Десантники «Сил Спасения» - Каплан Виталий Маркович - Страница 11

А бессонные ночи, слякоть за окном и противный вкус разгрызаемого феназепама, и утром от него муть в голове и тупая злость.

А дымок из трубы крематория таял в сером небе, и в голове точно магнитофонная лента прокручивалась: «Один. Один. Совсем один. Совсем один. Совсем. Один!» Почему-то на слово «один» выплывала рифма: «Иди!» Зачем идти? И куда?

Но росла гора немытой посуды на кухонном столе, и угрюмые рыжие тараканы шуршали по ночам, да так, что Сергей не мог уснуть, а иногда и шлёпались на него с потолка, ползали по лицу. Наверное, они забирались и в его сны. Что было в этих снах, проснувшись, Сергей забывал, но, видно, что-то уж очень скверное. Он просыпался среди ночи как ошпаренный, грыз снотворное, чтобы провалиться в новый кошмар.

Странно, что он не начал пить. Впрочем, к водке его никогда особо не тянуло. Хотя в прошлый понедельник он всё же налил себе полстакана. Всё из-за этого типа, непонятно кому и зачем звонившего. Шестой час, сознание заполнено липкой паутиной, и назойливые телефонные звонки – как выстрелы, как удары по щекам. И пьяненький, совершенно незнакомый голос: «Ты чего же это, кореш, а? Торопись, Серый, пошевеливайся, заждались мы тебя…» Смех – и тут же коротенькие гудки отбоя. Вот тогда-то он и потащился на кухню, щёлкнул выключателем и полез в холодильник, отыскивая припасённую на всякий пожарный бутылку. Руки у него тряслись, как у заправского алкоголика, горлышко звякало о край стакана, а сам он тихо, тупо глядя перед собой, бормотал: «Нет, это всё… Больше так нельзя… Некуда. Всё, приехали», – а дальше уже что-то нечленораздельное.

Самое страшное – его ещё с детства никто не звал Серым. С восьмого класса, когда отцу дали вот эту самую квартиру и пришлось перейти в новую школу. Что же такое творится? Конечно, он понимал – звонили какому-то другому Сергею, имя нередкое, да ошиблись номером. Алкаш с похмела не ту цифру набрал. И вообще день с ночью перепутал. Всё было правильно, но Сергей не мог в это поверить. Он чувствовал, что звонили именно ему.

А вдобавок, будто мало всего прочего, уже месяца два как появились странные боли в спине, но к врачам идти не хотелось, бюллетень всё равно не выпишут, зато придётся гробить время в хмурых очередях, таскаться на анализы, и в конце концов за всем этим мельтешением уловить негромкую интонацию, едва различимую мысль: «А иди-ка ты, мужик, отсюда на…» И он пошёл бы, именно по тому адресу бы и пошёл. Если бы не Старик.

Господи, это было лишь вчера вечером! А кажется, целая жизнь прошла с той минуты, когда Старик не торопясь, с достоинством вышел из обклеенной в синий горошек стены.

Но хватит воспоминаний. «Пора в дорогу, старина…» Вон издали уже подползает к платформе похожая на мокрую гусеницу электричка, рассекает жёлтым фонарём плотную стену тумана. И клочья его кажутся живыми тварями, сгустками издыхающей осени. Вообще, если подумать, он, Сергей, должен быть благодарен судьбе за промозглую вечернюю муть. Именно в такую погоду и стоит уходить. Если бы печальный багровый закат или, к примеру, бледный диск луны в прозрачном небе – вот тогда бы зашевелились в душе сомнения. А сейчас, под моросью, наконец-то пришла окончательная ясность. Конечно, с формальной точки зрения он ещё может всё переиграть, может вернуться. Вот прямо сейчас достать из кармана плаща конверт, швырнуть под колёса электрички и быстро зашагать к светящейся вдали станции метро. Да, это ещё можно сделать.

Но что потом? Сунуть голову в петлю? Прыгнуть с десятого этажа в ноябрьскую ночь? В горячей ванне кухонным ножом резать вены? Или махнуть на всё рукой, выдавить из сердца боль и зажить как среднестатистическая единица населения? Но зачем себя обманывать? Не такой он породы, чтобы приспособиться. Уж куда вероятнее петля. Нет, долой такие мысли. Решение принято – и точка.

Он не суетясь вошёл в вагон и огляделся. Было светло, сухо и пусто – лишь тремя сиденьями впереди расположилась пожилая чета с вертлявой маленькой внучкой. Внучка сосала леденец на палочке, не забывая при этом смешно таращить глаза и что-то шептать на ухо бабуле.

Очень может быть, эти старики и девчушка – вообще последние люди, кого он видит. Кто знает, что будет там? Ну что ж, не самые худшие представители обречённой цивилизации. Будет что вспомнить…

Он сел у окна. Не спеша поехала назад платформа, едва заметная в иссечённом кривыми струйками окне. Где-то вдали, словно раненый динозавр, взревел маневровый тепловозик – и всё стихло. Лишь гудение ламп над головой да ритмичный стук колёс. И опять ему почудилось, будто слышна в негромком лязге старая песенка: «Один. Один. Совсем один. Совсем один. Теперь – иди!» Впрочем, Сергей не слишком обольщался – от себя не убежишь. Что бы ни ждало его в ночной неизвестности, всё равно останется с ним тягучий, назойливый ритм.

Страшнее другое. Вдруг там, впереди, мираж? Вот этого он боялся больше всего, в этом страхе не хотел признаваться даже самому себе. Вдруг всё происшедшее – блеф? Мало ли… Вдруг всё окажется сном, болезнью, чьей-то изощрённой и подлой шуткой? И ему придётся ехать обратно – в промозглый, совсем чужой теперь мир. И если до Старика в этом слякотном мире ещё можно было кое-как, с грехом пополам существовать, то теперь всё неуловимо изменилось. Возвращение – дорога к петле, мосты сожжены, и билет он взял только в один конец. И лежит в кармане плаща конверт. А в конверте – бумага с точным указанием места. Кстати, после электрички придётся топать довольно долго, да ещё в темноте. Надо обязательно успеть до полуночи. Они, как сказал Старик, ни минуты ждать не станут. «Если захотите – успеете. Это, можно сказать, последняя проверка». И выходит, что времени в обрез. Но он не опоздает, нет. Слишком много поставлено на карту.

Он поднял голову от какого-то шума. И несколько секунд хлопал глазами, отгоняя клочья мыслей, пытаясь понять, что происходит.

Но всё было предельно ясно. В вагон не спеша ввалилась разудалая троица и, продолжая начатый разговор, оживлённо комментировала неблаговидное поведение некоего Коляхи. Троица разместилась на скамейке как раз между Сергеем и пожилой четой. «Ну что ж, под газком ребятишки, – механически подумал Сергей. – Сопляки, явно ещё допризывники». Интересно, как будут дальше развиваться события? И будут ли развиваться? Сергей чувствовал, что должны. Надо же судьбе напакостить ему напоследок? Хотя это его уже не волновало. Всё, отрезано. Между ним и миром уже стоит невидимая, но прочная стенка.

Любопытно, только сейчас он в состоянии оценить слова: «не от мира сего». В самом деле, скоро он исчезнет, и никто здесь не почешется. Мир – слишком устойчивая конструкция. Но верно и обратное. Ему мир тоже теперь до лампочки. Не волнуют его уже ни вагонные скандалы, ни утверждения диссертаций, ни формирование высококвалифицированного потребителя. Да стоит ли ради этих высококвалифицированных вообще что-то делать? Пускай даже и не в здешнем пространстве-времени.

Однако ситуация набирает обороты. Интересно. Почтенный дедуля оторвался от изучения «Вечёрки» и сделал парням строгое внушение. Дескать, им, подрастающему, понимаешь, поколению, вообще не положено матерно выражаться, тем более при пожилых женщинах и малых детях.

Один из парней поднял на деда скучающие оловянные глаза и посоветовал старому таракану заткнуть хлебало, пока не огрёб на полную катушку.

Дед, однако, хлебало не заткнул, а напротив – поднялся со скамейки и, подойдя к парням, потребовал извинения. Не для того он поднимал целину, чтобы всякая там шпана…

Ребятишки оживились, дурная энергия в них бурлила и пенилась, так что деда с его моралями они сочли подарком судьбы. Кто-то надвинул ему на глаза кепку, кто-то сорвал очки и швырнул их в конец вагона – давай, мол, дедуля, топай за окулярами.

И тут завизжала внучка. Словно котёнок, которому собираются отрезать лапу. Бабка растерянно хваталась то за сумку, то за спинку сиденья, разрываясь между мужем и девчонкой, обречённо ловя сухой воздух разинутым ртом.