Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр - Страница 64

— Подождите нас, мадам. Дела вынуждают нас уйти, но ненадолго. Можете отдохнуть здесь, майор Холле сюда не войдёт.

— А если войдёт — то обратно его вынесут, — хохотнул в тон маленькому французу гигант и они оба исчезли за дверью.

Анна осталась одна. Совсем одна в чужой, холодной комнате. Огляделась, обошла по кругу четыре стены. Несколько минут бездумно смотрела в окно. За стеклом хмарь — серый камень, белый снег, чёрная громада бастиона. На ближней стороне, у горжи, там где толстые стены сходятся почти вплотную — яркие красные и жёлтые точки. Кроатские плащи. Патруль. Точнее, пост.

— А ведь "грязные голенища" в караулы не ходят. Это для пехоты работа, не для этих важных господ, разряженных, что твои попугаи. Разве что особо важный караул. Разве что... Так вот, где они держат Рейнеке, — подумала Анна и отвернулась. Северо-западный бастион, прямоугольная груда камня, тёмная и вытянутая, как крышка гроба.

— Выстыл за зиму, наверное, — подумала Анна, поёжившись. Отвернулась, поворошила книги на столе. Пролистала одну — большую, старинную, в толстом, красном переплёте. Лениво вначале, потом увидела на гравюре знакомую пасть. Заинтересовалась. Увы, большая часть текста шла на латыни, которую Анна не понимала. Меньшая — на немецком, но высоким, готическим шрифтом, которого Анна не могла разобрать. Понятными оказались всего пара вклеенных страниц — неизвестно, чья рукопись.

" ...Жена же, которой господин барон очевидно наскучил, дождалась его еженочного выхода на волю в волчьем образе. После чего приказала запереть замок, а одежду мужа собрать и сжечь..." и так далее. Бегал благородный предок Рейнеке-юнкера на четырёх лапах по лесу долго, очень долго. Едва охотникам не попался, хорошо хоть сменила гнев на милость жена. Анна вспомнила свою шуточную угрозу — ещё давно, в ротном лагере — выгнать балбеса спать в сугроб. "А я ведь и в самом деле могла это сделать", — пробежала колючая мысль. Как кошка, на мягких лапах. А значит... Анна сама не понимала, что это значит. Концы с концами вязаться не хотели, хоть плачь. И француз прав. Кроме Рейнеке никто ничего толком не скажет. А значит... Анна остановилась, задумавшись. Пальцы пробарабанили по столу. Раз, другой.

— Я просто хочу спросить, — проговорила она. Медленно. Вздрогнула, словно её испугал собственный голос. "Я" обожгло небо, выстрелило иголкой в висок. "Хочу" — алой волной от щёк, через руки и в низ живота... "Спросить" — отозвалось тьмою и шелестом змеи в мокрой траве. И холодом.

"Господи, это много?" — прошептала она. Небо молчало. Даже не небо, а белёный потолок. Анна бросила взгляд в окно — на сером снегу пятна, алое на сером. Пригляделась — на дворе стояли фрау Холле и майор. Разговаривали о чем-то, Анна сверху видела движения губ. Майор показал рукой на бастион. Его мать кивнула и засмеялась. Золотые волосы рассыпались по плечам. У Анны кольнуло сердце.

— Мне лучше поторопиться, — сверху угрюмая песня. Опять. Пока барон пьян, Холле и его мать в крепости за главных, — лучше поторопиться. А то эти Холле сделают так, что спрашивать будет некого.

Анна подобралась, отряхнулась и выскользнула за дверь. Осторожно, стараясь без нужды не стучать каблуками.

4-6

чистосердечное

Половицы не скрипнули, каблуки простучали тихо, не выдав Анну, когда она спустилась вниз. Винтовая, истертая временем лестница, коридор, потом другая — прямая, широкая, продуваемая холодными сквозняками. В углах и схронах каменной громады плескались тени, тесня и окружая редкие в ночное время огни. Анна скользила от тени к тени вниз, к знакомой кухне. Очень громко, как ей казалось. Но, видимо, бог услышал ее сквозь груду камня и серую хмарь зимних небес — вплоть до кухни Анну никто не увидел. Так и скользнула девушка невидимкой, к своему углу в кухарской каморке. Она была пуста — толстая Доротея где-то возилась. Анна быстро переоделась. Почему — то сейчас это казалось ей важным. Зайти к Рейнеке на в тряпках с чужого плеча, а в своём... Да и, во-первых, чужой тесный корсет замучил вконец, во-вторых — что еще делать она не знала. В складке юбки пальцы нащупали тонкую шерсть. Анна достала прядки на свет, пригляделась — клоки шерсти, белый и рыжий, огненный.

— Откуда? — подумала она, потом вспомнила — вытащила из карманов, убираясь у фрау Холле

— Белый — от мамы, получается. А сынок рыжий, не в масть, — усмехнулась Анна, наматывая прядки на палец. Вспомнила рассказ француза. Получается, они там не просто так лежали. Важная вещь. Интересно... В коридоре за дверью затопали сапоги. Громко, по-хозяйски громко. Сердце Анны оглушительно ударило в такт. Грубый голос, женский визг. От кухни. Анна вздрогнула, узнав в мужском, лающем рыке голос майора Холле. Последний шнур на платье затянулся как-то сам собой, моментально. Бесшумно открыть дверь, выскользнуть, надеясь, проскочить за спиной кроата. Почти получилось. Почти. Из дверей кухни — сдавленный писк, стук и — басом — грубое ругательство. Анна обернулась, невольно. Громадный Холле спрашивал о чем — то Мари, дочку управляющего. Схватив за воротник. Та жалобно пискнула и закатила глаза — вот-вот в обморок грохнется.

Анна споткнулась на ходу, ее передернуло.

— Что он делает, зверь, — прошептала она. Слишком громко. Майор Холле развернулся — рывком, выпустив Мари. Та свалилась, осела на пол. Мешком, без вскрика. Анна — откуда храбрость взялась — шагнула вперед, навстречу майлору. Холле оскалился, рявкнул ей глухо:

— Собирайся. Пойдешь со мной. Моя мать хочет тебя...

— А я не хочу, — ответила Анна, дивясь, как просто звучат эти слова. Холле зарычал. На звериный манер, глухо и яростно.

И тут Анна, с лёгким, отстраненым удивлением, услышала собственный, ровный голос. Два слова:

— Пошёл вон.

Майора Холле, видимо, ещё ни разу в жизни не посылали. Он споткнулся, застыл на ходу, на его красивом, тонком лице растеклось удивленно-детское выражение. А Анна — волосы вразлет, плащ в сторону крыльями птицы — шагнула еще раз, выбросив вперёд тонкую руку. Майор дернулся. На инстинкте. Ладонь Анны поймала его запястье...

— А если не сработает? — забилась мысль в углу сознания, — тогда тебя пропьют в Мюльберге, дорогая.

Но ладонь не дрогнула и губы выплюнули слова в лицо майору Холле:

— Пошёл вон. Чудовище. Зверь.

Холле дернулся. В глазах под тонкими бровями — удивление и бешенная злоба. И вдруг по ладони уколы иголкок — волной. И — внезапно — по лицу и рукам майора пробежала рыжая шерсть, задрожало, забилось тело. Плащ и кафтан — пустые — осели на кухонный пол. А то, что только что было майором Холле упало вниз, на все четыре лапы. Огромная, огненно-рыжая лиса.

— Сработало, — мысль в голове уже не билась — ползла лениво. Анна прижалась к стене. Хлестнул по ноге рыжий хвост...

— И что мне теперь с ним делать?

Но Холле решил не искушать судьбу. Лиса захлопнула алую пасть, развернулась, и бросилась вон, в окно. Сквозь раму, лишь брызнули дождём оконные стёкла. Холодный ветер ударил в лицо.

Зверь исчез. Анна выдохнула. Посмотрела себе на руку — долго, внимательно. Смотала и спрятала в карман волоски. Похлопала по щекам Мари. Та дышит, но без сознания. И к лучшему, нечего ей тут видеть. Остальные тоже попрятались, кухня пуста.

— Это хорошо, — подумала она. Потом поворошила груду одежды на полу. Кафтан, плащ, сапоги, куртка. Чёрный галстук — вот и все, что осталось от майора Холле. Анну передернуло на миг — вспомнила как кривились тонкие губы на его лице. В кармане штанов — толстый, звенящий кошелек . И шелест бумаги. Плотный серый лист, небрежно сложенный вчетверо.

— Удача, — подумала было Анна, развернув лист, и тут же понравилась, — господи боже, спасибо тебе.

Господину барону было некогда или лень писать приказ. Он просто взял печать и приложил его к пустому листку бумаги. Анна сложила лист, поцеловала и аккуратно спрятала. За рукав, трижды проверив, чтобы не вывалился. Не удержалась, ощупала рукав ещё раз. Хруст бумаги — музыкой в ушах. Смутная, но надежда.