У кого что болит (сборник) - Даль Роальд - Страница 33

В назначенное время мистера Джона Ройдена проводили в мою библиотеку, и я поднялся, чтобы приветствовать его. Это был опрятный человечек небольшого роста, с рыжеватой козлиной бородкой. На нем была черная бархатная куртка, галстук цвета ржавчины, красный пуловер и черные замшевые башмаки. Я пожал его маленькую аккуратненькую ручку.

– Спасибо за то, что вы пришли так быстро, мистер Ройден.

– Не стоит благодарить меня, сэр.

Его розовые губы, прятавшиеся в бороде, как губы почти всех бородатых мужчин, казались неприлично мокрыми и голыми. Еще раз выразив восхищение его работой, я тотчас же приступил к делу.

– Мистер Ройден, – сказал я, – у меня к вам довольно необычная просьба, несколько личного свойства.

– Да, мистер Лэмпсон?

Он сидел в кресле напротив меня, склонив голову, живой и бойкий, точно птица.

– Я могу надеяться, что все сказанное останется между нами?

– Можете во мне не сомневаться, мистер Лэмпсон.

– Отлично. Речь идет о следующем: в городе есть некая дама, и я попросил бы вас написать ее портрет. Мне бы очень хотелось иметь ее хороший портрет. Однако в этом деле имеются некоторые сложности. К примеру, в силу ряда причин мне бы не хотелось, чтобы она знала, кто заказчик.

– То есть вы хотите сказать…

– Именно, мистер Ройден. Именно это я и хочу сказать. Я уверен, что, будучи человеком благовоспитанным, вы меня поймете.

Он улыбнулся кривой улыбочкой, показавшейся в бороде, и понимающе кивнул.

– Разве так не бывает, – продолжал я, – что мужчина… как бы это получше выразиться?.. был без ума от дамы и вместе с тем имел основательные причины желать, чтобы она об этом не знала?

– Еще как бывает, мистер Лэмпсон.

– Иногда мужчине приходится подбираться к своей жертве с необычайной осторожностью, терпеливо выжидая момент, когда можно себя обнаружить.

– Точно так, мистер Лэмпсон.

– Есть ведь лучшие способы поймать птицу, чем гоняться за ней по лесу.

– Да, вы правы, мистер Лэмпсон.

– А можно и насыпать ей соли на хвост.

– Ха-ха!

– Вот и отлично, мистер Ройден. Думаю, вы меня поняли. А теперь скажите, вы случайно не знакомы с дамой, которую зовут Жанет де Пеладжа?

– Жанет де Пеладжа? Дайте подумать… Пожалуй, да. То есть я хочу сказать, по крайней мере, слышал о ней. Но никак не могу утверждать, что я с ней знаком.

– Жаль. Это несколько усложняет дело. А как вы думаете, вы могли бы познакомиться с ней… ну, например, на какой-нибудь вечеринке или еще где-нибудь?

– Это дело несложное, мистер Лэмпсон.

– Хорошо, ибо вот что я предлагаю: вы отправитесь к ней и скажете, что именно она – тот тип, который вы ищете уже много лет, что у нее именно то лицо, та фигура, да и глаза того цвета. Впрочем, вы лучше меня знаете. Потом спросите у нее, не против ли она бесплатно позировать вам. Скажете, что вы бы хотели сделать ее портрет к выставке в академии в следующем году. Я уверен, что она будет рада помочь вам и, я бы сказал, почтет это за честь. Потом вы нарисуете ее и выставите картину, а по окончании выставки доставите ее мне. Никто, кроме вас, не должен знать, что я купил ее.

Мне показалось, что маленькие круглые глазки мистера Джона Ройдена смотрят на меня проницательно. Он устроился на краешке кресла и в своем красном пуловере под пиджаком напоминал мне малиновку, сидящую на ветке и прислушивающуюся к подозрительному шороху.

– Во всем этом нет решительно ничего дурного, – сказал я. – Пусть это будет, если угодно, невинный маленький заговор, задуманный… э-э-э… довольно романтичным стариком.

– Понимаю, мистер Лэмпсон, понимаю…

Казалось, он еще колеблется, поэтому я быстро прибавил:

– Буду рад заплатить вам вдвое больше того, что вы обычно получаете.

Это его окончательно сломило. Он просто облизнулся.

– Вообще-то, мистер Лэмпсон, должен сказать, что я не занимаюсь такого рода делами. Вместе с тем нужно быть весьма бессердечным человеком, чтобы отказаться от такого… скажем так… романтического поручения.

– И прошу вас, мистер Ройден, мне бы хотелось, чтобы это был портрет в полный рост. На большом холсте… Ну, допустим… раза в два больше, чем вот тот Мане на стене.

– Примерно шестьдесят дюймов на тридцать шесть?

– Да. И мне бы хотелось, чтобы она стояла. Мне кажется, в этой позе она особенно изящна.

– Я все понял, мистер Лэмпсон. С удовольствием нарисую столь прекрасную даму.

«Еще с каким удовольствием, – подумал я. – Да ты, мой мальчик, иначе и за кисть не возьмешься. Уж насчет удовольствия не сомневаюсь». Однако ему я сказал:

– Хорошо, мистер Ройден, в таком случае полагаюсь на вас. И не забудьте, пожалуйста, этот маленький секрет должен оставаться между нами.

Едва он ушел, как я заставил себя усесться и сделать двадцать пять глубоких вдохов. Ничто другое не удержало бы меня от того, чтобы не запрыгать и не закричать от радости. Никогда прежде не приходилось мне ощущать такое веселье. Мой план сработал! Самая трудная часть преодолена. Теперь лишь остается ждать, долго ждать. На то, чтобы закончить картину, у него с его методами уйдет несколько месяцев. Что ж, мне остается только запастись терпением, вот и все.

Мне тут же пришла в голову мысль, что лучше всего на это время отправиться за границу; и на следующее утро, отослав записку Жанет (с которой, если помните, я должен был обедать в тот вечер) и сообщив ей, что меня вызвали из-за границы, я отбыл в Италию.

Там, как обычно, я чудесно провел время, омрачаемое лишь постоянным нервным возбуждением, причиной которого была мысль о том, что́ меня ждет, когда я все-таки вернусь к месту событий.

В конце концов в июле, четыре месяца спустя, я возвратился домой – как раз на следующий день после открытия выставки в Королевской академии – и, к своему облегчению, обнаружил, что за время моего отсутствия все прошло в соответствии с моим планом. Картина, изображающая Жанет де Пеладжа, была закончена, висела в выставочном зале и уже вызвала весьма благоприятные отзывы со стороны как критиков, так и публики. Сам я удержался от соблазна взглянуть на нее, однако Ройден сообщил мне по телефону, что поступили запросы от некоторых лиц, пожелавших купить ее, но он всем дал знать, что она не продается. Когда выставка закрылась, Ройден доставил картину в мой дом и получил деньги.

Я тотчас же отнес ее к себе в мастерскую и со все возрастающим волнением принялся внимательно осматривать. Художник изобразил даму в черном платье, а на заднем плане стоял диван, обитый красным бархатом. Ее левая рука покоилась на спинке тяжелого кресла, также обитого красным бархатом, а с потолка свисала огромная хрустальная люстра.

О господи, подумал я, ну и безвкусица! Сам портрет, впрочем, был неплох. Он схватил ее выражение – наклон головы, широко раскрытые голубые глаза, большой, красивый в своей несообразности рот с тенью улыбки в одном уголке. Конечно же, он польстил ей. На лице ее не было ни одной морщинки и ни малейшего намека на двойной подбородок. Я приблизил лицо, чтобы повнимательнее рассмотреть, как он нарисовал платье. Да, краска тут лежала более толстым слоем, гораздо более толстым. И не в силах более сдерживаться, я сбросил пиджак и занялся приготовлениями к работе.

Здесь мне следует сказать, что картины я реставрирую сам, и делаю это неплохо. Например, подчистить картину – задача относительно простая, если есть терпение и легкая рука, а с теми профессионалами, которые делают невероятную тайну из своего ремесла и требуют за работу умопомрачительного вознаграждения, я дел не имею. Что касается картин в моей коллекции, я всегда занимаюсь ими сам.

Отлив немного скипидара, я добавил в него несколько капель спирта. Смочив этой смесью ватку, я отжал ее и принялся нежно, очень нежно, вращательными движениями снимать черную краску платья. Только бы Ройден дал каждому слою как следует высохнуть, прежде чем наложить другой, иначе два слоя смешались и то, что я задумал, осуществить будет невозможно. Скоро я об этом узнаю. Я трудился над квадратным дюймом черного платья где-то в области живота дамы. Времени я не жалел, тщательно счищая краску, добавляя в смесь каплю-другую спирта, потом, отступив, смотрел на свою работу, добавлял еще каплю, пока раствор не сделался достаточно крепким, чтобы растворить пигмент.