Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр - Страница 9

— Простудилась, бедная. На костре стоя. Ну точно, ведьма... Эй, Рейнеке, я же шучу... — поспешно добавил он, видя как юнкер тянется к кинжалу.

Капитан подумал, что теперь без него разберутся и ушёл наверх. Спать хотелось ужасно.

1-10

Решения

Комната Якову досталась маленькая, тёмная и довольно грязная. Но кровать в ней нашлась и даже стол с табуреткой. Капитан сел на тонкий матрас, огляделся — клопов вроде нету и подумал, стоит ли раздеваться или судьба подкинет ещё один аларм на ночь глядя. Потом решил, что на сегодня приключений достаточно и начал стаскивать с себя сапоги. Стащил один и тут в дверь постучали. Тихо, но настойчиво...

— Да, — прорычал Яков. Дверь распахнулась. На пороге статуей застыл Рейнеке. «Опять он, — подумал капитан, — но в этот раз, хотя-бы одет для разнообразия».

— Что случилось ?

— Герр Капитан, я … я протестую.

— По поводу чего ?

— Вы говорили, про передачу нашей, — тут парень на миг замялся, — в инквизиционный суд.

Якову остро захотелось рассмеяться. А потом взять и загнать парня в самый дальний караул до скончания времён, чтобы не издевался на ночь глядя над офицерами. Но потом расхотелось. Очень уж серьёзно выглядел пацан. Очень уж прямо держался. Даже кафтан застегнул на все пуговицы. Поэтому капитан просто сплюнул и выругался.

— Рейнеке, мать твою, ты хоть один инквизиционный суд в империи видел ? Их и нет уже давно. Хочешь знать — последний закрыли, когда сержантский берет ещё был в моде. Да в этой глуши вообще ни одного суда нет, передавать некуда. Но если ты так волнуешься — бери бумагу, пиши.

Юнкер подчинился. Капитан сплюнул ещё раз и начал диктовать.

— Заседанием суда военного трибунала» — поставь дату...

— А какое сегодня …

— Любую, не отвлекайся. В составе. Двоеточие. Как у тебя полное имя, парень ? С титулом ?

— Барон фон Ринген унд Лессе цу...

— Значит в составе благородных и достославных вольных солдат императора нашего Фердинанда, господ Фон Рингена и Лессе. Рассмотрел дело, подданной императора … имя потом впишешь. Подозреваемой в колдовстве. И вынес решение.

Юнкер вздрогнул, капитан усмехнулся и продолжил.

— А вот здесь пропусти пару строчек. И внизу напиши. Приговор окончательный пересмотру не подлежит. Все. Свободен. Печать у сержанта

— А … герр капитан. Какое решение писать ?

— А какое хочешь... под твою ответственность теперь.

Надо было добавить пару фраз — предупредить парня, чтобы не увлекался, но Яков взглянул в юнкеру в глаза и решил — сойдёт и так. И попросил юнкера закрыть дверь с той стороны. Спать хочется всем, даже иногда и начальству. Вот Яков подумал и завалился — как есть, в одном сапоге. А то мало ли что...

Дом затих, только Магда крутилась вокруг спасённой девушки. Магда, да Рейнеке-юнкер, прогнать которого у Магды не получилось. Девица то приходила в себя, то проваливалась обратно в беспамятство. В один из таких моментов Магда услышала вдруг, как юнкер, с совсем неуместной здесь церемонностью спрашивает у девушки её имя.

— Анна, — прошептала она и опять потеряла сознание.

«Замечательно, — подумала Магда, безжалостно отгоняя Рейнеке от больной подальше, — от кого же ты, красавец, бежал на ночь глядя, да ещё и в одном сапоге ? Сеновал теперь не повод для знакомства? Впрочем, кто бы говорил...»

Глава 2 - Марш в никуда

2-0

попутчик

Под утро выпал снег, укутал землю и еловые ветви в лесу блестящим, переливающимся искрами на солнце одеялом. Это было красиво — как отметил про себя Яков выйдя на двор. Отметил краем глаза, той частью головы, что не была наглухо забита ротными делами и бедами. Обоз, повозки, солдатская обувь, вся тысяча и одна мелочь требующая капитанского внимания. «Припозднилось начальство с роспуском на зимние квартиры, ой припозднилось» — вздохнул он тяжело, прикидывая про себя сколько бед несёт роте эта красота. Если бы вышли из лагеря на неделю-две раньше — шли бы спокойно по твёрдой земле. А сейчас — разлапистые зелёные ели за забором укрыли снежными шапками пушистые ветки, зимнее солнце пробилось из-за туч, светило вовсю, его лучи играли на снегу, пуская в глаза яркие разноцветные искры. Капитан поморщился. Белый, искрящийся снег лежал везде. Чистый, праздничный. Лесли представил себе пеший марш по такой красоте и от души выругался. И не идти нельзя — сейчас деревенские очухаются...

Внезапно под ухом заскрипел снег, оторвав его от невесёлых мыслей. Яков обернулся. По двору перевалку шёл мастер-сержант, задумчиво почёсывая на ходу лохматую бороду.

— Доброе утро, герр капитан. — вежливо поздоровался тот.

— Доброе, сержант, доброе. — ответил Яков, смотря как парни из третьего капральства пытаются вытолкнуть обозную телегу за ворота. Колеса скользили по снегу и льду, застревали в ямах, оглобли выворачивались из рук. Люди ругались, кляня на чем свет стоит тяжёлую махину.

— Если конечно его можно так назвать.

— Почему же нельзя, можно. Утро, оно завсегда доброе. Когда не последнее. — усмехнулся сержант, откашлялся и продолжил:

— Тут такое дело, герр капитан. Вчера ночью на поле. Олухи то эти деревенские. Ой, скажу я вам, дров они хорошо натаскали, много. На пару талеров. Это по меньшей мере, а если с душой к этому подойти — Яков обернулся на каблуках и сердито посмотрел на улыбающегося в бороду сержанта. Знал он это сержантское «с душой» отлично знал.

C того сталось бы продать деревенским их же собственные дрова. А потом ещё раз, их соседям. А потом дождаться, когда все передерутся, торжественно разнять и снять со всех штраф за нарушение земского мира. В свой карман, разумеется — старый вояка проделывал такое не раз и не два на капитанской памяти. Только тогда шла война и жаловаться пострадавшим было некому.

— Дрова, говорите? Сжечь одного самозванного оберста ? Даже не думайте, мастер-сержант.

Сержант обиженно засопел, сверкнул на капитана злыми глазами.

— Вот я то, капитан, как раз и думаю. Я — думаю. — повторил он, упрямо, сквозь зубы выговаривая слова, — О том что идти нам на юг. Долго. Вначале пустошь, потом Эльба. И единственный мост — в Мюльберге, правильно?

— Да, другой дороги здесь нет. — подтвердил Яков, уже понимая к чему тот клонит.

— И в ящике денежном у нас, как всегда, мышь повесилась.

Опять нечего возразить.

— А в Мюльберг без денег ходить... Сами понимаете, капитан…

Яков понимал. Отлично понимал. И ему это совсем не нравилось.

— Перебьются. — холодно бросил он. Сержант вдруг улыбнулся

— Ну, я, положим, перебьюсь. — тут сержант улыбнулся ещё раз, будто вспомнил что-то приятное, — Вы пуританин. Ганс женат, Лоренцо, — последовал ещё один короткий смешок, — этот выкрутится. А остальные, — улыбка исчезла, — Остальные, капитан, пойдут брать штурмом веселые дома. Весело, с огоньком, держа наперевес справку о задолженности. И, по обычаю, будут в своем праве, только поди объясни это городским. Будет бунт. К гадалке не ходи, будет.

— Дисциплина в роте — ваша ответственность, сержант. Пока вы справлялись.

— Потому и справлялся до сих пор, что такие вещи наперед думаю.

— До Мюльберга далеко — успеем подумать, сержант...

Под ухом опять заскрипели сапоги и в разговор вмешался мягкий французский говор:

— Пусть завтрашний день сам позаботится о себе, — это подошёл младший из французов, аббат Эрбле. Нашёл место для библейской цитаты. Сержант только сплюнул на снег и ответил — сердито, сквозь зубы: