Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1 - Судоплатов Андрей Павлович - Страница 26

Однако в январе 1938 года, по окончании упомянутых торжеств, на Ежова сверху было оказано давление с целью ослабить волну массового террора, грозившего стать совершенно неуправляемым. После доклада Маленкова 14 января на Пленуме ЦК В КП (б) и известного постановления «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии…» наметилась тенденция некоторого «отката» в практике массового политического террора. Ежову пришлось пожертвовать наиболее одиозными фигурами из местных чекистов-«перегибщиков». Одних из йих арестовали и начали следствие по их «вредительской деятельности», другим просто «дали по рукам» и перевели на новое место службы с понижением в должности.

В число ни тех ни других Люшков не попал, оставаясь «неуязвимым» благодаря личному расположению Ежова. Однако на уровне политического руководства края тенденция «отката» проявилась: с этого времени ярый «разоблачитель» Стацевич ушел в тень, уступив место второму секретарю Далькрайкома (и сослуживцу по МК) А. М. Анисимову. Последний сделал доклад на краевом партактиве — «Итоги январского Пленума ЦК ВКП(б) и задачи парторганизации ДВК», свалив всю вину за массовые исключения коммунистов на областное и районное партруководство.

Одним из последних широковещательных сообщений в советской прессе о награждении чекистов (в 1938 году таких практически не было) стало награждение дальневосточных наркомвнудельцев Люшкова, «отличившихся» в ходе депортации корейцев и транзитных перевозках заключенных в лагеря Колымы.

6 февраля был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении работников УНКВД по ДВК и работников НКПС», где фигурируют отмеченные орденами Красной Звезды начальник УНКВД по Амурской области М. И. Говлич, начальник УНКВД по Приморской области М. И. Диментман и другие. Тучи над головой Люшкова и его чекистов стали сгущаться лишь с апреля 1938 года, и этому предшествовали грозные события в Киеве и Москве.

Среди тех, кому Ежов был вынужден «дать по рукам» в январе 1938 года, оказался давний покровитель Люшкова, нарком внутренних дел УССР И. М. Леплевский. Уже через два месяца после его назначения на Украину, в августе 1937 года, Ежову пришлось посылать в Киев комиссию НКВД во главе со своим заместителем Л. Н. Бельским для рассмотрения многочисленных жалоб на произвол нового наркома. Как выяснил Бельский, Леплевский ориентировал чекистов исключительно «на цифру» разоблаченных «врагов народа» и «липачество» в органах НКВД Украины, что даже на общем всесоюзном фоне ежовщины выглядело чудовищно. Кроме того, первый секретарь ЦК КП(б)У Косиор планомерно уничтожал руками Леплевского остатки партийного аппарата своего бывшего соперника Постышева.

В январе 1938 года Леплевский был отозван из Киева (расследованием его бурной деятельности в 1937 году теперь занялся новый руководитель НКВД УССР А. И. Успенский) и назначен начальником 6-го (транспортного) отдела ГУГБ НКВД СССР. 26 апреля 1938 года он был арестован по обвинению в «активном участии в правотроцкистской антисоветской организации и проведении контрреволюционной предательской деятельности». Вскоре Леплевский признался, что в 1932 году был вовлечен в организацию «правых» (затем — «правотроцкистов») своим братом Г. М. Леп-левским. Во главе заговорщиков стояли Рыков, Бухарин и Томский. После своего назначения на Украину в 1937 году Леплевский «начал очищать аппарат НКВД от кадров Балицкого, принимая меры для предотвращения полной ликвидации антисоветского подполья».

Далее Леплевский показал, что «в 1930 году Балицкий и Леплевский создали в аппарате ГПУ УССР правотроцкистскую группу, на которую опирались в предательской работе». Личное соперничество между Балицким и Леплевским, вылившееся в соперничество групп ориентировавшихся на них украинских чекистов, «было, по существу, расхождением между правыми и троцкистами, связанными с борьбой за преимущество в аппарате». Таким образом, с 1930 года в ГПУ — НКВД Украины зрели два параллельных заговора — «заговор Балицкого» и «заговор Леплевского». Такая версия событий, данная арестованным Леплевским, опять ставила под косвенное подозрение Люшкова.

Если Балицкий признавал возникновение «заговора в НКВД УССР» в конце 1935 года (в это время Люшков работал в Москве), то датировка «заговора Леплевского» 1930 годом приходилась на время наиболее тесного сотрудничества Леплевского и Люшкова на Украине. Более того, хотя Леплевский в числе десятков имен новых «украинских чекистов-заговорщиков» не упомянул имени Люшкова, в его показаниях от 22 мая 1938 года названы оба «верных паладина» — М. А. Каган и Г. М. Оси-нин-Винницкий. Попав из-за них в своеобразную «вилку» подозрения, Люшков и сам мог стать теперь легкой добычей для Фриновского.

Вероятнее всего, что никаких деталей, кроме факта ареста Леплевского, находящийся в Хабаровске Люшков не знал. В это время он был занят доработкой своего главного «дела» в крае — «Дальневосточного параллельного правотроцкистского центра», которое было рассмотрено выездной сессией военной коллегии Верховного суда СССР где-то в первых числах июня 1938 года.

Подобные «дела» на Дальнем Востоке зачастую рассматривались заочно, и более того — без следственных дел, по справкам УНКВД. К чему это приводило, явствует из справки следователя по важнейшим делам Главной военной прокуратуры РККА бригвоенюриста Далиц-кого от 20 марта 1940 года: «УНКВД ДВК были составлены альбомные справки на арестованных по имеющимся в УНКВД ДВК данным. В целях уточнения запрашивались местные органы НКВД по телеграфу. Таким образом составлены справки на 171 человека. Из них на 170 имеется отметка «Р» (расстрелять) и подписи Люшкова (нач. УНКВД), Никитченко (пред, выездной сессии) и Калугина (пом. главного военного прокурора). На основании этого указанные 170 человек были расстреляны. Эти решения оформлены приговорами». Далее Далицкий констатирует: «В результате оказалось, что ни одна справка не соответствует делу. Дела эти в процессе следствия не проверялись, обвинительные заключения не составлялись. Часть обвиняемых была на свободе».

В то же время вместе с секретарем Далькрайкома Анисимовым Люшков «штамповал» приговоры в «тройке» при краевом УНКВД. Последнее присутствие в ней Люшкова зафиксировано 8 июня 1938 года, за неделю до ею побега. В первых числах мая в Москве решили разобраться с показаниями, данными Леплевским на двух «заговорщиков-чекистов» — Кагана и Осинина-Винниц-кого, находившихся на Дальнем Востоке. Первым вызвали в Москву Кагана. Заподозривший что-то недоброе Люшков попросил его позвонить из Москвы в Хабаровск и сообщить о причинах вызова. Обещанного Каганом звонка Люшков не дождался: Каган уже был арестован.

Не в самом лучшем расположении духа Люшков отбыл из Хабаровска в служебную командировку в Приморскую область. Бывший сотрудник УНКВД по ДВК Н. С. Кардовский вспоминал, что о предстоящем смещении с должности Люшков узнал, находясь в этой командировке: «Оставшийся в Хабаровске за Люшкова начальником управления его заместитель Г. М. Осинин-Винницкий уведомил находящегося в Приморье Люш-кова: в Хабаровск вскоре прибудет Горбач». По-видимому, перспектива прибытия и сдачи дел по УНКВД края именно Горбачу (наряду с арестом Леплевского и «исчезновением» Кагана) стала переломным моментом в решении Люшкова совершить побег за кордон.

Майор госбезопасности Григорий Федорович Горбач (1898–1939), член партии с 1916 года, до 1937 года работал в органах ВЧК — ОГПУ — НКВД Северного Кавказа и плотно вошел в «обойму» чекистов «северокавказской группы» Евдокимова—Фриновского. Летом 1937 года он стал начальником УНКВД по Западно-Сибирской (затем — Новосибирской) области. По мнению такого компетентного руководителя, как заместитель наркома внутренних дел СССР В. В. Чернышев, «Горбач пользовался большим авторитетом у Ежова и являлся близким человеком Фриновского». Встречавшемуся с ним в Новосибирске Μ. П. Шрейдеру Горбач сам заявлял, что назначен сюда Фриновским «очистить область от врагов народа и особенно от врагов, пробравшихся в НКВД».