Князья тьмы. Пенталогия - Вэнс Джек Холбрук - Страница 100

Девушка покачала головой: «Ты прекрасно знаешь, что это не так. Я радуюсь потому, что... Но я не радуюсь, нет! Меня разрывают противоречия!» Она возбужденно всплеснула руками: «Посмотри вокруг! Все это — мое, стоит мне только захотеть! В моем распоряжении все самое лучшее, что может предложить Тамбер. Но — хочу ли я этого? Кроме того, остается непредсказуемый Кокор Хеккус. Но почему-то как раз о нем я не думаю... Может быть, мне больше нравится скитаться — может быть, теперь, когда я убедилась собственными глазами в существовании бесчисленных миров за пределами Тамбера, меня неудержимо влечет их неизвестность?»

Герсену было нечего сказать. Алюсс-Ифигения вздохнула, наблюдая за ним краем глаза: «Но у меня почти нет выбора. Теперь я здесь, и здесь мне придется остаться. На следующей неделе я вернусь в Драсцан, а ты уедешь... Ты уедешь, не так ли?»

Герсен трезво рассмотрел свои возможности: «Куда и каким образом я уеду, зависит от того, как я мог бы быстрее всего вернуться к звездолету».

«А потом?»

«Потом — я продолжу заниматься тем, зачем я сюда прилетел».

Принцесса вздохнула: «Унылая перспектива. Обратно в Скар-Сакау... Опять утесы, опять пропасти. И Аглабат. Как ты собираешься проникнуть сквозь городские стены? А если тебя схватят...» Она поморщилась: «Когда мне впервые рассказали о темницах под Аглабатом, я не могла спокойно спать несколько месяцев — от страха, что когда-нибудь туда попаду».

Мимо проходил с подносом слуга в бледно-зеленой ливрее. Алюсс-Ифигения сняла с подноса пару бокалов и протянула один Герсену: «А если тебя схватят или убьют — как я смогу улететь с Тамбера, когда мне захочется отсюда сбежать?»

Герсен смущенно рассмеялся: «Если бы я постоянно воображал себе такие вещи, меня тоже мучили бы всевозможные страхи. Страхи мешали бы мне действовать эффективно, и вероятность того, что меня схватят или убьют, только увеличилась бы. Насколько я понимаю, если ты выйдешь замуж за Сиона Трамбла, тебе предстоит иметь дело со сходными проблемами».

Алюсс-Ифигения пожала изящными обнаженными плечами — на ней было длинное белое платье с оборками и без рукавов, модное в Карае: «Сион — любезный, справедливый и галантный человек приятной внешности; может быть, для меня он даже слишком хорош. В последнее время мне в голову приходят мысли и желания, о которых я никогда раньше не имела представления». Девушка обвела глазами гостиную, прислушалась к смешанному бормотанию вежливых бесед и снова повернулась к Герсену: «Мне трудно объяснить, что со мной происходит — но в эпоху, когда мужчины и женщины могут мгновенно пересекать космические бездны, когда существует ассоциация сотен миров, именуемая Ойкуменой, когда кажется, что для человеческого разума нет ничего невозможного, наша заброшенная маленькая планета, со всеми ее преувеличенными доблестями и пороками, представляется немыслимой».

Герсен, гораздо лучше познакомившийся с мирами Запределья и Ойкумены, чем Алюсс-Ифигения, не разделял ее чувств. «Все зависит от того, с какой точки зрения ты рассматриваешь человечество, — ответил он. — Что тебя больше беспокоит: прошлое человечества, его настоящее или его надежды на будущее? Большинство обитателей Ойкумены, скорее всего, согласилось бы с тобой. Институт, с другой стороны...» Герсен невесело рассмеялся: «Ветераны Института, пожалуй, предпочли бы Тамбер повседневному прозябанию в Ойкумене».

«Я ничего не знаю об Институте, — призналась принцесса. — Они — злодеи, преступники?»

«Нет, — сказал Герсен. — Они — философы».

Алюсс-Ифигения вздохнула и почти бессознательно взяла его за руку: «Я слишком многого не знаю».

В гостиную прошествовал герольд в сопровождении пажей с длинными горнами в руках. Герольд воскликнул: «Сион Трамбл, великий князь Вадрусский, прибыл во дворец!»

Все присутствующие притихли. Из коридора послышались приближающиеся, размеренно позвякивающие шпорами шаги. Пажи подняли горны и протрубили заздравный клич. В гостиную вступил Сион Трамбл — в запятнанных грязью и кровью латах, в помятом гребенчатом шлеме с открытым забралом. Воевода снял шлем, высвободив целую лавину русых кудрей и коротко подстриженную русую бороду; у него были необычайно яркие голубые глаза и тонкий прямой нос. Сион Трамбл приветствовал всех окружающих величественным взмахом руки, тут же направился к Алюсс-Ифигении и наклонился, чтобы поцеловать ей руку: «Моя принцесса! Вы соблаговолили вернуться».

Алюсс-Ифигения хихикнула. Сион Трамбл взглянул на нее с удивлением. «Своим возвращением я обязана исключительно этому господину, — сделав небольшой реверанс, девушка представила жестом Герсена. — По сути дела, он не оставил мне в этом отношении никакого выбора».

Сион Трамбл повернулся, чтобы оценить внешность Герсена. «Мы с Сионом не станем приятелями», — подумал Герсен. Исключительно благородный, галантный, любезный и справедливый великий князь был, вне всякого сомнения, полностью лишен чувства юмора, в высшей степени самодоволен и бесконечно упрям.

«Мне сообщили о вашем прибытии, — произнес Сион Трамбл. — Я видел ужасный механизм, в котором вы ехали. Нам многое предстоит обсудить. Но в данный момент прошу меня извинить. Мне нужно избавиться от доспехов». Князь повернулся и вышел из гостиной. Приглушенное бормотание разговоров возобновилось.

Алюсс-Ифигения погрузилась в задумчивость и не проявляла желания продолжать беседу. Примерно через час вся компания перешла в пиршественный зал. За особым поперечным столом, установленным на возвышении, восседал Сион Трамбл в пунцовой мантии с оторочкой из белого меха, в окружении самых знатных вассалов. Ниже, в последовательности, строго соответствовавшей иерархическому уровню, вдоль длинного стола расселись другие гости. Герсену отвели место поблизости от выхода; он заметил, что даже Алюсс-Ифигении, несмотря на ее предполагаемый статус невесты великого князя, пришлось сидеть дальше от престола, чем шестерым другим дамам, по местным понятиям, по-видимому, превосходивших ее древностью рода.

Роскошный пир затянулся; подавали крепкие вина. Герсен ел и пил не слишком много, вежливо отвечал на вопросы и безуспешно пытался не привлекать к себе внимание — все глаза все равно то и дело поглядывали на него с нескрываемым любопытством.

Сион Трамбл тоже ел мало, а пил еще меньше. Не дожидаясь окончания банкета, князь поднялся и, сославшись на усталость, попросил прощения у гостей и удалился.

Через некоторое время один из заходивших в трапезный зал пажей наклонился сзади к Герсену и прошептал ему на ухо: «Достопочтенный рыцарь, если вы не возражаете, князь хотел бы с вами поговорить».

Герсен поднялся на ноги; паж провел его в круглый вестибюль дворца, а оттуда, по коридору, в небольшую гостиную со стенами, обшитыми светлым зеленоватым деревом. Здесь сидел Сион Трамбл, переодевшийся в свободный халат из бледно-голубого шелка. Князь жестом пригласил Герсена сесть в стоявшее неподалеку кресло и указал на этажерку, уставленную бокалами и бутылями. «Будьте как дома, — сказал Сион. — Вы — человек с далекой планеты; бессмысленно было бы ожидать, что вы знакомы с нашими вычурными церемониями. Поговорим без задних мыслей, как два попутчика, повстречавшихся по дороге. Скажите: зачем вы здесь?»

Герсен не видел никаких причин скрывать правду: «Я здесь для того, чтобы убить Кокора Хеккуса».

Брови Сиона Трамбла поднялись: «В одиночку? Как вы намерены преодолеть его укрепления? Как вы справитесь с его смуглыми стрелками?»

«Еще не знаю».

Князь смотрел в пламя, бушевавшее за решеткой камина: «В настоящее время между Миском и Вадрусом установилось перемирие. Принцесса Ифигения согласилась со мной обручиться, когда мы воевали с Хеккусом, но теперь возникает впечатление, что она не желает связывать свою судьбу ни с одним из нас». Сион Трамбл нахмурился, продолжая смотреть в огонь, и крепко сжал ручки кресла: «Я не стану провоцировать Хеккуса, нарушив перемирие».

«Не могли бы вы как-нибудь мне помочь?» — Герсен подумал, что лучше всего было сразу объясниться начистоту.