Знаменитые расследования Эркюля Пуаро в одном томе (сборник) - Кристи Агата - Страница 97

– Признаюсь вам, что это было самым сложным для меня барьером, когда я узнал, что звонили вам именно со станции Кингс-Эббот. Сначала я подумал, что вы просто выдумали эту историю. Сама по себе идея была почти гениальна. Вам ведь надо было придумать объяснение своему появлению в «Фернли» перед тем, как было обнаружено тело, для того чтобы получить возможность убрать диктофон, от которого зависело ваше алиби. Я с трудом понимал, как это можно было сделать, когда пришел к вашей сестре в тот первый день, и спросил ее о пациентах, которые были у вас в пятницу. В тот момент я даже и не думал о мисс Рассел. То, что она тоже посетила вас, было удачным совпадением, так как это отвлекло вас от истинного смысла моих вопросов. И я нашел то, что искал. Среди ваших пациентов в то утро был стюард с американского лайнера. Кто, кроме него, мог уезжать на поезде в Ливерпуль в тот вечер? А потом он уже будет в море и далеко от всего происходящего. Я заметил, что «Орион» отплыл в субботу, и, выяснив имя стюарда, послал ему телеграмму с всего одним вопросом. Вы видели, как я только что получил его ответ. – Он протянул мне телеграмму следующего содержания:

Совершенно верно. Доктор Шеппард попросил меня оставить записку в доме одного пациента и позвонить ему по поводу ответа с железнодорожной станции. Содержание звонка было следующим: «Ответа не будет».

– Здорово придумано, – заметил Пуаро. – И звонок был абсолютно реальный. Ваша сестра видела, как вы на него ответили. Но то, о чем вы говорили, подтверждалось словами только одного человека – вашими собственными!

Зевнув, я произнес:

– Все это чрезвычайно интересно, но вряд ли может быть отнесено к реальным событиям.

– Вы думаете, нет? Не забывайте, что я сказал сегодня вечером, – завтра утром инспектор Рэглан узнает всю правду. Но, ради вашей доброй сестры, я готов дать вам шанс на другой выход. Вы меня понимаете? С капитана Пейтона должны быть сняты все подозрения – ça va sans dire[161]. Я предлагаю вам закончить вашу чрезвычайно интересную рукопись – но, прошу вас, не будьте в ней так сдержанны относительно вашего собственного участия в этом деле.

– Да вы просто фонтанируете разными предложениями, – заметил я. – Вы уверены, что закончили?

– Сейчас, когда вы об этом заговорили, я вспомнил, что есть еще кое-что. С вашей стороны будет крайне неумно попытаться заставить меня замолчать так, как вы это уже проделали с месье Экройдом. Такие вещи с Эркюлем Пуаро не проходят, вы меня понимаете?

– Мой дорогой Пуаро, – сказал я, слегка улыбнувшись. – Я могу быть кем угодно, но я далеко не дурак. – Я встал и сказал, подавив зевок: – Ну что же, мне пора домой. Благодарю вас за этот очень познавательный и интересный вечер.

Пуаро тоже встал и поклонился мне с его обычной вежливостью, когда я выходил из комнаты.

Глава 27

Апология [162]

Пять утра, и я очень устал, но задачу свою выполнил. Рука ноет от писанины.

Странное завершение рукописи. Я думал когда-нибудь опубликовать ее как историю об одном из провалов Пуаро! Удивительно, как иногда поворачивается к нам судьба…

С того момента, когда я увидел Ральфа Пейтона и миссис Феррарс, идущих вместе, меня не покидало ощущение приближающейся катастрофы. Тогда я подумал, что она сознается ему во всем – как оказалось, я жестоко ошибался, но эта мысль не покидала меня даже тогда, когда я вошел в кабинет Экройда и он рассказал мне всю правду.

Бедный старина Экройд… Я очень рад, что дал ему шанс. Я ведь умолял его прочитать письмо. Хотя, если честно, разве я подсознательно не рассчитывал на то, что, заставляя его, получу обратный результат и эта тупая башка никогда его не прочитает? То, как он нервничал в ту ночь, очень интересно с точки зрения психологии. Он чувствовал, что опасность где-то рядом. Но ему не пришло в голову заподозрить меня.

Кинжал появился позднее. Сначала я захватил с собой одно очень удобное оружие, но, увидев в витрине кинжал, подумал, что гораздо лучше будет использовать предмет, который со мной никак не связан.

Мне кажется, что я все время хотел убить его. Как только я услышал о смерти миссис Феррарс, мне в голову запала мысль, что перед смертью она все ему рассказала. Когда я встретил его на улице и увидел, как он возбужден, то решил, что ему все известно, а он просто не может в это поверить и хочет дать мне шанс объясниться.

Поэтому, вернувшись домой, я принял меры предосторожности. Если проблема была каким-то образом связана с Ральфом, то это все равно не помешало бы. Два дня назад он дал мне диктофон, чтобы я посмотрел его. Там была какая-то незначительная поломка, и я уговорил его доверить прибор мне, вместо того чтобы посылать его на фирму. Я сделал то, что мне было надо, и в тот вечер взял его с собой.

Я доволен собою как писателем. Что может быть изящнее такого, например, абзаца:

Как видите, все написанное – чистая правда. Но представьте себе, если б я поставил многоточие после первой фразы! Не возник ли бы тогда у читателя вопрос, а что мы делали в эти десять минут?

Когда я от двери осмотрел кабинет, я был совершенно удовлетворен. Все было учтено. Диктофон лежал на столике возле окна, настроенный так, чтобы заработать в 9.30 (сделанный мною маленький приборчик был довольно изящен – основанный на принципе будильника), а кресло было подвинуто таким образом, чтобы диктофон нельзя было увидеть от двери.

Должен признаться, что встреча с Паркером прямо у двери потрясла меня. И я тщательно зафиксировал этот факт.

А потом, когда тело было обнаружено, я послал дворецкого звонить в полицию – как идеально я подобрал слова: я сделал то немногое, что мне оставалось! А ведь практически ничего делать и не надо было – просто запихнуть диктофон в саквояж и поставить кресло на его всегдашнее место. Я не мог себе представить, что Паркер обратит на кресло внимание. По логике вещей, он должен был быть настолько занят телом, что не мог заметить ничего вокруг. Не учел комплекс вышколенного слуги…

Я хотел бы заранее знать, что Флора скажет, что видела своего дядю живым и здоровым в 9.45. Ее заявление озадачило меня больше, чем я могу об этом сказать. И вообще на протяжении всего расследования появлялись факты, которые ставили меня в тупик. Казалось, что к этому преступлению приложили руку абсолютно все.

Но больше всего меня беспокоила Кэролайн. Я все время боялся, что она догадается. Любопытно, как в тот день она говорила о моей «слабости»…

Что ж, правды она так никогда и не узнает. Как сказал Пуаро, у меня еще есть выход…

Я могу ему верить. Они с инспектором Рэгланом как-нибудь разберутся с этим вопросом. Я бы не хотел, чтобы Кэролайн знала. Она любит меня, и потом, она гордая женщина… Моя смерть будет для нее большим горем, но горе со временем проходит…

Когда я закончу писать, то положу рукопись в конверт и адресую его Пуаро.

А потом – что будет потом? Веронал? В этом есть даже что-то символическое. Хотя я не считаю себя виноватым в смерти миссис Феррарс. Она была прямым результатом ее собственных действий. Мне ее совсем не жалко.

Так же, как мне не жалко себя.

Пусть будет веронал.

Я бы только хотел, чтобы Пуаро никогда не уходил на покой и не приезжал сюда, к нам, выращивать кабачки.

Зло под солнцем