Призрак штрафбата - Морозов Дмитрий Витальевич - Страница 66

– И что же значит «Мудрый» в понимании драконов? – К’Кайн пристально смотрел на человека.

– Учитель, отдающий всего себя своим ученикам, воин, умеющий ценить чужую жизнь выше собственной, знахарь, готовый лечить до тех пор, пока не упадёт от усталости… Вариантов много, главное – это тот, кто смог преступить через границы собственного эгоизма, лени и желания жить для себя. Не блаженный и не свихнувшийся на религиозной почве фанатик, а обычный человек, сумевший понять: что люди вокруг него – это тоже его «Я», его частицы, его продолжение, его сородичи, его род. И эта частица его «Я» – она бессмертна. Поняв это, приняв и отдав себя своему роду, он обретает бессмертие в потомках, становясь их частицей.

– И как чужак может помочь нашим детям открыть в себе эту силу?

– Пробудиться они могут и сами, но намного лучше, если им поможет тот, кто умеет это делать или кровный родич. Те из ребят, что выживут, смогут помочь в этом всем остальным. А шансов выжить у них будет намного больше: научившись пользоваться новой способностью, они станут быстрее, сильней, выносливей, смогут выдержать магический удар, не запредельный, конечно, но – смогут. Да и способности к магии возрастут. Ничего сверхъестественного, всё в пределах нормы – их собственной. Вернее, пика их формы. Ненадолго, на несколько минут, они станут столь же быстрыми и ловкими, как если бы долго и упорно тренировались…

– И насколько долго?

– Зависит от их подготовки и способностей. Это не чудо, из воздуха ничего не берётся. За всё ребятам придётся расплачиваться собственными жизненными силами. Чем в лучшей они форме, тем меньше им придётся отдать, чтобы достигнуть её пика.

– А успеют ли они научиться пользоваться новыми способностями к тому моменту, как мы разворотим гнездо Хаоса на наших землях?

Ладар вздохнул и грустно кивнул:

– Думаю, они научатся всему гораздо раньше. Для этого Проклятые земли предоставят массу возможностей.

Первое столкновение произошло прямо под стенами Алзана. Древняя дорога начиналась не сразу: часть её была разрушена древними войнами, бушевавшими у врат города. Войско оборотней, едва выйдя из довольно комфортного и безопасного города и вступив под тень деревьев, было атаковано тысячами птиц. Небольшие, с длинными острыми клювами, со странным оперением, отливающим сталью, они возникли сразу отовсюду – и, грамотно распределив цели, кинулись на замерших воинов. Послышались крики, полилась первая кровь.

Будь тут войско людей, потери были бы серьёзными: клювы птиц были крепкими, способными пробить стандартный кожаный доспех или даже сломать кость. Птицы, словно презрев собственную жизнь, пикировали с каждой ветки, стараясь целить в лицо и другие незащищённые части тел. Вот только оборотни не были людьми: сработало ли их звериное чутьё на опасность или привычка входить в лес, настраиваясь на охоту, но неожиданного нападения не было. Быстрые и проворные, они уворачивались, бесстрашно подставляя под клювы стальные чешуйки гномьих кольчуг, способных выдержать и не такое, голыми руками легко ловили оперенные тушки, сворачивая шеи, разрывая на части и просто сплющивая в ладонях. Кроме нескольких возгласов самых прытких и неосторожных, вырвавшихся вперёд и первыми подставившихся под удар, не было никакого шума, лишь шлепки боевых перчаток и хруст сминаемых птичьих косточек. Оборотни явно не собирались пугаться, орать боевые кличи и вообще считать стаю птиц за серьёзного противника. Люди ехали примерно в середине строя, и они были единственными, кто достал оружие. Айяр закрутил над головой свои клинки, Айя успела метнуть часть своих миниатюрных ножей, но, как выяснилось, людей ненавязчиво охраняли: ближайшие к ним воины сомкнули ряды и заработали вдвое быстрее своих сородичей, просто сбивая птиц на землю. Несколько минут этой молчаливой, но яростной атаки – и всё кончено. Остатки птиц скрылись в кронах деревьев, а оборотни, наскоро перевязав немногих раненых, направились дальше. Устраивать остановки по столь незначительному поводу, по их мнению, не было никакого смысла.

Оория, сумевшая по примеру других воинов поймать и свернуть головы нескольким птицам, подъехала к К’Кайну, успевшему подружиться с Иругом и умудрившемуся даже во время нападения не потерять нить беседы и, вытянув пару подхваченных птиц со свёрнутыми шеями, спросила:

– Это что за твари? Они съедобны?

Старейшина уважительно оглядел практически раздавленные тушки, покосившись на мышцы орчанки, и кивнул:

– Вполне. Мясо жёсткое, но с голодухи умереть не даст. Это краки, и они довольно редки. То, что из них собралась такая стая, неожиданность и для меня.

– Зато для меня – нет. – Ладар брезгливо покосился на рукав, забрызганный кровью, вздохнул и попытался сформировать очищающее плетение. – Когда я появился в этой долине, эти птички были одними из команды встречающих. Тогда их было значительно меньше, но всё равно слишком много для обычной стаи, и уже тогда они были организованны. Хорошо, что они не напали на лагерь во время сна: потери были бы больше, особенно если учесть, что, нападая, они не кричали.

– Это дневные твари. Ночами они спят. – Один из молодых охотников, едущий рядом с людьми и явно неравнодушный к орчанке, рискнул ввязаться в разговор, аккуратно косясь в её сторону. Та ухмыльнулась, обнажив клыки, но промолчала, вместо неё ответил К’Кайн:

– Похоже, в этом походе придётся забыть о привычном поведении обитателей леса и быть готовым к любой, самой неожиданной атаке. Вечером я проведу инструктаж с десятниками и выставлю дополнительные караулы на ночь.

– Нет! – Ируг внимательно поглядел на старейшину. – Поскольку нападения неизбежны, лучше попробовать подсказать противникам известный нам сценарий. У нас есть специалист, проживший в этих местах несколько месяцев, который может помочь создать идеальные условия для нападения.

Ночь застала небольшую армию не на дороге, а в стороне от неё, на небольшом уютном лугу. Никто не ставил палаток, несколько разожженных костров для приготовления пищи – и, наскоро перекусив, лагерь погрузился в темноту. Пара дозорных, выставленных по краям лагеря, очень скоро начали кемарить, а затем откровенно уснули, отложив оружие. Костры, вначале яркие, довольно скоро прогорели, огонь исчез, угли, ещё горячие, подернулись серым пеплом – и лагерь погрузился в темноту.

Луны не было, лишь тонкие лучики звёзд бросали еле заметные блики на спящее войско, не столько разгоняя мрак, сколько делая тени ещё гуще. Оборотни спали, подобно зверям, бесшумно, лишь где-то в центре лагеря негромко похрапывали люди. Достаточно громко, чтобы убедить в своей безобидности всех желающих, и достаточно тихо, чтобы не заглушить тихий, едва заметный шелест. Один, второй, третий… Словно провели чем-то жёстким по камню. Лёгкая дробь, словно где-то далеко, на грани слышимости, кто-то ударил в костяные колокольцы… Живущие на две стороны лежали расслабленно. Дыхание их было спокойным, лёгким, как у ребёнка. Не сжался ни один мускул, не дрогнул и палец, даже когда по нему проползало гладкое извивающееся тело. А шелест нарастал, свивался в тугие кольца вокруг спящего лагеря, подобно гигантской пружине – толстой ржавой пружине с острым ядовитым клинком на конце. Она сжималась всё туже, подрагивая от нетерпения, мечтая впиться в такую сладкую, такую податливую плоть этих несчастных двуногих, думающих, что в Проклятых землях можно так беззаботно спать. Но когда время, наконец, развернулось и понеслось вскачь, набившиеся в лагерь змеи громко и вызывающе зашипели, готовясь к атаке, раздался звонкий, упрямый крик:

– Бой!

Воины, терпеливо ждущие именно этого момента, отреагировали мгновенно. Мало кто может опередить приготовившуюся к броску змею – кроме оборотня. Они опять не брали в руки оружия. Твёрдые, как камни, пальцы в латных перчатках кинулись к застывшим пресмыкающимся – и сжали мощно и резко, практически мгновенно сломав гибкие позвоночники. Тёмные тела, ещё не понявшие, что жизнь покинула их, продолжали свиваться агонизирующими узлами, а оборотни уже ловили последних, избежавших первой атаки гадов. Пара минут – полных тишины, силы и грубого, вырывающегося из-под стиснутых зубов дыхания, и всё было кончено. Вспыхнули костры, раздались голоса, кто-то уже деловито тащил за пределы лагеря ещё трепыхающиеся тёмные тела, а Ладар сидел, прикрыв глаза, и продолжал дрожать мелкой дрожью. Впервые он играл на сотнях нитей небытия, как на чудовищном инструменте, перебирая и откладывая те, которым жить – и те, которым умереть. Призрачные струны сливались в гигантскую арфу – слишком большую для обычного человека. Такая игра больше подходила богу. Им привычно перекидываться сотнями жизней, истребляя подчас целые народы. Сзади подошёл Ируг, привычно положил руку на плечо.