Ценой собственной жизни - Чайлд Ли - Страница 46

Ричер молчал. Он по-прежнему был сосредоточен на исторических книгах, мысленно перебирая события декабря 1941 года, увиденные с точки зрения японцев.

– Мы здесь не преступники, – тем временем говорил Боркен. – Когда правительство сворачивает в сторону зла, именно лучшие из лучших выступают против него. Или ты полагаешь, что все мы должны вести себя как покорные бараны?

Ричер рискнул бросить на него один взгляд. Рискнул заговорить.

– А ты подошел слишком избирательно, – сказал он. – К тому, кого сюда приглашать, а кого – нет.

Боркен пожал плечами.

– Сходства притягиваются – таков закон природы, не так ли? Черным остается целая Африка. А здесь должны жить белые люди.

– А что насчет евреев-дантистов? – спросил Ричер. – Их место где?

Боркен снова пожал плечами.

– Это была ошибка. Лодер должен был дождаться, когда еврей уйдет. Но от ошибок никто не застрахован.

– Он должен был также дождаться, когда я уйду, – добавил Ричер.

Боркен кивнул.

– Полностью с тобой согласен. Для тебя так было бы значительно лучше. Однако Лодер поспешил, и вот ты среди нас.

– Только потому, что я белый?

– Поосторожнее! У белых осталось крайне мало драгоценных прав.

Ричер молча посмотрел на него. Обвел взглядом ярко освещенную комнату, наполненную ненавистью. Его передернуло.

– Я внимательно изучал тиранию, – снова заговорил Боркен. – И то, как с ней бороться. Первое правило заключается в том, что необходимо принять твердое решение – жить свободным или умереть, и держаться его до конца. Жить свободным или умереть. Второе правило – не вести себя как баран. Надо подняться во весь рост и оказать сопротивление. Для этого нужно изучать систему и учиться ненавидеть ее. И, наконец, надо действовать. Но как действовать? Храбрый человек сражается. Он наносит ответный удар, так?

Ричер пожал плечами. Ничего не сказал.

– Храбрый человек наносит ответный удар, – повторил Боркен. – Но человек, являющийся одновременно храбрым и умным, поступает иначе. Он наносит удар первым. Опережая противника. Он наносит удар там, где его никто не ждет. И именно этим мы занимаемся здесь. Мы наносим первый удар. Войну развязали не мы, но первый удар будет за нами. Мы нанесем его там, где его никто не ждет. И расстроим все планы противника.

Ричер снова взглянул на книжный шкаф. Пять тысяч классических страниц, на которых повторяется одно и то же: не делай то, что от тебя ждут.

– Пойдем, взглянем на карту, – предложил Боркен.

Вытянув скованные руки вперед, Ричер неловко поднялся со стула. Подошел к карте Монтаны на стене. Отыскал в верхнем левом углу Йорк. Внутри территории, обведенной черной линией. Сверившись с масштабной шкалой, он изучил рельеф. Река, о которой говорил Джозеф Рэй, протекала в тридцати милях к западу, с противоположной стороны высокого горного хребта. На карте она была изображена жирной голубой линией, пересекающей карту сверху вниз. На севере до самой Канады простирались горные вершины, обозначенные коричневым цветом. Единственная дорога проходила через Йорк на север и обрывалась у каких-то заброшенных шахт. Несколько петляющих просек уходили через сплошной лес на восток. На юге горизонтали сливались вместе, обозначая глубокий овраг, проходящий с востока на запад.

– Взгляни на эту местность, – тихо произнес Боркен. – Что говорит тебе карта?

Ричер внимательно посмотрел на карту. Она сказала ему, что выбраться отсюда он не сможет. Только не пешком, только не с Холли. На восток и на запад – несколько недель пути по полному бездорожью. На западе и на юге – непреодолимые естественные преграды. Сама природа образовывала идеальную тюрьму, этого нельзя было бы добиться никакими ограждениями из колючей проволоки и минными полями. После начала перестройки и гласности Ричеру однажды довелось побывать в Сибири, где он проверял слухи о военнопленных, захваченных во время войны в Корее. Лагеря были совершенно открытыми. Ни заборов, ни ограждений. Ричер спросил у тех, кто его принимал: а где же заборы? Русские показали ему на бескрайнюю заснеженную пустыню вокруг и сказали: вот они. Бежать некуда. Ричер снова посмотрел на карту. Местность является непреодолимой преградой. Для того, чтобы бежать отсюда, потребуется какое-либо транспортное средство. И много везения.

– Враг сюда не придет, – сказал Боркен. – Мы неприступны. Нас нельзя остановить. И нас не надо останавливать. Это явится катастрофой исторических масштабов. Предположим, если бы «красные мундиры» остановили в 1776 году американскую революцию?

Ричер снова обвел взглядом крохотное помещение и пожал плечами.

– Это не американская революция.

– Да? И в чем же отличие? Тогда люди хотели освободиться от тирании. То же самое происходит и сейчас.

– Вы убийцы.

– То же самое происходило в 1776 году, – возразил Боркен. – Тогда тоже убивали людей. И существующая система тоже считала это тягчайшим преступлением.

– Вы расисты.

– Все как в 1776 году. Вспомни Джефферсона и его рабов. Революционеры считали негров низшими существами. Тогда они были в точности такими же, как мы сейчас. Но затем они превратились в новые «красные мундиры». Медленно, на протяжении многих лет. И вот теперь нам выпала историческая честь вернуть первоначальный порядок вещей. Жить свободным или умереть, Ричер. Это благородная цель. Так было всегда, ты не находишь? – Боркен подался вперед, вжимаясь своей огромной тушей в стол. Поднимая руки вверх. Его бесцветные глаза зажглись безумным огнем. – Но в 1776 году было допущено много ошибок. Я изучал историю. Войны можно было бы избежать, если бы обе стороны вели себя разумно. А войн всегда следует избегать, ты не согласен?

Ричер пожал плечами.

– Необязательно.

– Одним словом, ты поможешь нам избежать войны, – сказал Боркен. – Вот мое решение. Ты станешь моим эмиссаром.

– Что?

– Ты человек независимый. Ты не один из нас. У тебя нет в нашем деле корыстных целей. Ты такой же американец как они, добропорядочный, законопослушный гражданин. Умный, проницательный. Ты обращаешь внимание на то, что вокруг. Тебя послушают.

– Что? – повторил Ричер.

– У нас здесь все подготовлено к тому, чтобы провозгласить независимость, – не обращая на него внимание, продолжал Боркен. – Ты должен это понять. У нас есть армия, у нас есть казначейство, у нас есть золотой запас, у нас есть юридическая система, у нас есть демократия. Все это я собираюсь продемонстрировать тебе сегодня. Я покажу тебе общество, созревшее для независимости, готовое жить свободным или умереть, которому осталось ждать всего один день этого светлого часа. Затем я отправлю тебя на юг, в Америку. И ты расскажешь всем, что наше дело непобедимо, а их дело безнадежно.

Ричер молча смотрел на него.

– И ты расскажешь о Холли, – тихо промолвил Боркен. – Которая находится в особой отдельной комнате. Ты расскажешь о моем секретном оружии. Моем страховом полисе.

– Ты сумасшедший, – сказал Ричер.

В домике наступила тишина. Полная, абсолютная тишина.

– Почему? – наконец прошептал Боркен. – Почему я сумасшедший? Почему именно?

– Потому что в твоих рассуждениях решающий изъян. Неужели ты не понимаешь, что Холли ничего не стоит? Президент сместит Джонсона с поста быстрее, чем ты успеешь моргнуть. Тебя раздавят как клопа, а Холли станет лишь еще одной жертвой. Ты должен отпустить ее вместе со мной.

Боркен затряс своей непомерно огромной головой, радостно, уверенно.

– Нет. Этого не произойдет. Холли важна не только тем, что у нее такой отец. Разве она тебе это не сказала?

Ричер недоуменно посмотрел на него. Боркен взглянул на часы.

– Пора идти. Пришло время показать тебе нашу юридическую систему в действии.

Услышав тихие шаги за дверью, Холли соскочила с кровати. Щелкнул замок, и в комнату вошел молодой солдат со шрамом на лбу. Приложил палец к губам, и Холли кивнула. Доковыляла до ванной и включила душ, направив шумную струю в пустую ванну. Проследовав за ней, молодой солдат закрыл дверь.