Союз нерушимый... - Силоч Юрий Витальевич - Страница 18

Негромкий вскрик не был усилен мегафоном, но всё равно оказался хорошо слышен в тишине туннеля, прерываемой лишь журчанием ручейка.

— Как вы это сделали?! Его же отключали! В голову ко мне влезли, ироды! — испуг в голосе стал просто музыкой для моих ушей.

— Мы отключим всё обратно, если выдашь нам Ионо! Давай сюда этого сраного литовца — и мы уйдём! В противном случае вам не яйца, а головы придётся друг другу отпиливать!

Недолгое молчание, переговоры вполголоса, несколько негромких восклицаний.

— Ждите! — от волнения голос переговорщика стал ещё выше, хотя это, казалось, было невозможно.

— Пищит, как дочкина игрушка, — тихонько сказал пулемётчик, вызвав серию смешков.

Примерно через десять минут послышались вскрики и гомон голосов. Отряд оживился, и я, подняв голову, увидел, что к нам движется целая делегация.

Десяток нездорово пухлых бородатых мужиков в поношенной форме Новосоветской армии возглавлял колоритный седобородый старик с безумными глазами, одетый в самодельную чёрную рясу с погонами капитана. Вместе с ними был ещё один человек — в классической синей робе заводского рабочего. Его руки связали за спиной, а на голову зачем-то нацепили мешок.

— Сюда идитя! — сказал капитан в рясе, пройдя половину пути. — Без оружия!

— Только без глупостей! — предупредил я и, оставив дробовик, пошёл навстречу.

— Вот он! — старик улыбнулся, обнажив все свои три гнилых зуба. — Забирайте и идите! Идите!

Сопровождающие толкнули Ионо мне под ноги, тот упал на колени и застонал.

— Ну вот. «Выдачи нет, выдачи нет», — передразнил я, с нескрываемым удовольствием наблюдая за тем, как перекосило от злости лицо сектанта. — Сейчас я заберу его — и мы с отрядом пойдём на выход. Делать подлянки и стрелять в спину не советую: это может плохо кончиться.

— Да не будем, не будем! — запричитал старейшина. — Только железо отключи. Не по-христьянски это.

— А стрелять первыми, значит, по-христьянски? — я угрюмо взглянул на старика.

— А стрелять — по-христьянски! — уверенно повторил мои слова священник. — Сами живёте без бога и другим не даёте, черти краснопузые! Давай уже! Забирай этого… Хакера! — последнее слово он произнёс как ругательство.

Я помог Ионо подняться на ноги и снял мешок для того, чтоб посмотреть на его рожу. А ну как старик меня обмануть решил?

Да, это был он. Хенрикас Ионо — белобрысый тридцатилетний мужик с арийскими чертами лица и голубыми глазами, которые смотрели с холодной ненавистью и презрением.

— Лабвакар, — оскалился я.

— Это по-латышски! — вскинул голову хакер.

— А мне плевать, — я передал по рации, что мы готовы выступать.

Отряд выстроился для прикрытия тыла. На обратном пути мы забрали сапёра, санитара, двух раненых и одного «двухсотого».

Бойцы взвалили на себя товарищей, которые из-за наркотика тихонько пели песни и хихикали, а командир без слов взял на руки тело погибшего. Нас никто не преследовал, и тишина туннеля нарушалась лишь воркованием накачанных наркотиками бойцов да ручейком, который уже не воспринимался на слух.

Люди старались не смотреть на погибшего, но я знал, что это лишь до окончания операции. Когда они доберутся до базы, закончат дежурство и вновь станут обычными людьми, чувство потери навалится, как груда металла, упавшая с небес. Друзей терять всегда тяжело, а в таких отрядах служили только друзья.

Командир внезапно остановился и повернулся к сапёру, когда мы отошли метров на пятьсот:

— Как там? Не пора?

— Да, наверное, пора, — пожал плечами сапёр после двухсекундного раздумья, и земля содрогнулась. Старые туннели встряхнуло, чугун застонал и заскрипел, а бетонная крошка посыпалась нам на головы. Отряд обдало волной горячего воздуха и пыли, от которых я инстинктивно закрылся рукой. Несколько раз громко чихнув, я протёр глаза, сняв предварительно перчатки — чёртова пыль!

— Ну, вот и всё, — жёстко резюмировал командир, оглянувшись на завал. И повторил уже тише, словно для мертвеца у него на плече. — Мы отомстили.

А я покосился на Ионо и подумал, что лучше б ему оказаться тем самым хакером, которого мы ищем. В противном случае вина за смерть офицера «Альфы» целиком ляжет на меня.

8

— Куда его? — спросил, оторвавшись от старомодной бумажной книги, молодой и щеголеватый дежурный офицер. Он уставился на Ионо, которому вкатили конскую дозу снотворного и немножко прооперировали. Два санитара везли хакера на каталке следом за мной.

— В «Бункер».

— Распишитесь! — отчеканил лейтенант и кивнул на стойку. Там, рядом с новенькой офицерской фуражкой с красным околышем и звёздочкой, лежала заляпанная предыдущими прикосновениями считывающая пластинка. Я с некоторой брезгливостью приложил к ней большой палец и дождался, пока загорится зелёная лампочка.

— Проходите! Камера номер три! — дежурный снова углубился в чтение устава и более не обращал на нас внимания.

«Явно чей-то знакомый или сынок», — подумал я. Крепкий, молодой, здоровый, с зализанными воском волосами и отвратительно упитанный. При виде него во мне проснулся праведный гнев, из-за которого приходили на ум слова, которыми любили бросаться при виде несправедливости уцелевшие фронтовики: «В окопы бы тебя, сукиного сына!»

«Бункер» представлял собой тесную допросную камеру, обшитую стальными листами двадцатисантиметровой толщины. Ничего лишнего: только два прикрученных к полу стула, стол следователя и убранные за грязное бронестекло лампы под высоким потолком. Никакой связи с внешним миром: полный информационный вакуум.

У входа санитары расстегнули ремни, удерживавшие Ионо на каталке, и с кряхтением занесли этого недоделанного арийца в допросную. Они пообещали, что сейчас введут препарат — и через десять-пятнадцать минут клиент будет готов к разговору, на что я попросил их особо не торопиться и ушёл пить кофе.

Спать хотелось ужасно: ночь выдалась бурная — и мой несчастный организм, стоило ему оказаться в тепле и спокойствии, тут же настойчиво потребовал пойти и отключиться минут на шестьсот. Первые пять минут я провёл возле кофемашины, которая хрипела, трещала, тряслась и стонала, как будто не кофе варила, а собирала на конвейере танки.

Синтетическое пойло оказалось ожидаемо мерзким. Его не спасал даже искусственный молочный порошок — на языке постоянно чувствовался привкус соды. Не знаю, из-за чего он там появлялся и какие реакции происходили в моём организме после попадания этих ядохимикатов внутрь, но напиток чертовски бодрил.

«Интересно, где его производят?» — подумал я и, взяв полупустую упаковку со странными рыжими кристаллами, похожими на сахар, прочёл: «Брянский Завод Консервации и Минеральных Удобрений». Это многое объяснило.

В голову настойчиво лезла дурацкая картинка, где на бескрайних кофейных плантациях Брянщины вкалывали измождённые негры, а какой-нибудь злобный помещик, словно сошедший со страниц поэмы Некрасова, в это же время тащил к себе в барский дом для угнетения чёрных девок в сарафанах и кокошниках. Красота.

«А ведь забавно получается», — поглядел я на бурую вязкую жижу. Я никогда не пробовал в этой жизни настоящего довоенного кофе. Может, он на самом деле совсем другой. Может, этот кофе намного лучше. Может, память моя, на самом деле, вся целиком создана и срежиссирована тут, как говорится, «в кровавых застенках КГБ». Впрочем, нет, о таком лучше не думать. Недосып рождает в голове странные мысли и ассоциации.

Когда я вернулся и захлопнул за собой тяжёлую стальную дверь, Ионо уже пришёл в себя и сидел, прикованный к стулу несколькими парами усиленных наручников, больше похожих на древние кандалы. Синяя роба лишь усиливала классический образ киношного каторжника, не хватало лишь чугунного шара на цепи.

— Поговорим, — я поставил два стаканчика с кофе на стол.

— Вы принесли мне кофе? — удивился хакер.

— Размечтался, — оскалился я. Разговор предстоял очень долгий, и мне не хотелось бегать по Лубянке туда-сюда в поисках допинга.