На крючке (ЛП) - Харлоу Мелани - Страница 19

— Эй. — Теперь, когда я не была так отвлечена, я могла восхититься его новыми татуировками. Все его правое плечо и рука были покрыты чернилами, на другой руке татуировки были на бицепсе и предплечье. На левой стороне груди было набито мое имя и что-то на правой стороне грудной клетки. По большей части все это было черным. за исключением нескольких цветных пятен на правой руке.

— Мне нравятся новые татуировки.

— Спасибо. Я отнес твой чемодан наверх. Ты можешь спать там сегодня. Постельное белье чистое. Я посплю внизу, в кресле-мешке.

Я закатила глаза.

— Ник, да ладно тебе. Сейчас, когда мы нарушили правило с сексом, я думаю, что нет ничего страшного, что мы будем спать в одной кровати.

Его глаза засветились.

— Это значит, что мы сможем снова его нарушить?

Я посмотрела на него сквозь полуприкрытые веки.

— Я еще не решила, не испытывай удачу. Расстегни меня, пожалуйста. — Повернувшись, я приподняла волосы с шеи.

— Конечно. — Он медленно опустил молнию до копчика. Затем пальцем он проследил линию от основания моей шеи до застежки бюстгальтера, из-за чего мои руки покрылись мурашками. Он оставил руку на моей коже, и я улыбнулась.

— Ты можешь расстегнуть его.

Одним ловким движением, он расстегнул бюстгальтер, и я глубоко вдохнула, когда моя грудь освободилась.

— Спасибо.

Он скользнул руками внутрь моего платья, распахивая его, чтобы обнажить лопатки.

— Ты покрыла ее.

— Что?

— Мое имя. Дату нашей свадьбы.

— Ох. — Опустив волосы, я повернулась и увидела, что он выглядит печальнее, чем должен быть. Я сглотнула. — Да.

— Могу я посмотреть?

Я колебалась.

— Наверное. Конечно. — Развернувшись, я перекинула волосы на одно плечо и замерла. Он снова распахнул платье, нежно опустив рукава и лямки бюстгальтера по моим рукам. Я чувствовала себя обнаженной. Что было глупо, потому что он видел меня обнаженной сотни раз, может, даже тысячи. На самом деле я чувствовала себя не обнаженной. Я чувствовала себя осужденной — и приговор был: виновна.

Ник провел пальцами по двум одинаковым ласточкам, по одной на каждой лопатке.

— Они прекрасны.

— Спасибо.

Он молчал, и по какой-то причине я захотела извиниться. Извинения были на кончике моего языка, как будто я была обязана, чтобы на моем теле было место для его имени. Я не обязана, подумала я, и закусила губу. Я не была обязана тогда и не обязана сейчас, и с этим нужно закругляться.

— Не возражаешь, если я переоденусь во что-то более удобное? — я послала ему застенчивый взгляд через плечо, встревоженная тем, что увижу его задумчивым и немного с разбитым сердцем.

— А? О, нет, конечно, нет. — Он заменил свое несчастное выражение на ехидную улыбку. — Ты можешь ходить голая, если хочешь.

— Я бы предпочла пижаму.

— Пижама? — он выглядел несчастным. — Это безусловно далековато от наготы, но чувствуй себя как дома. Я пойду убираться на кухне, чтобы мы могли испечь торт, пока Нони все еще жива.

— Я спущусь через минуту, чтобы помочь.

Ник направился вниз по лестнице, а я открыла свой чемодан и села на кровать, чтобы снять сандалии. Я сняла первый, а второй держала в руке, когда услышала, что где-то на первом этаже из динамиков начинает играть песня «Jackson» в исполнении Джонни Кэш и Джун Картер. «Мы поженились, охваченные жаром, горячее, чем мексиканский перец...»

Рассмеявшись над чувством юмора Ника, я переоделась в свою пижаму — короткие шортики и розовую майка, отделанную черным кружевом. Я сомневалась, надевать ли бюстгальтер, так как материал был довольно тонким, но было так хорошо дышать без него, поэтому я оставила эту идею. В шкафу Ника я нашла запасную вешалку и повесила платье, игнорируя мысль провести рукой по его одежде понюхать воротник на рубашке или обшарить его ванную на предмет женских предметов. Мне должно быть плевать, приводит ли он сюда девушек, верно? Я больше не была его девушкой и не собиралась ею стать.

Вытащив резинку из косметички, я направилась в ванную и собрала волосы в хвостик. Стены были кирпичными, раковина и плитка были белыми, а все убранство с желтой окантовкой. Я проверила свое отражение в зеркале, и мои внутренности напряглись от мыслей о голом и влажном Нике в душе позади меня. Вот где он дрочил, думая обо мне?

Ради всего святого, Коко. Выбрось эти мысли из головы и убирайся отсюда, извращенка.

В последнюю секунду я не смогла сопротивляться искушению и быстро заглянула в ящики, отчего рассмеялась. Никаких розовых бритвенных станков или девчачьих дезодорантов, но у него было достаточно средств для ухода за волосами, которых могло хватить на всю жизнь. Хотя они были в основном мужскими, ну, настолько мужскими, насколько может быть гель для волос с цитрусом и имбирем.

Он очищал столешницу на кухне, но поднял голову, когда я зашла внутрь. Он надел свою майку и голубую рубашку обратно, что вероятно, было хорошо. Его голая грудь была слишком соблазнительна.

— Ох, хорошо. Мне нравится, когда девушка печет в нижнем белье.

Я сморщила нос.

— Я не особо умею печь. Может, я просто посмотрю.

— Ни за что. Ты на моей кухне, поэтому я привлеку тебя к работе.

— Эксплуататор, — подразнила я. — У тебя есть веник? Или пылесос? — Ник поднял вещи, что сбросил на пол, но на нем по-прежнему были рассыпаны сахар и мука. — Мы разбили бокалы со скотчем?

— Веник в кладовке, вон там. — Ник посмотрел на мои босые ноги. — Я вытер скотч, но пол липкий.

— Я справлюсь. — Я нашла веник и совок и подмела пол, пока Ник мыл и сушил чашки и мерную посуду. — Мы пожертвовали таким хорошим скотчем.

— Это определенно, черт побери, того стоило.

Я улыбнулась.

— Я тоже так думаю. — Опустошив содержимое совка в мусорное ведро, я намочила бумажное полотенце, опустилась на колени и начала вытирать пол.

— Это зрелище я думал, никогда не увижу. Коко Томас на коленях моет пол на моей кухне.

Я перестала вытирать и подняла голову.

— Что ты имеешь в виду?

Он пожал плечами и разбил яйцо в миску.

— Я о том, что у тебя, вероятно, всю жизнь была горничная, чтобы делать подобные вещи.

Сев на корточки, я нахмурилась. Да, у моих родителей всегда была домработница — о чем я никогда не задумывалась, пока не встретила Ника. У всех, кого я знала, была домработница. Позже я узнала, что мама Ника убирала чужие дома, чтобы вложить деньги в семейный ресторан, когда были тяжелые времена. Но даже тогда я не понимала, почему он чувствует себя неуютно с моей семьей.

— Правда, Ник? Прямо сейчас ты начинаешь все это дерьмо заново?

— Начинаю какое дерьмо?

— Ты знаешь, о чем я. Эта старая пластинка: Я бедный мальчик, никто меня не любит.

— Я никогда не говорил, что ты не любила меня.

— Ты понимаешь, о чем я. Ты подразумевал, что я слишком хороша для тебя, или ты недостаточно хорош для меня, потому что я выросла... — я обдумывала, как сказать это, — В благоприятных условиях.

Ник рассмеялся и разбил второе яйцо.

— Ты выросла богатой. И ты слишком хороша для меня.

— Неважно, Ник. Ты позволял теме денег нависать между нами. Я никогда даже не думала об этом.

— Потому что тебе никогда не нужно было задумываться об этом. — Он звучал зло или расстроено? Весь этот утомительный разговор докучал мне. Раздраженная, что он портил все наше веселье, я поднялась на ноги. Какого черта ему нужно было затевать это? Я бросила бумажное полотенце в мусорное ведро и попыталась громко захлопнуть дверцу шкафа, но это был один из медленно закрывающихся механизмов, который предотвращал какой-либо шум. Как, черт побери, это раздражало.

— Хорошо. Мне никогда не приходилось задумываться о деньгах, — огрызнулась я. — Мое обучение в колледже было оплачено. Да, родители купили мне машину.

— БМВ, — добавил он, взбивая яйца вилкой.

— БМВ. — Я наблюдала за ним несколько секунд, желая, чтобы я могла оказаться на его месте. Мне хотелось что-нибудь ударить. — Почему ты делаешь это?