Вирус - Цзюнь Цай - Страница 40

Это был странный человек – таинственный и загадочный. Я преподаю биологию в университете и абсолютно не верю ни в какую мистику, в том числе и в воскрешение из мертвых. Но в тот момент я был не ученым, а просто убитым горем отцом. Поэтому в глубине моей души зародилась надежда: а вдруг он говорит правду? Ради Сянсян мы были готовы на все.

На следующий день в зале прощания мы в последний раз увидели нашу Сянсян. Она спокойно лежала в гробу. Мне казалось, что моя доченька просто спит. В тот момент я верил, я надеялся, что она жива и просто крепко спит. После церемонии прощания мы с женой вдвоем вошли в зал кремации. Тут я с удивлением увидел, что служащий крематория – тот самый человек, который вечером приходил к нам и предлагал воскресить Сянсян.

Он улыбнулся нам и попросил удалиться, но я не согласился, я хотел видеть, как Сянсян навсегда покинет нас. Однако у мамы Сянсян было больное сердце, она могла не вынести этой картины и потому согласилась с требованием служащего. В конце концов я тоже не выдержал и покинул крематорий. Через час этот странный тип вынес нам урну с прахом Сянсян. Я спросил, действительно ли это ее прах. Он поклялся, что это так. А потом шепотом сказал, что мы должны еще три дня жить в гостинице и через три дня Сянсян вернется к нам.

Возвратившись в гостиницу, мы стали собираться – я ни на грош не поверил психу из крематория. Мы хотели покинуть это скорбное место и побыстрее уехать домой. Но едва мы дошли до станции междугородных автобусов, как я, непонятно почему, вдруг повернул и пошел обратно в гостиницу. Наверное, я так тосковал по Сянсян, что просто лишился рассудка от горя. Мне все еще казалось, что Сянсян жива, а это всего лишь кошмарный сон. В грустных раздумьях мы прожили в гостинице три дня.

На третий день ночью, когда мы, отчаявшись, опять начали паковать вещи, кто-то постучал в дверь. Я открыл – и обомлел: передо мной стояла Сянсян. Вне всяких сомнений, это была она. Ее лицо, руки, фигура… Я обонял присущий только ей врожденный аромат ее тела. Ошибки быть не могло. Никакой грим, никакое внешнее сходство не могли бы обмануть меня. Мы с женой бросились обнимать ее и зарыдали в голос, но Сянсян не плакала.

Оказалось, что она ничего не знает о том, что с ней случилось. Помнит только, что пошла купаться, а потом вышла на берег и пришла к нам в гостиницу. Сянсян была одета в ту же одежду, в которой с ней приключилось несчастье, и держалась она так, будто с ней вовсе ничего не произошло: сказала лишь, что очень хочет есть. Мы ее накормили и в тот же вечер вернулись в Шанхай.

Мы боялись рассказать об этом кому бы то ни было и решили, что будет лучше, если Сянсян перестанет жить с нами: ее никто не должен был видеть. Мы сняли ей квартиру, помогли сменить имя и фамилию, я устроил ее учиться в университет. Я заметил, что она сильно изменилась, наверное, потому, что стала жить отдельно от нас. Она стала очень холодна к родителям. Раньше она любила петь и танцевать, общаться с друзьями, а после поступления в университет стала скрытной, молчаливой, все читала книги о разных таинственных явлениях, постоянно рассуждала о смысле жизни, увлеклась философией и мистикой. В общем, она стала абсолютно другой – не похожей на ту, нашу Сянсян. А внешность и голос остались прежними.

После второго курса она уехала на каникулы, а потом, когда вернулась, поменяла адрес, и мы даже не знали, где она сняла себе жилье. Год назад от рака умерла моя жена, а Сянсян даже не пришла попрощаться с ней. Я иногда видел ее в университете, но она сторонилась меня. После окончания университета Сянсян полностью прекратила связь со мной, и мы – отец и дочь – больше ни разу не виделись.

– Да, значит, это не ошибка, – пробормотал я.

Он тяжело вздохнул и продолжил:

– Сначала я ничего не понимал и не хотел понимать. Мне нужно было чудо – и это чудо свершилось. Однако потом, когда я заметил в Сянсян все эти перемены, я попробовал разобраться во всем, что с нами произошло. Может быть, надо было позволить Сянсян тихо покоиться в земле. Может быть, это моя самая страшная ошибка. Возможно, все, что потом произошло, – и перемены в Сянсян, и мучительная безвременная смерть жены – все это кара божья.

– А тот рабочий из крематория? Как он выглядел?

– Обычно. Примерно моих лет, без особых примет. Только говорил загадочно и таинственно.

– Вы больше не видели его?

– Нет. Сначала мы хотели съездить к нему и поблагодарить за то, что он всех нас вернул к жизни. Но так и не собрались. Наверное, потому, что я с самого начала не понимал, почему он сделал это для нас. В чем был его интерес? Ведь он не получил от нас ни гроша. Да он и не просил денег. Ничего не просил. А потом у меня появились все эти сомнения, и в моей душе родился страх перед тем человеком. Я безумно боялся его и не хотел больше встречаться с ним.

– Спасибо вам, отец. Может быть, вспомните что-то еще?

– Нет, это все, что мне известно. Пусть я нарушил договор, который заключил с этим человеком, – хранить все в тайне и никогда никому не рассказывать об этом, – но вот поделился с тобой, и вроде полегчало на душе. – Он помолчал, а потом с надеждой спросил: – Скажи, сынок, как там моя Сянсян? У нее все в порядке?

– У нее все хорошо, не беспокойтесь о ней. Может быть, скоро все кончится, и она сможет вернуться к вам. – Я не хотел мучить старика и рассказывать ему обо всех страшных событиях, которые произошли в последнее время.

– Дай-то бог. И еще. Ты сказал, что все это касается жизни многих людей. Неужели Сянсян совершила нечто ужасное?

– Нет, похоже, что дело не в ней, но все это как-то касается ее. – Объяснять мне не хотелось.

– Виной всему моя роковая ошибка. Сянсян умерла и не должна была возвращаться, не должна… Я знал, что все это кончится бедой. Нарушены законы природы, законы самой жизни. Рано или поздно небеса покарают всех нас. – И этот несчастный человек горько заплакал.

Я не хотел больше мучить его и торопливо попрощался.

Теперь я должен был найти служащего крематория.

ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ ФЕВРАЛЯ

Паром переправляет автобус через Янцзы. Все вокруг окутывает туман, внизу – серая вода, вверху – серое небо. Ветер такой сильный, что лодки на реке качает из стороны в сторону. Я смотрю из окна автобуса на бушующие волны в устье реки. Этот междугородный автобус везет меня в Северную Цзянсу.

Рядом со мной сидит Е Сяо. Он по-прежнему подавлен. Хотя он и согласился поехать со мной, но считает это ошибкой:

– Ты должен был послушать меня и больше не посещать «Блуждающие души древних могил». Ты же не знаешь, сколько за последнее время погибло людей! Я не хочу потерять и тебя.

– Я просто обязан продолжать расследование.

– Обязан? А может, ты воображаешь, что я смогу тебе чем-то помочь? Говорю же, я не желаю снова влезать в это дело. Ты рыскаешь по «Блуждающим душам древних могил», вольному воля, но при чем тут я, скажи на милость?

Он говорит так громко, что пассажиры автобуса начинают оглядываться на нас.

– Тогда почему ты согласился поехать со мной?

– Ради твоей матери, дурак. Я встретил ее несколько дней назад. Она сказала, что ты давно не заходил к ним. Твои родители очень беспокоятся за тебя. Они заметили, что с тобой что-то не так. Твоя мама умоляла, заклинала меня, чтобы я непременно позаботился о тебе – ты же у них единственный сын, и они не хотят потерять тебя. Понял ты или нет? Ты всегда думаешь только о себе, подумай о своих родителях! Я с детства рос в твоей семье, твоя мама всегда относилась ко мне как к родному сыну, и я не хочу, чтобы она страдала. Только поэтому я и поехал с тобой.

Я не стал возражать Е Сяо, а просто рассказал ему все, что узнал от отца Сянсян, о том, что произошло со мной тогда, ночью, когда я прошел лабиринт, о странных словах на стекле. Рассказывал долго, со всеми подробностями.

Паром подошел к берегу, и автобус бойко покатил по равнине Северной Цзянсу. Через несколько часов мы наконец прибыли в городок, где погибла Сянсян.