Слово о Драконе (Одинокий Дракон) - Шумилов Павел Робертович - Страница 14

– Значит, лира – это такая маленькая золотая монетка?

– С чего ты взяла, что золотая?

– Ты сам мне вчера говорил: «Не плачь, моя золотая».

– Рыжая ты, а не золотая. Ну, ладно, пусть будет – золотая. А еще есть такой музыкальный инструмент – лира.

– Какая она?

Описываю в воздухе две волнистые линии. То ли гавайская гитара, то ли женский силуэт.

– Тебе бы только поиздеваться! – получаю кулаком в бок.

– На самом деле такая! – рисую в пыли контуры лиры. – А вот здесь струны натянуты.

Лира внимательно изучает рисунок.

– И на самом деле такая, – повторяет мой жест. А не обманываешь?

– Конечно обманываю. Она вдвое больше.

– Лира, ну дай поспать усталому труженику.

Не помогает.

– Последний раз предупреждаю: дай поспать, или будет как вчера.

– А что было вчера?

– Забыла? Через час напомню. Если поспать дашь.

Не может быть! Неужто подействовало?.. Слышу грохот переворачиваемой мебели, какое-то шуршание. Открываю правый глаз. Лира перевернула стол, загрузила щебнем и волокет на балкон. Встаю, потягиваюсь и иду за ней. На балконе собачий холод. Мышцы спины ноют. Потянул, долбя стенку.

– Встал, соня. Говори, что было вчера?

– Ну, вчера ты не дала мне поспать.

Лира поражена и возмущена таким коварством. Гордо поднимаю хвост и удаляюсь, довольный.

– Коша, нам надо пораньше позавтракать. Мне сегодня в деревню.

Коша – это я. Сокращение от «Дракоша». Завтракаем, отвожу ее на условленное место и продолжаю долбить стенку. В двух местах углубился уже сантиметров на тридцать. Дело пошло быстрей – в монолите появились трещины. Спохватываюсь, что пора лететь за Лирой.

Опускаюсь на прогалину. Лиры нигде не видно. Сам виноват, опоздал почти на час. Желтенькие цветочки, не знаю, как называются, уже закрылись.

– Коша, я тут.

Оглядываюсь. Лира слезает с дерева. Опять что-то случилось. По физиономии видно.

– Коша, вчера в деревне церкачи были. Много. Обо мне распрашивали. Всех собрали, по одному уводили в избу и там распрашивали. Все, что про меня говорили, записывали. Говорить между собой запретили, кто говорил, плеткой били. У нас дома все вверх дном перерыли, всю мою одежду и старые игрушки забрали. Кто-то слух пустил, что Лючия потерялась, и я за ней к Замку ходила. У Сэма Гавнюка Лючинину шкуру отобрали. Потом к болоту пошли, там Лючинин череп забрали и какое-то дерево спилили.

– Кого-нибудь убили?

– Нет, только плеткой били. А когда уходили, из леса кто-то в них камнями кидал. Они из арбалетов в лес стрелять стали, но ни в кого не попали.

– Ты с Титом говорила?

– Нет, у него дома пол деревни собралось.

– Лючия на самом деле терялась?

– Ты что, она откуда хочешь дорогу домой знала. Мы ей даже ноги никогда не спутывали. Тит на покосе воз нагрузит, скажет ей: «Домой», и она сама везет. А я дома разгружаю.

Неожиданно из леса появляется странное создание. Широкий, как у быка, лоб, короткие, толстые ноги, мощная грудная клетка – таких лошадей я еще не видел. Если заменить хвост и приделать рога, любой скажет, что это бык. Создание идет по следу как ищейка. Поднимает голову, осматривается и двигается прямо на меня. Инстинктивно напрягаю мышцы. Лира оглядывается.

– Бычок, ты зачем сюда пришел?

Расслабляюсь. Существо, заслышав знакомый голос, переходит на легкую рысь и утыкается носом в Лирину ладошку. Не такой уж он и маленький, этот Бычок. В холке сантиметров на пятнадцать выше Лючии. Но очень непропорционально сложен. Как бульдог по сравнению с овчаркой. Странно все-таки, почему меня никто не боится?

– Бычок, иди домой, – терпеливо внушает Лира.

Бычок готов на все что угодно, только не это. Лира вскакивает на него и неторопливой рысцой дважды объезжает вокруг меня. Неохотно слезает.

– Домой, Бычок, домой, – поворачивает коня в нужном направлении и шлепает ладошкой.

– Полетели скорей, а то он никогда не уйдет.

– Это и есть тот знаменитый жеребчик рыцарских кровей?

– Не надо смеяться. Он некрасивый, зато умный и сильный как мамонт.

Чуть не забываю, что надо махать крыльями. Точнее, забываю, но вовремя спохватываюсь. Теряем где-то метров пятнадцать высоты.

– Откуда ты знаешь о мамонтах?

– Папа возил в Литмунд смотреть.

– На чучело? – во мне еще теплится какая-то надежда.

– Почему – чучело? Они живые. Только едят очень много. Крестьянам не прокормить.

Ну и что? Ничего удивительного. Подумаешь, мамонт. Тут каждая собака видела живых мамонтов. Подойдет, посмотрит – мамонт. Ножку на него поднимет и дальше идет. Пещерные люди на них каждый день охотились, вот! Вымерли, правда. Как мамонты. В том мире, который помню, мамонты вымерли. От сырости. Тундростепь превратилась в тундру. Вроде бы, Гольфстрим виноват. Не туда потек. Значит, здесь, в этом мире, течет куда полагается. Куда, интересно?

– Вот тебе практическое задание: ты должна мне рассказать, что думают церкачи насчет тебя. И оценить, хорошо это для нас, или плохо.

– Они думают, что ты меня съел. И Лючию. Для меня это хорошо, а для тебя плохо. Если дракон будет людей есть, на него будут охотиться. Тогда и мне плохо будет. Я правильно все рассказала?

– Совсем неправильно. Мелко думаешь. А вот Тит в глубину смотрит. Угадай с трех раз, кто слух пустил, что ты к Замку ходила?

– Тит? Не может быть! Он же… Говори, зачем?

Вопрос в лоб.

– Подумай, почему я никого не трогал, а вас с Лючией загрыз?

– Потому что мы к Замку ходили? Значит, они будут думать, что к Замку ходить нельзя? Но ведь они всегда так говорили.

– Правильно. Говорили. Чтоб кто-нибудь случайно в Замке знаний не нахватался. Но сами в это никогда не верили. А теперь вдруг появился дракон, который никого к Замку не подпускает. Ни людей, ни зверей. А тех, кто ходил к Замку, разыскивает и убивает. Странно, непонятно, но их планы этот дракон никоим образом не нарушает. А где-то, как-то даже способствует… Скоро о том, что ты на Лючии ездила колдовать к Замку, в каждой церкви говорить будут.

Лира по моей методике заново перебирает и переосмысливает все факты. Я – тоже. Вроде, нигде проколов нет. Крепкая легенда. Странная, страшная, непонятная, но с внутренней логикой. Ай да Тит.