Пусть любить тебя будет больно - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 52

- Мне кажется, вы себя совсем не знаете. И никому не давали себя узнать.

- Нельзя было. Жизнь другая была. Только маски страшные с оскалом, чтоб боялись. Иначе сожрут и не заметят. Потом маска к тебе прирастает, и ты уже сам не знаешь, какой ты настоящий.

- Я вижу, какой вы с моими детьми, со мной, с Фаиной. Именно настоящий.

- А с ним не могу. Привычка что ли или страх идиотский. Надо было быть таким с собственным сыном, а не растить его как в казарме, в вечной боевой готовности. Без ласки и слова доброго. Знаешь, я с ним ни разу ни в театр, ни в цирк. Ни разу. То времени нет, то привыкать к нему не хотел, то думал не делать с него девчонку.

Я не знала, что можно сказать. Угрызения совести – это личный враг каждого, и никто не может убить этого врага, кроме тебя самого. Савелий остался с ним один на один. Наверное, вообще впервые говорил об этом с кем-то откровенно, и я слушала, потому что понимала, насколько это для него важно.

- Вы знаете, а я не побоюсь и повторю, что никогда не поздно. Дети остаются для нас детьми, даже когда сами становятся взрослыми. Им нужна забота и тепло. Место, где их ждут и любят, просто потому что они – это они. Не за заслуги и достижения, а со всеми ошибками и недостатками. Им это необходимо знать, а не додумывать. Необходимо слышать, чувствовать и видеть.

- Это будет выглядеть слишком жалко. Стал немощным - и потребовалась любовь и забота. Стакан воды подать да пожалеть старого. Унизительно. Пока сам горы воротил, никаких шагов не делал, а теперь смерти испугался и грешки замаливаю?

- Зачем думать о том, как это выглядит? Вы никогда не сможете посмотреть на себя глазами тех, кто вас любит. Просто позвольте им быть рядом. Сделайте шаг навстречу. Это очень трудно… но иногда это и есть та тоненькая грань, которая отделяет от понимания.

Савелий посмотрел на меня.

- А ты? Не устала делать первые шаги за это время?

- Нет. Не устала. Это лучше, чем стоять на месте или пятиться назад.

- Умная девочка. Взрослая и умная. Иди вперед. Тебя там ждут.

- Где? – тихо спросила, и сердце замерло.

- Там, куда ты идешь. Ты, главное, продолжай идти.

24 глава

- Ты быстрее думай. Время идет. О сыне, думай, Сергей, о сыне. Прежде всего. Бабы они и в Африке шлюхи, а сын – это святое. Сын — это навсегда.

Он и думал. Хотя понимал, что с ним, алкоголиком, ему вряд ли светит светлое будущее.

- Из запоя выведу. Скажешь, что согласен, отвезу в одно место – через неделю как огурец будешь. Ну что, Новиков? Решился?

Сергей поднял на него взгляд, чувствуя, как начинается ломка без очередной дозы алкоголя и покрывается спина холодным потом, а руки начинают мелко подрагивать.

- Решился.

- Вот и лады. Я тебе весь расклад расскажу, а ты подумаешь, как тебе будет проще это провернуть. Если все выгорит, может, сам важным человеком станешь. Сына из Валенсии к себе заберешь.

Сергей кивнул, вспоминая, как подписал бумаги на разрешение увезти Ваню. С ним тогда черте что творилось. Его ломало и корежило. Он понимал, что не может сейчас воспитывать сына. Пример для подражания из него херовый.

Левченков отвез Сергея в какую-то деревеньку к мужику по имени Федор. Он его Стрелком называл. Оставил его там на неделю. Федор всю душу из Новикова вымотал. Отварами поил какими-то, да так, что тот блевал дальше, чем видел, потом хлестал его в бане русским веником и на мороз выгонял, и снова отпаивал травками.

Через неделю Сергей, и правда, был, как огурец, словно пару месяцев запоя мимо прошли.

 Весь этот год Новиков просто работал. Хорошо работал, на износ. Ни глотка водяры, только крепкий чай или черный кофе и бессонница жуткая сутками. Вообще не спал. Вырубит на час-два, а потом как робот - глаза открыты, и в голове только одна мысль – опустить её на такое же дно и показать, что молокососа себе в любовники выбрала. Что не Царев это старший, а босота бандитская. Ни защитить не сможет, ни обеспечить.  Только ему и этого было уже не надо. Сергей хотел, чтоб она одна осталась, поняла каково это – просыпаться от того, что в доме так тихо, что слышно, как душа леденеет и инеем покрывается.

 Думал, прощать умеет, а нет. Оказывается, черта с два. Не хотел он ей простить предательства. Ведь могла честно сказать, давно могла. Спектакли разыгрывала, пока удобно было, а на хрена? Чтоб одной не остаться. Потому что тогда был надежным и удобным, а когда перестал – слила за ненадобностью. Просто тупо променяла на новую модель. Как старую машину.

 Покоя не давала мысль о том, что не удовлетворял её. Снимал баб и трахал ночи напролет, оргазмы считал, а потом сам себе не верил – кончает или притворяется. Его заклинило на этом, застопорило. А потом понял, что кончают, еще как кончают, это ей с ним плохо было. И от бессилия снова хотелось нажраться. Ненавидел себя в эти минуты.

Вроде прожил с ней долго и стоны все наизусть выучил и каждую родинку на теле, и любил любую, а оказывается - вообще не знал.

Лешаков почти год ничего не предлагал – присматривался видать, продолжал считать Новикова алкоголиком, а тот поддерживал эту мысль постоянно. Иногда довольно удобно, когда другие считают тебя слабым противником и расслабляются, потому что ты не представляешь угрозы. Вряд ли Лешакову приходила в голову мысль, что Сергей на работу со стволом ходит и может с легкостью с одного удара Лешакова на тот свет отправить. Даже Оксана об этом не знала.

Только Леший ошибся, не на то поставил. У каждого свои цели в этой игре, и да, целью Сергея была Оксана, но только не в том понимании, в котором считали и Левченков, и Лешаков, желающий выбить почву из-под ног Бешеного, которого Новиков изучал почти год, и все больше убеждался, что не туда и не с тем её отпустил. Убеждался, что его променяли попросту на молодого самца, который трахался лучше и жестче и деньгами сорил. Ни в чем себе не отказывал. Оксана, как очередной квест была, с претензией на новое будущее и великую любовь. Так и хотелось в глаза ей посмотреть и проорать: «Ну как, мать твою. Ты счастлива? На кого ты меня променяла? На этого, у которого ширинка на замке не держится. Дура!»

Пока она в Валенсии своей ногти грызла и свечки ему за упокой ставила, он трахал все что движется и не движется. Потом на девке этой женился и Оксану за нос водил целый год.

Сергей истерически смеялся, когда думал об этом. Развелась с ним, семью похерила, чтобы с женатым жить долго и счастливо. Интересно, она ему простит? Есть такие женщины - сколько не швыряй и макай лицом в грязь, все равно стелиться у ног будут, и от этой мысли его передергивало. Значит, Сергея можно было вышвырнуть, как прочитанную книгу, а того на пьедестал возносить?

 Он понять хотел её и не мог. Сколько старался - не мог. А потом, спустя время, решил, что и понимать не надо. Сына вернуть, а ее ни с чем оставить… а еще Бешеному пулю промеж глаз пустить, чтоб чужое не трогал. Чтоб знал – за все надо в этой жизни платить.

- Красивая она у меня. Лекса, бля. Я б её Лейлой назвал, если б знал о ее рождении. Если б тварь эта не спрятала от меня дочь.

- Мог бы из нее хорошую девочку вырастить, замуж отдать за кого-то из наших. Но как скажешь, дорогой, как скажешь. Это тебе решать.

- Мне. Пусть здесь живет. Рядом. Меня пока так устраивает. Она недавно сказала, что петь хочет и музыкой заниматься - я ей весь музыкальный магазин скупил. Брынчит там чего-то на гитаре, завывает, а голосок тонкий, смешной. Учителей ей возьму – пусть поет.

Ахмед скормил пантере еще несколько кусков мяса. Вытер пальцы салфеткой и прошел вдоль клетки в сторону роскошного дома.

- Мой гость еще не приехал, Рустам?

- Приехал, ждет вас давно.

Ахмед усмехнулся, достал из кармана пакет, насыпал на тыльную сторону ладони и, закрыв одну ноздрю, потянул порошок, остатки втер в десна.