Карл XII. Последний викинг. 1682-1718 - Цветков Сергей Эдуардович - Страница 65

Весть о новой войне как громом поразила русское общество. Царь, несмотря на свои воинственные заявления, никак не ожидал такого поворота дел. Он находился в мрачном расположении духа, дурные предчувствия томили его; к этому присоединилась еще болезнь, застигшая его по дороге в Луцк. В его письмах сквозила безнадежность: «Нам предстоит безвестный и токмо единому Богу сведомый путь»; «Что удобнее где, то чините, ибо мне так отдаленному и почитай во отчаянии сущему (курсив мой. – С.Ц.), к тому же от болезни чуть ожил, невозможно рассуждать».

Положение царя, даже после последних неслыханных побед, было весьма ненадежно. В Польше росло негодование на бесконечные реквизиции – последствия союзного договора с Россией. К тому же Август убедился в том, что Риги ему не видать и что Петр питает какие-то подозрительные планы относительно Данцига и Эльбинга.

Украина находилась в «великой шатости», что, впрочем, было ее обычным состоянием со времен Богдана Хмельницкого. Причина недовольства Москвой оставалась той же: казаки не хотели променять «cipy світку з відлогою»[77] на великороссийский зипун. Орлик, возглавивший борьбу за самостийность после смерти Мазепы, рассылал по городам и весям «прелестные» письма.

В донских городках и станицах казаков не оставляла черная дума, что рано или поздно и им придется нести цареву службу. А Крым и Кубань давно уже с тревогой следили за продвижением Москвы к Черному морю.

Внутри России ширилось недовольство «царем-антихристом» и его нововведениями. Испытанный народный способ борьбы с антихристом заключался в бегстве на окраины, что православные и проделывали с большим воодушевлением.

План турок или, лучше сказать, шведов предполагал использование всех недовольных Россией и царем элементов. Татары Девлет-Гирея должны были вторгнуться в южную Польшу и Украину, чтобы поднять там население и прикрыть прорыв Карла через Подолию и Галицию на соединение с Крассау и Станиславом, в то время как главные силы турок соберутся на нижнем Дунае, чтобы двинуться оттуда, куда к тому времени будет выгодно.

Надо отдать должное Петру: он разгадал в основных чертах стратегический замысел турок и принял ряд энергичных мер. Кавалерия князя Голицына была срочно направлена в Подолию и Галицию. На Украине супруги войсковых старшин были отданы под деликатный надзор киевского губернатора, то есть, попросту говоря, стали заложницами. Эта мера влила в кровь их мужей необходимую дозу русского патриотизма. Из Киева и других городов удалили сербов, валахов, болгар, албанцев, «яко прирожденных шпигов» (шпионов. – С.Ц.), а к гетману Скоропадскому для присмотра был приставлен Бутурлин. Одновременно был вызван из-под Риги корпус Шереметева и полным ходом шло укрепление Азова.

Вторжение татар в Польшу и на Украину было сорвано, и роли переменились: теперь уже Петр угрожал Турции внутренними беспорядками. Сербский полковник Милорадович был отправлен поднимать черногорцев и других славян; князь Черкасский поехал бунтовать Кавказ; Скоропадский и Бутурлин заперли татар у Перекопа; бригадир Яковлев с саксонцами Августа блокировал Крассау.

Но главную ставку Петр делал на молдавского господаря Дмитрия Кантемира, заявившего о своем желании перейти под руку царя. «Оный господарь – человек зело разумный и в советах способный», – писал Петр, которому измена Кантемира туркам показалась невероятным счастьем и спасением от всех бед.

Дальнейшие действия русской армии были поставлены в зависимость от планов Кантемира. Господарь беспрестанно писал Петру, чтобы тот предупредил вторжение турок в Молдавию, и царь отдал приказ Шереметеву как можно быстрее идти к Яссам.

Наступление армии Шереметева сопровождалось чередой неудач, подготовивших катастрофу. Из-за плохой организации выступление задержалось на целый месяц; в пути армия терпела недостаток в продовольствии и фураже. Шереметев был уже дряхл и действовал крайне медленно. Когда он наконец встретился на реке Прут с Кантемиром, выяснилось, что господарь не только не может ничем помочь русским, но сам нуждается в защите. Его окружение было крайне ненадежно, многих бояр надо было насильно «затягать» в российское подданство. Население явно склонялось в пользу турок и очень неохотно снабжало русских припасами. С Петром произошло то же, что и с Карлом, понадеявшимся на Мазепу. Шереметев откровенно написал обо всем царю, предупредив, что, имея такой тыл, двигаться дальше опасно.

Петр, зная неповоротливость Шереметева, не вполне поверил его сообщению и в июне лично приехал в армию. Здесь Кантемир, стремившийся перенести военные действия подальше от Молдавии, предложил царю идти навстречу туркам. Совет, к несчастью, был принят.

Дальше с Петром произошло то, чего с ним не бывало никогда, – он недооценил противника. И без того немногочисленная армия была ослаблена отправкой кавалерийского отряда генерала Ренна к Браилову; туркам дали спокойно переправиться через Дунай. Следствием этого стало окружение на берегу Прута русской армии во главе с самим Петром (9 июля).

У великого визиря было 200000 человек, под началом Петра – едва 40000 . Отчаянность положения усугублялась тем, что нанятые царем иностранные генералы «объявили себя в первые люди в подлунной», а когда дошло до дела, обнаружили полную бездарность. Один из них, Янус фон Эберштед, подставил под удар турок всю русскую кавалерию; другой, фон Энсберг, проделал то же с частью пехоты. Царь приказал отступить к реке и прикрыть армию обозными повозками.

Несмотря на бездарность генералов и на возникшую в русском лагере сумятицу, три атаки турок были отбиты с жестоким для них уроном. К вечеру сражение прекратилось; турки принялись за рытье окопов. Но и положение русских ухудшилось: солдаты были утомлены битвой и зноем, боеприпасы истощились, а помощи ждать было неоткуда. За ночь к туркам переметнулось много дезертиров.

Царь на военном совете объявил, что наутро поведет армию в бой, но затем отменил свое решение. С ним творилось что-то непонятное. Очевидцы пишут, что он переживал какую-то душевную муку, переходя от припадков бешенства к отчаянию и мрачному безразличию. Судороги беспрестанно искажали его лицо. Видимо, гордость победителя под Полтавой боролась в нем с необходимостью заключения позорного мира. Сам он впоследствии вспоминал, что не испытывал ничего страшнее тех тревог, которые одолели его в эту ночь: он перебирал в уме все свои начинания, все усилия, затраченные на исполнение заветной мечты о выходе к морю, и с ужасом думал, что его делу суждено погибнуть вместе с ним.

Спустя некоторое время Петр вызвал к себе вице-канцлера Шафирова, вручил ему все наличные средства и отослал его к визирю, снабдив единственной инструкцией: мир во что бы то ни стало[78].

Ловкий Шафиров внес в ход событий тот чудесный перелом, который люди обычно приписывают спасительному вмешательству небесных сил. Всю ночь он раздавал взятки турецким начальникам и уверял их, что царь утром начнет атаку и скорее уложит всю армию и погибнет сам, нежели сдастся. Турки и сами испытывали сильные сомнения в счастливом исходе дела. Янычары, потерявшие во вчерашних атаках 7000 человек, отказывались возобновить нападение и требовали от визиря скорейшего заключения мира. Кроме того, получено было известие, что в тылу у турок генерал Ренн занял Браилов.

Балтаджи Мехмет-паша не был военным человеком. Он думал, что сделает достаточно, если заключит выгодный для султана мир. Напрасно Понятовский уверял его, что через день-другой русские сами сдадутся от голода: визирь заключил с Шафировым перемирие для выработки окончательных условий мирного договора.

12 июля договор был подписан. Петр обязался передать туркам Азов, срыть Таганрог и другие новопостроенные городки на побережье Азовского моря, отказаться от вмешательства в польские дела и возобновить выплату дани крымскому хану. О Карле в договоре не было упомянуто. Понятовский добился только подтверждения царем обещания не препятствовать возвращению короля в Швецию через Польшу.