Города монет и пряностей - Валенте Кэтрин М. - Страница 85

– Знаешь, оно принадлежало ей, – сказал мальчик. – Когда ей было столько лет, сколько тебе сейчас. Она позволила его взять… – Мальчик сглотнул. – Моя сестра не такая уж злая, как я считал. – Он расправил плечи и отбросил со лба припорошенные снегом волосы. – Но я был моложе и намного глупее.

Он взял её за руку, ужасно холодную и костлявую, и пригладил ей волосы – совсем чуть-чуть. Но потом вспомнил, что это ужасно невежливо, и быстро отдёрнул руку.

Мальчик и девочка пошли вдвоём через заснеженный сад к каштановой часовне, где свет факелов устремился к небесам.

Никто действительно ничего не заметил. Он показал ей столы с жареными птицами и зверьми, вином и дымящимся рагу, шоколадом, крупными ломтями красного бегемотового мяса и влажно блестевшего верблюжьего горба. Он показал ей крокодила, чьи пилообразные челюсти закрепили в открытом положении с помощью серебряных болтов и наполнили пасть засахаренными персиками, и рог носорога, с которого стекал мёд, смешанный с солью. Девочка робко смеялась и ела сколько хотела. На неё никто не смотрел, она легко затерялась среди пёстрой стайки детей.

Девочка с любопытством наблюдала, как Динарзад вели к алтарю, подметила её дрожь и то, как ей трудно дышать. Мальчик тоже смотрел, но притворялся, что ничего не видит, – не хотел расстраивать сестру своими слезами.

В свете сотен факелов, под небом, полным жёстких, холодных звёзд, похожих на льдинки на железной решетке, они танцевали. Поначалу ей пришлось нелегко, но он показал лёгкие движения и вывел в самый центр толпы, где всё заполнял смех, голоса и золотые кружащиеся тела. Мальчик танцевал с девочкой-демоном на глазах у своих родных, кружил её всё быстрее и быстрее, пока детское платье Динарзад не превратилось в размытое красно-золотое пятно. Он видел, как под вуалью по её подбородку катятся слёзы, и чувствовал, что они падают на его руки. Сёстры, кузины и степенные пожилые тётушки мальчика танцевали рядом и смеялись; их голоса стали невнятными от выпитого.

Танец был в самом разгаре, когда Султан, восседавший на праздничном троне из слоновой кости и сливовых веток, обмакнутых в расплавленную бронзу, жестом приказал им приблизиться. Мальчик бросил взволнованный взгляд на свою подругу под вуалью, но не смог отказать. Он медленно подошел к своему отцу, сжимая в своей ладони её ладонь и чувствуя её испуг. Чернобородый Султан взглянул на детей; в его глазах отражался свет факелов, от чего он стал похож на джинна.

– Какую красивую подружку ты себе нашёл, сын. Она изумительна – такая красная, будто демоница.

– Д-да, отец.

– Одна из моих? Что-то я совсем запутался!

– Н-нет, отец. Она из гостей, приехала на свадьбу, как и множество других.

– Тогда добро пожаловать, дитя! Не забудь хорошо отозваться о нас, когда вернешься в свой чужеземный дворец. Расскажи всем, что мой сын хорошо с тобой обошёлся, а моя дочь была рада видеть тебя на своей свадьбе. Расскажи им, – тут его голос слегка дрогнул, но вряд ли кто-то мог бы решить, что для этого есть иная причина, кроме отменного сладкого вина, – расскажи, что мы были добры к тебе.

– Уверен, она так и сделает, отец.

Султан склонился к двум дрожащим детям, и они ощутили исходящий от его волос запах кедра и ладана.

– И, – прошептал он, – присмотри за моим сыном, юная госпожа. В такой вечер мальчишке легко потерять голову.

Девочка кивнула – её голос сдался без боя. Султан кивнул в ответ, отпуская их, и мальчик снова повёл свою алую подругу танцевать, но она не могла ступить и шага: плакала и дрожала, не в силах взять себя в руки. Поэтому мальчик увёл её от толпы и каштанового навеса, обратно в сад, где она сунула ладони в снег и стала наблюдать, как он тает от тепла. Она посмотрела на мальчика, и он осторожно поднял вуаль. Её лицо покрывали потёки слёз, а веки блестели, как свежие чернила.

– Если я буду плакать достаточно долго, – прошептала она, – думаешь, чернила смоются, словно картина под дождём? Думаешь, я могу быть рядом с этими пламенными людьми каждый день, с твоими пьяными тётушками и кузинами? Думаешь, я могу сидеть рядом с твоим отцом, и меня назовут красивой без вуали?

– Нет, – мягко проговорил он. – Я так не думаю.

Она коротко рассмеялась и вытерла нос.

– Я тоже.

Он укутал её в плащ и вытер слёзы краем своего рукава. Порфировый браслет легонько стукнулся об её щёку. Девочка подняла на него покрасневшие глаза – в её взгляде читалась безотлагательная просьба, – а потом сомкнула веки.

– Прошу тебя, – прошептала она. – Прошу тебя…

Сказка о Клетке из слоновой кости и Клетке из железа

(продолжение)

Жар-Птица, его дочь и я втроём шли по пустынному городу. Я видела те места, что знала по ночным историям: Портновский округ, Оперный дворец, Площадь часовщиков и маленький дом, где было множество замков, церковь, что не была церковью, бурную реку с такими многоцветными водами, что цветов не сосчитать, даже имея в своём распоряжении бухгалтерскую книгу и тысячу лет. Мне показалось, что далеко на востоке, за прижимающимися друг к другу красными строениями, я вижу немыслимо высокую башню сирен.

Мы шли по широкой ухоженной улице, которая виляла из стороны в сторону, как всё в Аджанабе, хотя по сравнению с другими улицами она казалась не слишком извилистой. Она расширялась, пока мы не оказались в просторном дворе, заполненном сотней молчаливых статуй с застывшими безупречными лицами из красного камня. В руках они держали раскрытые аспидно-серые веера и табакерки из агата, мрамора, малахита. Это был тот же двор, через который ранее мы прошли с Аграфеной, и я снова ощутила озноб. Но Фонарь их словно не заметил – обошел это сборище, в то время как мы с Утешением, ступая аккуратнее, прошли его насквозь, разглядывая печальные лица, настолько чёткие и разные, с широкими носами и узкими, высокими, а также нависающими лбами, с полными и поджатыми губами. Мы трогали их щёки и почувствовали, что в камне полным-полно мельчайших частиц кварца, которые мерцали в предрассветных сумерках. Они были жесткие, тёплые и неподатливые.

– Они похожи на жён, – сказала я, смеясь, и Утешение посмотрела на меня как на сумасшедшую.

Я бы покинула людскую рощу и забыла об этом чуде среди чудес, как было в первый раз, если бы не услышала, что кто-то копошится в углу площади, что-то неистово бормоча и сжимая в каждой руке по долоту.

Наверное, в молодости она была красивой. Её длинные белые волосы свисали тонкими прядями, припорошенными каменной пылью, а усталое морщинистое лицо походило на брошенную карту сокровищ, которые больше никого не манят. Её голова была повязана шалью, напоминавшей сеть, а одежда давно превратилась в коричневые лохмотья, жесткие и грязные. Ещё у неё не хватало зуба, и она ходила босиком.

– Видимо, нужно радоваться, что она так и не выросла! – рявкнула старуха.

Думаю, что когда-то её голос был превосходным, но теперь звучал как арфа со сломанной декой.

– Прощу прощения, бабушка, я не знаю, о чём ты, – сказала я, держась на почтительном расстоянии.

– Он мне как-то рассказал, когда пришла партия бренди: было очень поздно. В такие моменты он делался разговорчивым, знаешь ли: у большого камина, под той глупой, уродливой старой башкой. Он рассказал мне, куда отправилась его жена, и я думаю, нам нужно радоваться, что она так и не выросла. Иначе сыну мясника было бы несдобровать, когда она сделалась бы вся зелёная и огнедышащая!

Утешение прижала ладонь ко рту, её глаза распахнулись. Старуха протрусила ближе и долотом подправила бровь статуи с осиной талией.

– Я все их сделала для неё. За эти годы, да. Я не хотела… – Её голос внезапно сел: – Не хотела, чтобы ей было одиноко, знаете ли. Для меня была невыносима мысль о том, что ей одиноко. Я не могла думать, что она стала как я. Она где-то здесь, среди толпы, в которой любила находиться. Где-то здесь… но я забыла. – Карга окинула каменное сборище взглядом тусклых слезящихся глаз. – Я просто забыла, – прошептала она.