Чемпионы Темных Богов (ЛП) - Френч Джон - Страница 150

Игнис вздрогнул и посмотрел на «Сикоракс». Невозможно, но он до сих пор сохранял форму, даже полыхая от носа до кормы и с вырывающимися из его бортов новыми взрывами. Космос раздирал его корпус, вздуваясь и дымясь тошнотворным светом из-за варпа, который давил на него сквозь истонченную кожу реальности. Корабль превратился в костер, и шторм усиливался, дабы встретить его смерть. Игнис мыслью потянулся к судам Тысячи Сынов, что собрались вокруг него. Он отдал приказ, и корабли, как один, дали залп по «Сикораксу».

Астреос увидел, как его тело содрогнулось и начало падать. Оно двигалось с медлительностью засбоившей пикт-передачи. Три Серых Рыцаря замерли, их серебряные доспехи отбрасывали золотой свет на усеянный обломками пол. Он увидел все это так, будто смотрел на происходящее с большой высоты, постепенно удаляясь от сцены. Его разум был тысячью кружащихся фрагментов боли и эмоций. Мысль ангела была повсюду, расплавляя его волю, раздирая ее на куски.

Он не мог думать ясно. Все превратилось в сплошной клубок ощущений. Мимо него проносились воспоминания, словно подброшенные в воздух карты таро. Астреос больше не осознавал ни время, ни прошлое, ни настоящее. В разуме расцвел крошечный сполох ясности, пока образы разрывались на все меньшие и меньшие кусочки.

«Меня рвут на части, — прозвучала одинокая мысль. — Мое существование разрывают, а остатки сжигают».

На самом деле у него не было ни единого шанса, не с теми искусствами, которыми его обучил Ариман, или жаждой мести, кипевшей у него в душе. В гаснущие мысли вонзился осколок боли, внезапный и острый в своей неотложности. Его последняя мысль закружилась в смятении. Боль пришла снова, словно зазубренный клинок, вгрызающийся в плоть.

«Почему это случилось? — громко прозвенел в его мыслях вопрос. — Почему все это случилось?»

Он вспомнил, как горит его родной мир, и качающего головой инквизитора.

Почему погиб его орден? Они придерживались своих обетов, но Империум нарушил свои и вырезал их как изменников. Именно этот вопрос без ответа направлял его все это время, занес в Око Ужаса и на службу к Ариману. Почему это случилось? По какой причине Империум убил его братьев? Как все это началось?

И тогда он узрел это, ответ, что доселе укрывался от него, лишенный всякого смысла до тех пор, пока не примешь извращенную логику варпа. Он понял, почему погиб его орден.

Он понял, какая всех их постигла судьба, и услышал ее смех.

Астреос закричал, и крик его был молчанием. Боль и ярость не могли сравниться даже с агонией его разрываемой на части души. Надежды не было, ни для него, ни для его братьев. Не осталось ничего, даже уюта лжи, в которую он верил.

— Ариман, — произнес он, и услышал, как слово горько слетело с его уст. Отмщение, да, еще оставалось отмщение, ради которого стоило жить.

+ Астреос, + раздался голос в его разуме. Он звучал очень отдаленно, но знакомо, как будто всегда был там. + Астреос, сын мой. Я здесь. +

+ Что ты такое? +

+ Я жду. +

И внутри него, из последних крох души возникла давным-давно созданная связь; она пришла, словно по чьему-то велению, она пришла, словно ответ.

Узы, связь с существом, скованным Маротом, демон, которого он когда-то приковал к своей воле, но никогда не призывал снова.

Он коснулся связи с демоном.

«Но он не может ответить, — подумал Астреос. Создание было заперто на «Сикораксе» за серебряными дверьми и многочисленными оберегами. Но едва эта мысль сформировалась, как нечто ответило, нечто, взывавшее голосом хрупкого льда.

+ Призови меня, и я приду. +

Мысленная форма ангела разрубала последние его частицы. Она стала неотделимой его частью, целой вселенной.

«Призови меня, и я приду…» — слова висели в угасающей искре его сознания, черные, словно сошествие в ночь, острые, как бритва. Он увидел свое настоящее тело, рухнувшее на колени среди разбросанных углей.

+ Я призываю тебя, + промолвил он голосом и мыслью.

Существо на троне «Сикоракса» посмотрело вверх. По всему мостику взорвался свет. Кристалл обзорного экрана треснул. Огонь и расплавленные осколки с воем хлынули внутрь. Затем их подхватил ревущий ветер и начал выносить мусор в вакуум. Существо продолжало неподвижно восседать на троне.

Теперь оно чувствовало узы с Астреосом, трепетание на ветрах варпа, словно веревка, хлещущая в буране. Оковы, сотворенные в неведении, но сотворенные по своей воле. Душа, прикованная к душе, воля — к воле.

Гнутый кусок металла вонзился в него сверху с ломающей кости силой. Оно ощутило отдачу от удара, когда металл погрузился в плечо. Кровь брызнула из него сгорающими на лету нитями влажных шариков. Существо не шелохнулось. Оно не сдвинулось с трона — оно не могло. Ему требовалось, чтобы смерть носителя и призыв того, кого оно ждало, случились одновременно.

Мостик превратился в кружащееся размытое пятно. Тело и доспехи существа слились вместе, став покрытым бронзой хитином и пылающей мягкой плотью. По мостику прошлась переливающаяся волна энергии. Из огненного вала вырвался обломок балки и пригвоздил его грудь к трону. Кожа на его черепе вздулась волдырями. От костей начала отходить плоть. Между стеклянными зубами взбурлила черная жидкость. На мгновение кожа его лица стала безобразной массой шрамов над неровной щелью рта. Над улыбкой возникло единственное ярко-синее око.

«Я призываю тебя», — со всех сторон разнеслось эхо голоса Астреоса.

Залп макроснарядов попал в обломки «Сикоракса» и обратил мир в яркое забвение.

Когда Астреос открыл глаза, вокруг него порхали призраки окровавленных перьев. Он посмотрел на руки. Под гладкой кожей вспыхнул и тут же погас огонь. Он поднял глаза. На него смотрели стволы штурм-болтера Серого Рыцаря. Оружие выстрелило. Астреос ощутил, как осколки и огонь рассекают воздух. Он остановил их. К нему вспышкой ринулся меч, по его кромке ветвились молнии. Клинок вонзился в пол. Астреос взглянул на лезвие. Он стоял в метре от места, где то опустилось.

Он поднял глаза обратно. Серый Рыцарь пытался вырвать меч. Его броня заклинила. Воздух вокруг воина запылал. Он напрягся, и от его доспехов пошел морозный пар и синий свет. Обереги, вплетенные в керамит, застонали под психическим давлением. Руки Серого Рыцаря начали двигаться. Меч начал подниматься.

Астреос ощутил укол боли в глазах. Доспехи Серого Рыцаря взорвались с влажным хлюпаньем.

На полу лежало еще три Серых Рыцарей, один мертвый, двое других без сознания из-за психической отдачи от уничтожения их мысленной формы. Астреос отвернулся. Нужно уходить. Нужно убираться как можно дальше от того, что вот-вот случится. Ему потребуется время для подготовки, ибо месть всегда ее требовала.

— Ариман, — произнес он, и после слова заклубились тени. Да, ему потребуется время, но время и судьба были на его стороне.

Он закрыл глаза. Когда он открыл их снова, те стали огнем. Он поднял руку. Воздух задрожал, а затем раскололся. Астреос посмотрел в круговорот безумия по другую сторону, и шагнул внутрь.

Ариман наблюдал за тем, как Санахт поднимается в столбе огня. Для его обычных глаз объятая пламенем фигура все еще походила на мечника, все с теми же гладкими чертами лица, в тех же изукрашенных серебром синих доспехах, с той же крошечной морщинкой в краешке рта, и с глазами, в которых читалась насмешка или смех. Но для его второго зрения фигура перестала быть Санахтом. В него вливался пламенеющий ад. Это была пустота, тень, отбрасываемая ничем, очертания фигуры с крыльями, руками и изогнутыми рогами. Она не имела размеров, одновременно возвышаясь за пределы зала и съеживаясь, будто находилась на большом удалении. Она более не была живым существом, она стала точкой во вселенной, где познания сливались и, пузырясь, поднимались на поверхность реальности. Это был не Санахт, это был Атеней.

Атеней завис в центре внезапно ставшего безмолвным зала. Затем он рухнул на землю со скрежетом керамита о камень и остался сидеть на полу, удерживаемый в таком положении лишь благодаря доспехам. Его голова упала на воротник. Глаза на мертвом лице стали катарактно-белыми. Ариман шагнул вперед, но тут же замер. Губы Атенея задрожали, будто силясь вспомнить, как они работают. На стенах заплясали отбрасываемые огнем тени, но в зале огня не было.