Три кварка (из 2012 в 1982) - Тимофеев Владимир - Страница 68

Трусики болтаются у нее на левой ноге, но она их будто не замечает. Подходит к топчану, присаживается на корточки, находит бюстгальтер. «Импортный». Выпрямляется, опускается коленями на пол, с удрученным видом рассматривает разодранные «кружавчики». Господи! Ну что у нее за фигура! Богиня, блин, мать-перемать! Глаз от нее оторвать не могу и… кажется, у меня опять… начинается…

А ведь, ей-богу, никак предположить не мог, что все у нас с ней будет именно так, поскольку начиналось все чинно и мирно. Почти как в ясельной группе…

…Вхожу в вагончик, но дальше порога меня не пускают.

– Я полы помыла, – заявляет Лена. – Не натопчи.

Опа! Когда это она успела-то? И вообще, нафига? А, впрочем, какая разница? Пол влажный, и это хорошо. Люблю ходить босиком по свежевымытому линолеуму, оставляя на нем «воровские» следы.

Скидываю обувку, следом за ней носки. Шлеп, шлеп, шлеп – чапаю по полу, наслаждаясь «свободой естественного поведения».

«Ну все. Сейчас она ка-ак даст мне тряпкой по шее! А я ка-ак увернусь! А потом ка-ак…»

Нет. Лена лупить меня тряпкой не собирается. Наоборот, глядит с восхищением, а потом выдыхает:

– Здо́рово! Я так тоже хочу.

На ногах у нее какие-то розовые тапочки (откуда она их взяла, фиг знает, может, купила по случаю, когда на работу спешила). Бац! В угол летит левый тапок! Бац! Правый летит туда же, но до цели так и не долетает.

– Ой! Прости, Андрей, я нечаянно, – Лена прикрывает ладошкой рот, едва сдерживаясь от смеха.

Качаю головой и потираю «ушибленный» тапком лоб. Девушка под моим укоризненным взглядом смущается и принимает виноватый вид. «Елы-палы, прямо пионерлагерь какой-то. Или вообще – детский сад».

Куртку с себя моя красавица уже скинула, оставшись в джинсах и свитере машинной вязки. И то, и другое, как сказали бы в девяностые, «в облипочку». Достоинства фигуры эти одеяния больше подчеркивают, чем скрывают. Недаром ведь меня словно пыльным мешком по голове треснули, когда я Лену первый раз в этом прикиде узрел. Да еще когда она изогнулась перед теодолитом так, что… что… короче, выглядела она в тот момент «охренеть не встать». Наповал била. Один залп и сразу накрытие. Впрочем, первое впечатление уже прошло, надо идти дальше. В смысле, дальше разоблачаться.

Все необходимые меры для этого я уже принял – незаметно для Лены щелкнул клавишами установленного под окном масляного обогревателя. На улице сейчас градусов двенадцать-пятнадцать, в вагончике – около двадцати, в свитере девушке вполне комфортно. Пока комфортно. Так же как и мне в ветровке. Однако всем в мире известно: комфорт понятие относительное. Посмотрим, что будет дальше, когда обогреватель как следует «раскочегарится».

Пока разогревающие помещение киловатт-часы превращаются в градусы, мы с Леной сидим за столом и пытаемся по быстрому «сообразить» исполнительный чертеж на фундаменты.

Стол в прорабской почти ничем не отличается от себе подобных из будущего. Такое же самопальное подстолье из досок, такой же лист фанеры вместо столешницы. Две четыреста сорок на тысячу двести двадцать, толщина двадцать один или около этого. Разница лишь в самой фанере. В двадцать первом веке она, как правило, ламинированная, здесь – шлифованный «бакелит».

Бытовка тоже почти такая же, как те, к каким я привык в девяностых-двухтысячных. И по размерам, и по внутреннему оснащению, и по отделке. Вагонка на стенах и потолке, линолеум на полу. Небольшой тамбур, сбоку от него мини-склад, рукомойник, вешалки, ведра. Дальше – топчан «для снятия синдрома усталости» при подписании «форм 29» [58] и актов сдачи-приемки. Потом стол, на котором: чертежи, бумаги, канцелярские принадлежности, запасные щетки для дрели, подшипник от старой лебедки, пустой граненый стакан… Во главе стола – стул для «хозяина», вдоль стен – лавки для всех остальных. Возле окна: с одной стороны – тумбочка, с другой – несгораемый шкаф. На шкафу – четыре белые [59] каски, одна из которых – Ленина. Конечно, не в том смысле, что это – собственность «вечно живого» вождя мирового пролетариата, а в том, что сегодня в ней щеголяла Лена Кислицына.

– А ты здорово чертишь, – говорит Лена, глядя, как ловко я управляюсь с карандашом и линейкой. – У меня так наоборот, с черчением сплошные проблемы.

– Чего же тогда пошла в геодезию и картографию? – дежурно интересуюсь я.

– Вообще хотела сначала в суриковское поступать или в архитектурный, я рисовать люблю. А потом подумала-подумала и забоялась, вдруг не получится.

– Ну и зря забоялась. Попытка не пытка.

– Я знаю, – вздыхает девушка и секунд через десять спрашивает. – А ты сам где так хорошо чертить научился?

«Эх, девочка-девочка, знала бы ты, сколько чертежей через мои руки прошли. Если их всех вместе сложить, стопка до «Седьмого Неба» [60] дотянется».

– В школе, где же еще, – отвечаю я ей. – У нас в школе черчение неплохо преподавали. Плюс родители инженеры. Плюс в городских олимпиадах по предмету участвовал…

– И какое место на них занимал? – тут же задает вопрос Лена.

– Ну-у, какое-какое. Первое, – «скромно» сообщаю я ей и продолжаю «хвастаться». – Меня вообще регулярно на разные олимпиады пихали. По физике, математике, химии, русскому языку. По математике даже до всероссийской зональной добрался.

– И как?

– В пятерку вошел.

– А почему не выиграл?

Отшучиваюсь:

– Мозгов не хватило.

Лена смеется, а затем начинает рассказывать про себя. За пять минут я узнаю, что в детстве она боялась собак, а теперь не боится. Что одна ее бабушка живет в Рязани, а другая – в Тамбове. Что тамбовский дедушка погиб на войне, а рязанский умер два года назад перед Олимпиадой. Что родители ее в июле уехали на полгода в Монголию в экспедицию и сейчас Лена живет в квартире одна и ей это очень нравится. Рассказывает, что на море она была только один раз, в одиннадцать лет, в Евпатории, но плавать так и не научилась. Что ни сестер, ни братьев у нее нет, и это, наверное, плохо…

– Все. Готово, – прерываю я ее монолог и снимаю с рабочего чертежа кальку, испещренную карандашными линиями и значками. – Теперь надо просто все обвести и проставить отметки.

– Ой! А у меня рейсфедер сломался, – внезапно огорчается Лена и смотрит на меня с робкой надеждой. Типа, может, я опять что-нибудь придумаю.

И я, конечно, придумываю:

– А зачем нам рейсфедер? Мы ручкой все обведем.

– А разве можно? – сомневается красавица в свитере.

– Можно. Это же не проект, обычная исполнительная.

– Точно, – соглашается Лена, находит на столе черную шариковую ручку и начинает старательно обводить выполненный мной чертеж. Я же тем временем отрываю от рулона еще один кусок кальки, пересаживаюсь на противоположную сторону и начинаю вырисовывать второй экземпляр исполнительной схемы. Помню, что их должно быть как минимум две, а ксерокса под рукой нет, хочешь не хочешь, надо чертить все по-новой. Причем тем же макаром, с помощью остро заточенного карандаша, линейки и ластика.

Пока черчу, градус в помещении достигает, наконец, нужной величины.

Скидываю с себя ветровку. Лена невольно поднимает глаза, потом опускает, потом делает вид, что всецело поглощена работой, потом опять бросает на меня как бы случайный взгляд… «Ну-ну. Будто не знаю, что ты меня сейчас тоже оцениваешь. Теперь уже внешне. В смысле, подходит тебе как женщине этот пацан или ну его к лешему, другие найдутся, получше».

Что ж, культуристом меня назвать трудно, бицепсы шарами не перекатываются, однако и не хлюпик какой, есть, что даме продемонстрировать – футболка тесная, рукава короткие, мускулатура… мускулатура в порядке. Не мальчик, как говорится, но муж. Чувствую, результатом «осмотра» Лена довольна. Тест на внешние данные пройден.

Спустя еще две минуты она тоже – решается.