Карл XII. Последний викинг. 1682-1718 - Цветков Сергей Эдуардович - Страница 47

Карл привел в Россию 35000 солдат; вместе с присоединившимися остатками корпуса Левенгаупта численность армии осенью 1708 года должна была составить приблизительно 41000 человек. Летом 1709 года к Полтаве подошло около 30000 шведов. Такова была цена за зимние «развлечения» короля.

Шведская армия потянулась дальше на юг, к Полтаве.

Для шведов начался четырехмесячный период обороны между реками Псёл и Ворскла. Русские отряды с востока, северо-востока и запада постоянно тревожили шведские форпосты. Распутица исключала широкие боевые действия, и целью Карла было обеспечение переговоров Мазепы с запорожцами. 30 марта около 8000 казаков присоединились к королевской армии.

Весной шведы перехватили письмо Петра Августу, в котором курфюрсту предлагалось вторгнуться из Саксонии в Польшу, так как, писал царь, шведская армия почти уничтожена и Карл никогда не явится на помощь Станиславу. При чтении этого письма Карл хохотал от всего сердца, по словам прусского военного агента Зильтмана. Между тем шведы все ближе подходили к Полтаве.

Варяжская спесь не оставляла Карла. 13 февраля недалеко от Коломака, который, согласно географическим познаниям Адлерфельда, «расположен на границе Татарии», между королем и Мазепой состоялся следующий разговор. Мазепа, желая польстить королю, сказал ему по-латыни:

– Отсюда до азиатской границы всего восемь миль; вот как далеко проникло победоносное оружие вашего величества.

Карл улыбнулся и скромно заметил:

– Относительно этого географы не согласны между собой.

В то время некоторые географы считали границей Европы и Азии Северный Донец, приток Дона, близ которого находился Карл; другие оспаривали это. Королевское замечание, говорит Адлерфельд, заставило покраснеть «этого доброго старика». Но, возвратясь на главную квартиру, Карл приказал Гилленкроку навести справки о путях, ведущих в Азию. Гилленкрок возразил, что Азия далеко и добраться до нее этим путем невозможно.

– Но Мазепа мне сказал, что граница ее недалеко отсюда, – настаивал король. – Нам надобно туда отправиться, чтобы можно было говорить, что мы и в Азии побывали.

– Ваше величество изволите шутить и не серьезно помышляете о таком деле.

– Я вовсе не шучу. Подите сейчас и справьтесь о дороге.

Испуганный Гилленкрок пошел к Мазепе, который тоже перепугался и сознался, что только из любезности заговорил об этом.

– Ваше превосходительство отсюда может видеть, как опасно шутить таким образом с нашим королем, – назидательно сказал Гилленкрок. – Ведь это господин, который любит славу больше всего на свете, и его легко побудить продвинуться дальше, чем было бы целесообразно.

Оба поспешили к королю и отговорили его от намерения отыскивать след Александра Македонского.

Чтобы вполне оценить трагикомизм этой бесподобной сцены, надо помнить, что Карл решил завернуть в Азию до продолжения похода на Москву, во время распутицы и после убийственных морозов, сделавших небоеспособной половину армии. Шведское войско таяло, как снег в украинской степи. В строю оставалось чуть более 18000 человек, не считая казаков. Воздух в степи был заражен миазмами от разлагающихся трупов. Припасы были столь скудны, что за кружку водки платили от 7 до 12 далеров. Солдаты уже требовали хлеба или смерти, и похоже, что король охотнее предложил бы им второе.

Карл оставался невозмутимым, как викинг, выброшенный морем на утес в одной из баллад Гейера. В марте он писал Станиславу: «Я и вся моя армия – мы в очень хорошем состоянии. Враг был разбит, отброшен и обращен в бегство при всех столкновениях, которые у нас были с ним. Запорожская армия, следуя примеру генерала Мазепы, только что к нам присоединилась. Она подтвердила торжественной присягой, что не переменит своего решения, пока не спасет своей страны от царя…»

В Европе еще не все понимали, к чему идет дело. В Саксонии и Силезии, например, появилась листовка с благодарностью Карлу от имени… Днепра. В ней Днепр «уверял» шведского короля, что русские уже трепещут и готовятся бежать при приближении героя. Они будут прогнаны до Черного моря и там утоплены! Мечтой этого немецкого Днепра было: «Да поднимется во мне уровень воды от русской крови!»

В марте Карл отправил Станиславу еще одно письмо: «Положение дел привело к тому, что мы расположились на стоянке здесь, в окрестностях Полтавы, и я надеюсь, что последствия этого будут удачны».

Следующее сообщение из «окрестностей Полтавы» Станислав получил от польского капитана, который принес известие о гибели шведской армии.

В начале апреля шведы осадили Полтаву.

В 1399 году в этих местах золотоордынский хан Едигей разбил великого князя Литвы Витовта. С тех пор тихий городок, утопающий в садах, проживал в спокойной безвестности. Его примитивные укрепления – земляной вал с деревянным палисадом – предназначались для защиты от набегов крымских татар.

Комендантом Полтавы был Алексей Степанович Келин, стойкий и исполнительный офицер, вроде толстовского капитана Тушина. За зиму 1708/1709 года он исправил полтавские укрепления согласно тогдашней инженерной науке и намеревался удерживать город до подхода русской армии. Под его началом находилось 4182 солдата регулярных войск, 4270 артиллеристов и орудийной прислуги при 28 пушках и 2600 вооруженных горожан.

Первые атаки шведов на город были отбиты. Вести осаду на виду у русской армии, сосредоточивавшейся на другом берегу Ворсклы, было рискованно. Однако именно опасность и привлекла внимание Карла к Полтаве. Нордберг пишет, что Мазепа убеждал короля быстрее взять город, чтобы получить удобный опорный пункт для сообщения со Станиславом. «Эти доказательства пришлись по вкусу [королю], в особенности [подействовало] обнаруживаемое этими людьми (запорожцами. – С.Ц.) беспокойство по поводу превосходства неприятельской армии. Чтобы внушить им мужество и доверие, король сам отправился к Полтаве, которую и осадил некоторою частью войск».

Шведские генералы пребывали в смущении, викингство давно выветрилось из них. Даже Рёншельд, который всегда охотно кидался за конунгом в бой и даже сам его подзуживал, как под Раевкой, теперь понурился. На вопрос Гилленкрока, зачем нужно осаждать Полтаву, фельдмаршал хмуро ответил:

– Король хочет до той поры, пока придут поляки, иметь развлечение.

Гилленкрок бросился к благоразумному Пиперу.

– Я боюсь, что если только какое-нибудь чудо нас не спасет, то никто из нас не вернется из Украины, и король погубит свое государство и землю и станет несчастнейшим из всех королей, – убеждал он его.

Пипер был того же мнения, но сознавал всю бесполезность здравых советов, когда речь шла о королевских развлечениях. Гилленкрок и Пипер настолько унизились, что решили действовать через любимцев Карла – Нирода и Хорда, попросив их убедить короля идти за Днепр. Те согласились, но при первых их словах Карл нахмурился, и они умолкли.

Тогда Гилленкрок решил лично переговорить с королем. Привожу этот разговор полностью, так как он того стоит.

На вопрос Гилленкрока, что король намерен предпринять, Карл ответил:

– Вы должны приготовить все для нападения на Полтаву.

– Намерены ли ваше величество осаждать город?

– Да, и вы должны руководить осадой и сказать нам, в какой день мы возьмем крепость. Ведь так делал Вобан[57] во Франции, а вы наш маленький Вобан.

– Помоги нам Бог с таким Вобаном. Но как бы велик он ни был, все-таки я думаю, что он имел бы сомнения, если бы он видел здешний недостаток во всем, что необходимо для такой осады.

– У нас достаточно материала, чтобы взять такую жалкую крепость, как Полтава.

– Хотя крепость и не сильна, но гарнизон там сильнее, в нем четыре тысячи человек, не считая казаков.