рассредоточенные в требуемой последовательности уплотняющие «складки», после чего, пользуясь миниатюрным принтером, напечатал на купюрах новые серийные номера. Поддельные купюры выглядели примерно так же, как настоящие; естественно, они несколько отличались на ощупь, и при внимательном рассмотрении можно было заметить некоторое расхождение оттенков и качества печати — но какое это имело значение для тех, кто привычно проверял деньги фальсометром?

Поглощая тюремный ужин, Герсен размышлял над последним препятствием: как «погасить задолженность», не вызывая подозрений? Если бы он просто явился в управление станции, сразу возник бы вопрос о том, каким образом в его распоряжении оказались такие деньги... Герсен никак не мог придумать практически целесообразный способ организовать доставку на станцию Менял посылки, содержавшей большую сумму. Арманду Кошилю, конечно же, нельзя было доверять пакет, содержавший два миллиона СЕРСов.

Герсен решил, что ему требовалась дополнительная информация. Когда наступил «общий час», он отправился в управление станции и обратился к помощнику ординатора, человеку с пронырливой физиономией подхалима, носившему темно-синюю форму станции Менял так, словно это была невесть какая привилегия. Герсен придал своему лицу обеспокоенное выражение: «У меня возникло своего рода затруднение. Мне сообщили, что завтра на станцию приедет мой старый знакомый, чтобы выкупить одного из гостей. Не могу ли я заглянуть в регистратуру, когда автобус прибудет из космопорта?»

Ординатор нахмурился: «Это не предусмотрено правилами».

«Я понимаю, — почтительно продолжал Герсен. — Тем не менее, политика Менял состоит в том, чтобы способствовать скорейшему погашению задолженностей, а мой знакомый может этому способствовать».

«Хорошо! — согласился ординатор. — Приходите в управление сразу после завтрака, и я все устрою».

Герсен вернулся на тюремный двор и выпил много дешевого вина, чтобы успокоить нервы, но продолжал взволнованно расхаживать из стороны в сторону. Прошла ночь. Наскоро покончив с завтраком, Герсен поспешил в управление; ординатор притворился, что не помнит о вчерашнем разговоре, и Герсену пришлось терпеливо повторять свои разъяснения и доводы.

«Ладно, ладно! — сказал наконец ординатор. — Полагаю, что можно воспользоваться таким случаем, чтобы обеспечить ваш выкуп, хотя, конечно, обычно так дела не делаются». Он провел Герсена в зал ожидания рядом с приемной регистратурой, и они стали ждать автобуса.

Старый дребезжащий автобус наконец прибыл — из него вылезли восемь пассажиров, один за другим заходившие в регистратуру.

«Так что же? — спросил ординатор. — Кто из них — ваш знакомый?»

«Он здесь! — заявил Герсен. — Коротышка с синей кожей, видите? Я обменяюсь с ним парой слов и организую свой выкуп». Не дожидаясь возражений ординатора, Герсен быстро вышел в приемную и подошел к человеку, на которого он указал ординатору: «Прошу прощения! Вы, случайно, не Мирон Пач из Патриса?»

«Нет, сударь. Вы обознались».

«Еще раз прошу меня извинить, — Герсен вернулся к ординатору с пакетом в руках. — Все в порядке, он привез мои деньги. Я — свободный человек!»

Ординатор крякнул. Ситуация показалась ему необычной — но, в конце концов, деньги часто переходили в руки Менял самым необычным образом из самых необычных источников: «Ваш знакомый приехал, чтобы выкупить вас и кого-то еще?»

«Да. Он — сотрудник Института и не желает публично демонстрировать чрезмерное сочувствие к кому бы то ни было».

Ординатор снова крякнул. Такое объяснение было не хуже любого другого. «Ладно! — сказал он. — Раз у вас есть деньги — идите, погасите свою задолженность. Я объясню регистратору, что происходит, потому что, как бы то ни было, так дела не делаются».

Когда автобус покинул станцию Менял, в нем сидел Герсен. В Нихее он нанял аэротакси, и его сразу отвезли в ближайший крупный город, Сагбад.

Еще через пять дней, выкрасив кожу в черный цвет, в черной тунике с коричневыми отворотами и черных брюках, Герсен вернулся на станцию Менял на той же четырехколесной развалюхе. Оказавшись в уже знакомой регистратуре, он дождался, пока его не вызвал наслаждавшийся мелкой бюрократической властью служащий: «Чью задолженность вы желаете погасить?»

«Ее зовут Алюсс-Ифигения Эперже-Токай».

Брови регистратора поднялись. «Я имею честь говорить с Кокором Хеккусом?» — с почтительным ужасом спросил он.

«Нет».

Регистратор явно нервничал: «Речь идет об очень большой сумме. Десять миллиардов СЕРСов».

Герсен открыл плоский черный чемодан и выложил на стойку регистратора несколько толстых пачек купюр по 100 тысяч СЕРСов каждая — банкноты большего достоинства банками Ойкумены не выпускались: «Вот ваши деньги».

«Да-да... Вынужден, однако, поставить вас в известность о том, что Кокор Хеккус уже внес в счет этой задолженности залог в размере более девяти миллиардов СЕРСов».

«А я привез десять миллиардов. Пересчитайте».

Служащий издал такой звук, словно у него внутри перегрелся клапан, выпустивший струйку пара: «Вы в своем праве. Упомянутая особа имеется в наличии». Регистратор прикоснулся к деньгам дрожащими пальцами: «Для того, чтобы пересчитать такую сумму, мне потребуется помощь».

Шесть человек проверяли фальсометрами десять миллиардов СЕРСов в течение четырех часов. Регистратор подписал расписку нервным витиеватым росчерком: «Очень хорошо, сударь — вот таким образом. Я попрошу вызвать гостью, чью задолженность вы погасили. Ее сейчас же приведут». Он не удержался и пробормотал напоследок: «Хеккусу это не понравится. Полетят головы».