Карл XII. Последний викинг. 1682-1718 - Цветков Сергей Эдуардович - Страница 59

Чтобы выиграть время, к Меншикову выслали парламентеров: сначала прусского военного агента Зильтмана, а затем Крейца с несколькими офицерами. Они просили Меншикова заключить перемирие до новых указаний от царя. Но Меншиков оба раза ответил, что таковые указания у него уже есть и они весьма определенны: предложить шведам капитуляцию на хороших условиях, а в случае отказа – всех перебить. Крейцу Меншиков гарантировал при капитуляции сохранность имущества солдат и офицеров и дал шведам час на размышление.

Левенгаупт созвал командиров полков и предложил им ответить на два вопроса: что они думают об условиях Меншикова и могут ли они поручиться за своих солдат?

– Вы сами, конечно, знаете, – сказал Левенгаупт, – что его величество не мог дать других приказаний, кроме как защищаться, покуда возможно, и поэтому мне прежде надо знать, что вы, ваши офицеры и нижние чины намерены делать, раньше чем я скажу вам, что намерен делать я.

Таким образом Левенгаупт умышленно исказил истину, умолчав о прямом распоряжении Карла идти к Очакову. Понять его слова можно было так, что король приказал биться до последнего, без надежды на спасение.

Офицеры выразили личную преданность королю, но в отношении своих солдат высказали разноречивые мнения: одни говорили, что солдаты «ружья свои положат, коль скоро завидят идущего на нас неприятеля»; другие, не подвергая сомнению верность солдат, жаловались на отсутствие патронов; третьи заверяли в готовности своих подчиненных умереть за короля. Выслушав их, Левенгаупт недовольно заявил:

– Господа, вы хотите в столь трудном деле взвалить всю тяжесть ответственности мне на плечи. Для меня одного она слишком велика. Нет, этого не будет; я еще готов рискнуть моей седой головой, но лишь если вы с вашими людьми готовы на то же.

Вслед за тем он отдал распоряжение, совершенно скандальное с точки зрения армейской дисциплины и, пожалуй, единственное в своем роде в военной истории: пойти к солдатам и выяснить у них, желают ли они защищаться или предпочитают сдаться в плен. Впоследствии Левенгаупт оправдывался тем, что не хотел «вести несчастных на убой» и брать на себя ответственность за «тщеславную лихость» сторонников решительных действий. Атаковав русские позиции, пусть даже неудачно, он сохранил бы благорасположение короля, но, по словам самого Левенгаупта, он «больше боялся всеведущего Господа, который сурово спрашивает за намеренное смертоубийство, нежели стыдился подобного сраму». И, развивая религиозные мотивы своего поступка, он приводит из Библии примеры Гедеона[66] и Иуды Маккавея[67] и цитирует то место из Пятикнижия, где говорится, что начальник должен предложить оробевшему остаться дома, чтобы он не заставил сердца своих братьев так же ослабеть, как его сердце. Все это хорошо, но похоже на то, что сердце ослабело прежде всего у самого Левенгаупта. В данной ситуации ему можно поставить в заслугу только то, что он не считал «горемычных солдатиков» пушечным мясом. Но, как показывает военная история, это отнюдь не способствует авторитету полководца среди солдат.

Построенные к бою солдаты пришли в недоумение от опроса. Лейб-драгуны Альбедиля кричали:

– Зачем нас теперь спрашивают? Прежде нас никогда не спрашивали, а только командовали: вперед! Мы не можем сказать, что побьем врага, но мы сделаем все, что в человеческих силах.

Большинство же солдат встретили странный опрос опасливым молчанием или дали уклончивый ответ, «середина на половину». Левенгаупт не был доволен результатами. Он даже счел, что ответ лейб-драгун и тех, кто думал так же, был «более претензией на храбрость, чем смелым намерением драться», и этим, конечно, незаслуженно оскорбил шведскую армию, до сих пор ни разу не давшую повода сомневаться в своей верности и мужестве. Он потребовал от офицеров вернуться к подчиненным и «представить им, что враг стоит перед нами со своей армией и приходится думать только о том, чтобы биться до последней возможности или сдаться в плен».

– На этот счет я хочу точно знать, что они думают делать, – добавил он.

Как видим, Левенгаупт вторично умолчал о распоряжениях Карла; более того, создается впечатление, что он хотел повлиять на солдат с целью склонить их к принятию предложения о капитуляции.

Опрос и на этот раз не выявил единодушия: кто-то говорил, что готов драться, другие колебались, большинство же опять промолчало. В это время от Меншикова прибыл барабанщик за ответом.

Левенгаупт отозвал в сторону офицеров и изложил свои доводы в пользу капитуляции. Офицеры согласились с ним, что «лучше сдаться на сколько-нибудь почетных условиях, чем продолжать испытывать счастье оружием». В 11 часов утра к Меншикову отправился гонец с вестью о принятии его условий.

Половина шведской армии вздохнула с облегчением, другая половина стиснула зубы от боли и стыда, многие плакали. Спустя час королевская армия сложила оружие перед Семеновским полком. «Сами можете себе представить, с каким сердцем мы такое проделывали», – пишет один шведский гвардейский капитан.

Война для этих людей закончилась навсегда.

Капитуляция под Переволочной вызвала единодушное удивление у русских и их союзников. Недоумение по поводу поведения Левенгаупта высказывали сам Петр, русские генералы, английский посол Уитворт, датский посол Грунд и другие.

Карл никак не ожидал такого результата своего отъезда. 11 июля, уже из Очакова, он просил крымского хана обеспечить продовольствием армию Левенгаупта, а бендерскому паше писал, что несчастье шведской армии под Полтавой ограничилось тем, что ей придется вступить во владения хана. 12 июля король отослал в Швецию распоряжение о наборе рекрутов в пехоту, исходя из предположения, что шведская кавалерия под началом Левенгаупта и Крейца находится в хорошем состоянии.

Хотя Карл не предписывал Левенгаупту изменнических намерений, он не простил его никогда. В письме Ульрике Элеоноре от 14 декабря 1712 года король писал, что «Левенгаупт поступил противно приказанию и воинскому долгу, самым постыдным образом, и причинил непоправимую потерю[68], которая не могла ни в каком случае быть больше, если бы он отважился на самое крайнее. Всегда прежде он выказывал себя с отличнейшей стороны, но на этот раз он, по-видимому, не владел рассудком, так что ему вряд ли можно будет что-либо поручать впредь… Я не думаю, чтобы он сделал это по умышленной злонамеренности или по личному малодушию. Но на войне это не оправдание, и он, верно, совсем потерял голову и не имел духа поступить как надлежало генералу в трудную минуту, потому что тогда непростительно выказывать робость, как это сделал он. Если бы он не уверял меня торжественно совсем в другом при нашем расставании, то я никогда не оставил бы его, но он сам предложил себя для замещения главнокомандующего».

Поведение Левенгаупта, действительно ничем не оправданное с военной точки зрения, тем не менее по-человечески понятно: он страшно устал от войны и особенно от поражений и бедствий последнего года. Подобные случаи в истории нередки. Именно усталость от бесконечных войн, по единодушному мнению очевидцев и историков, послужила причиной измен наполеоновских маршалов в 1813-1814 годах. Даже Ней, этот, по выражению Наполеона, «храбрейший из храбрых», принял участие в знаменитом «заговоре маршалов» и заставил Наполеона подписать отречение в Фонтенбло. Через год, отдохнув, он показал чудеса храбрости при Ватерлоо и умер за императора.

Левенгаупту не суждено было поправить свою военную репутацию. Из русского плена он не вернулся.

Условия капитуляции, предложенные Меншиковым, заключались в следующем. Рядовые получали статус военнопленных с возможностью в дальнейшем обмена или выкупа; им было оставлено их имущество, кроме лошадей и оружия. Офицерам было обещано, что они «будут содержаны честно», то есть не только сохранят свою собственность, но и получат деньги и продовольствие за счет царской казны (обеспечение провиантом пленных нижних чинов в то время не предусматривалось). Весь обоз переходил к русским. Запорожцы рассматривались не как военнопленные, а как изменники и подлежали выдаче.