De Secreto / О Секрете - Фурсов Андрей Ильич - Страница 30

В одном из последних интервью Жорес Алфёров напомнил, что «создание транзистора знаменовало наступление постиндустриального времени, времени информационного общества. Оно привело к изменению социальной структуры населения планеты». Ещё один из проектов Google — развитие использования автомобилей без водителей. Процесс роботизации начинался с роста простой механизации производства, который в течение XIX века увеличил производительность труда на порядок, сделав невостребованными большую часть рабочих вместе с их семьями. Реакция господствующего класса была разной, далеко не всегда такой, как её описывает классическая марксистская теория. Укладывая весь ход исторического процесса в противостояние классов, реальной картины мира не построить. Парадокс, но то, что в сознании широкого круга принято называть «социализмом», внедрено немецкими промышленниками в XIX веке: от медицинского страхования до пенсионного обеспечения. Участие в прибыли предприятия — частая практика для рабочих конца XIX — начала XX века. За разделение дополнительной прибыли между всеми участниками предприятия выступал Вальтер Ратенау, убитый, как водится, террористами. Такая же судьба постигла подхватившего лозунг «Разделим наше богатство» Хьюи Лонга в США.

Только в СССР была реализована социально ориентированная концепция устройства общества в условиях роста производительности. Фашизм же, с его сегрегацией и жёсткой регламентацией потребления при требовании максимальной отдачи от низшей касты, стал другим ответом на вызов со стороны лишних для рыночной экономики людей. Придатками к машинам, существующим в промышленном подземном аду, рисовал рабочее сословие в фильме «Метрополис» режиссер Фриц Ланге, которому Геббельс предлагал возглавить всю киноиндустрию Третьего Рейха. Создателям последнего казалось очевиднее выстроить систему концентрационных лагерей и контролировать рождаемость. Поэтому советский проект не был пустой идеолого-идеалистической концепцией, как его пытаются зачастую выставить. Американский социолог Баррингтон Мур писал: «Революции рождаются не столько из победного крика восходящих классов, как считал Маркс, сколько из предсмертного рёва тех слоёв, над которыми вот-вот сомкнётся волна прогресса». Кому адресован тот рёв? Следует процитировать еще одного нобелевского лауреата. Норберт Винер предупреждал: «Вспомним, что автоматическая машина… представляет собой точный эквивалент рабского труда. Любой труд, конкурирующий с рабским трудом, должен принять экономические условия рабского труда». «Мы также знаем, что промышленников трудно чем-либо сдержать, когда дело доходит до извлечения из промышленности всех прибылей, которые только можно оттуда извлечь, чтобы затем предоставить обществу довольствоваться крохами» — писал основатель науки, из которой появился тот же Google.

Владелец концентрационных лагерей «IG» — прямой участник социальной инженерии Третьего Рейха. Как позднее вспоминал А. Шпеер, «Гиммлер хотел превратить лагеря в огромные фабрики», услугами которых пользовались BMW, Nestle, Kodak, Volkswagen и, конечно, Farben. Суть процесса в общем выражена словами Муссолини о том, что «фашизм отрицает в демократии абсурдную общепринятую ложь о политическом равенстве». Ещё точнее высказался Гитлер: «Будущее не принадлежит коммунистическому идеалу равенства». По словам американского конгрессмена Гомера Боума, «Farben — означало Гитлер и Гитлер — означало Farben». Концерн больше других корпораций вкладывался в партию фюрера; получается, концерн вкладывался в ликвидацию равенства? Странно, но аналогичные взгляды высказывали нобелевские лауреаты по экономике Фридрих фон Хайек, считавший, что «эволюция не может быть справедливой», и Милтон Фридман, который «не сторонник справедливости». По отношению к массам платформы либеральных экономистов и фашистов сходятся: мир не для всех. Так может ли быть, что и заказчик у них один?

В. Ньюбольд определяет государство как «организованных собственников». Такие контролирующие персоналии есть у каждого предприятия; могут ли быть субъектами истории они или семейные кланы? Pater familia, те самые оплоты частной собственности в контексте римского права — будут ли они когда-либо рассмотрены классической наукой как субъекты истории, будут ли рассмотрены их цели и мотивация, степень влияния на события? То, без чего невозможно построить реальной картины мира. Можем ли мы считать мировые войны между государствами противостоянием именно таких организованных собственников? Или, в контексте СССР, — их противостояние концепции советского государства, отрицающего собственность для pater familia. Факт отсутствия частной собственности адвокаты Третьего Рейха считали оправдательным в ответ на обвинения в грабеже оккупированных территорий, критерием права и преступления для них была только такая собственность — собственность pater familia.

Может ли в основе утилизирующей лишнее население мировой войне быть осевым четвёртый элемент — социальный? Но тогда победа СССР была шансом для человечества, победой социального проекта против антисоциального, политики равенства против программ эвтаназии и сегрегации «ненужных» масс по расовому признаку. Ещё одним направлением инвестиционного интереса Google стало радикальное продление жизни в рамках проекта «Calico». С учётом того, что современная геномика добралась до изучения конкретных белков, отвечающих за старение, эта задача для компании Брина может оказаться по силам, тем более что в её активах уже есть хранитель ДНК-данных компания Google Genomics. В целом это не может не породить новый процесс социальной инженерии, связанной с отбором искусственных долгожителей.

Не стоит забывать, что одним из первых «научных» сторонников сокращения населения был Томас Мальтус, преподаватель закрытого университета первой транснациональной компании — Ост-Индской. У «IG Farben» также были свои исследовательские центры в виде системы институтов кайзера Вильгельма. Google объединяет с этими компаниями способность трансформировать технологическое превосходство в военное и экономическое и наоборот. «Чем сегодня занимается фундаментальная наука, завтра может стать предметом прикладных разработок, а послезавтра основой для новых типов оружия» — так описывали ситуацию на «круглом столе» в октябре 2015 г. «Цивилизационное развитие и вооружённые конфликты будущего».

Именно технологии являются ключевым фактором истории капитализма, а точнее, политики его экспансионизма. Поэтому неслучайно в Советской России в 1917–1919 гг. открылось 33 новых вуза. Контроль над знаниями обеспечивает контроль над развитием в целом. Американский исследователь «чёрных дыр» Митио Каку считает, что уже совсем скоро образование будет базироваться на устройствах типа Google Glass, которые будут рисовать вашу картину мира в прямом и переносном смысле. Кроме того, в настоящее время Google совместно с NASA основали в США Singularity University. Но заинтересован ли Google в том, чтобы потенциальные конкуренты обладали реальной картиной мира, тем более если в качестве конкурентов воспринимаются целые социальные слои, требующие своей доли общественного блага? Недаром в США Союз обеспокоенных учёных (Union of Concerned Scientists) уже стал беспокоить Закон о свободе информации, позволяющий проводить общественные расследования на основании запросов конкретной информации.

Почти каждая известная сегодня компания появлялась на основе оригинального технологического решения или изобретения. По сути корпорации и есть экономическое воплощение научных решений или целых прорывов, что характеризует важность доступа к знаниям. В Венеции смертная казнь грозила всякому, кто раскроет секрет технологии производства венецианских зеркал. О том, что всё меньше информации дают нам «артиллерийские журналы последнего десятилетия», сетовал английский автор В. Ньюбольд в начале прошлого века: «несмотря на тесное переплетение военно-промышленных фирм и общность интересов капиталистов-промышленников, официальные секреты» не спешат раскрываться. Технологическое превосходство является инструментом экспансии, неважно, экономической или военной, потому что по сути это экспансия контроля над вашим развитием, распространяющаяся на территории или социальные слои. То, что наука становилась основным орудием после Первой мировой войны, отмечал анализировавший её английский офицер Виктор Лефебр: «Тенденция современной войны в перемещении инициативы в сферу тыла. Штаб не может не принимать в расчёт разработки техников или научных лабораторий, внезапное введение которых в кампанию может иметь большее влияние на результат, чем массив миллиона человек с их вооружением и снаряжением для внезапного нападения. В этом плане использование новых военных технологий может всколыхнуть противостоящие формирования больше чем изощренно устроенная атака». Успехом будущих войн полковник английских химических войск считал новые неожиданные решения промышленных предприятий. Именно ноу-хау создают экологические ниши для корпораций и их собственников, в которых как грибы начинают расти капиталы, мицелий которых зачастую разрастается далеко за пределы государства. Демографические циклы в концепции С. Нефедова обеспечены ёмкостью воспроизводства в рамках экологической ниши «carrying capacity». Теперь жизнь обеспечивается не биологическими, а экономическими нишами, которые дают технологии и создаваемые ими рынки. Битва за технологическое превосходство и есть битва за жизнь в условиях так называемой рыночной экономики, в которую предложено вписываться всем: государствам, социальным слоям. И здесь знания о мире и его законах становятся ключевым элементом истории.