Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр - Страница 46

И они пошли. Рядом, рука в руку. Под арку, дверь, лестница вверх. Стук каблуков по досчатому полу — мелкий и дробный — Анны, тяжёлый у юнкера. Скрип половиц. "Тише, капитана разбудишь". Юнкер кивнул. В конце коридора окно. (То самое, в которое смотрел юнкер утром первого дня). Подоконник — толстая дубовая доска, прорезана почти насквозь. "Ничего себе", — подумала Анна. Юнкер увидел ее взгляд и опустил глаза, посмотрел на руку, засмущался. Так, что Анна улыбнулась опять. А потом была дверь в конце коридора — та самая из которой она выскочила на поиски юнкера вечером. Казалось, что вечность назад. Кстати... — Рейнеке как раз довел ее до двери, отпустил руку, коротко кивнул — будто собрался прощаться.

— Кстати, а где ты спишь? А то тебя у меня все время ищут, — спросила она его, резко, как будто вспомнив что-то важное. Даже придержала немного за рукав, чтобы не испарился. И обомлела, услышав ответ.

— Как, под елкой? — тут Рейнеке бесцеремонно подхватили за руку, затащили, усадили на кровать и начали допрашивать с пристрастием.

— Под какой такой елкой? — повторила Анна вопрос — строго, невольно, по примеру Магды, упирая руки в бока.

— Ну тут, в лесу, недалеко. Третья слева, — бедный Рейнеке совсем обалдел от такого напора. И смотрел больше на пол, будто судорожно искал оброненные слова меж половицами.

— Тебе что, как прочим, комнату выделить не могли?

— Да выделили, — махнул рукой совсем растерявшийся юнкер, — Только напутали что-то. Выделили... В общем, твою.

Кровь стукнула по ушам звонкими молоточками. Напутали они, как же. Это не напутали, это Магда дура и шутки у неё под стать. Иди мол, подруга, комната тебя дожидается. Только комната его, а не ее. И сама хороша, могла бы и раньше сообразить — за какие заслуги ей хату, да ещё офицерскую. А бедный парень и впрямь три дня под елкой на снегу спал.

— Так, под елкой ты спать не будешь, — сказала она строго. — Простудишься. Холодно.

Пролетевший сквозняк взъерошил ей волосы. Как подтвердил.

— Не простужусь. Я пушистый, — огрызнулся было юнкер, но Анна в запале пропустила его слова мимо ушей.

— Завтра разберемся. Я с Магдой ещё поговорю, не спрячется. А пока... — И тут Анна осеклась, поняв, что именно только что сказала.

Осеклась, выдохнула, присела осторожно на край кровати.

"С ума я что-ли сошла? — подумала она, удивляясь собственному спокойствию, — ну да, так и есть. С ума я сошла. Нашла, от кого сундуком загораживаться".

Выдохнула и договорила. Раз уж начала:

— Будешь спать здесь. Пока, — голос чуть дрогнул. Рейнеке усмехнулся. Она не увидела, смотрела больше себе на ноги, только услышала фырканье под ухом. А потом его руки легли на ее, задрожавшие под его ладонями, плечи.

— Хорошо. Давай спать, — его голос прошелестел над ухом. Мягкий, обволакивающий голос. Анна невольно подняла голову и встретилась взглядом с его внимательными, большими глазами.

— Спи, ты устала, — повторил он. Медленно.

Усталость ватной подушкой ударила в голову, прокатилась ломотой по размякшему телу. Опустились налившиеся свинцом веки, не свои руки подхватили ее, понесли, ласково ткнулась в ухо старая подушка. И уже засыпая, сквозь вязкую дремоту она подумала, что надо встать, подкинуть дров в жаровню, забытую с вечера.

— Будет холодно, — сквозь сон подумала она, но холодно не было. Было тепло. И под руку подвернулось вдруг что-то пушистое и мягкое. Как в детстве — игрушка. И Анна заснула. Тихо,калачиком, сложив под щеку узкие ладони.

— Спи, ребенок. Умерли люди, желавшие души твоей.

Зверь, огромный, серый, лохматый зверь рядом с ней повернул голову и вздернул губы, обнажив кривые клыки. Будто улыбнулся и ласково. Флашвольф бежал и писарь был жив, но это было сейчас неважно. Совсем. Темнела, клубилась ночь за окном. Анна спала. Сон разгладил черты, смыл с лица беду и заботу. Тихо посапывал беззащитно вздернутый нос. Лохматый хвост повернулся, задрожал в воздухе. Пушистые серые волоски погладили ладони. Нежно. И играючи шлепнули слегка по вздернутому, сопящему носу. Анна улыбнулась во сне и откинула руку, повернувшись на спину. Попыталась вздохнуть. Не получилось — давили на грудь жёсткие ребра корсета. Зверь приподнялся на лапах, опустил голову, ухватил зубами узел шнуровки, потянул. Корсет со всеми его шнурами и ребрами разошелся на две половинки, плеснув белизной волку в глаза. Белизной полотняной рубашки. В разрезе воротника — тонкая шея, ямочка меж ключиц. Высокая грудь поднялась, набирая воздух, рубашка натянулась, затрепетала на теле. Двумя серпами луны, острыми пиками, с глубокой ложбиной — между. Зверь зарычал и медленно, с усилием отвернул голову. Задрожали уши, вздулись узлами мышцы на мощной шее. Теперь он смотрел в никуда, повторяя "Pater noster" в уме сорок раз. По десять на каждую лапу. Мама учила маленького Рейнеке делать так в дни полной луны. Помогало держаться на месте. Серому хвосту молитв не досталось, вот он и бродил, где хотел. А Анна спала, ей снилось лето, пушистое солнце, и ласковый лохматый ветер, обвевающий, щекочащий ласково ноги и шею и томно — грудь. А потом тьма лопнула за окном, взорвавшись по стеклу алым и желтым . Рассвет. Анне очень хотелось досмотреть сладкий сон, но барабанщикам под окном было плевать на такие тонкости.

— Доброе утро, — услышала она, раскрывая глаза.

— Доброе... — улыбнувшись, ответила она,

— Ой... — добавила тут же, сообразив натянуть одеяло до шеи. Рейнеке улыбнулся. Хорошо улыбался парень, ласково. Даже смущение делось куда-то. Он был уже одет. Наспех, небрежно, пуговицы перепутаны. Ёжик на голове — ой, кошмар... Взъерошен, мягко говоря больше обычного. И к двери тянется, будто уйти норовит. В таком виде.

— Подожди, — окликнула она его. Рука парня застыла на дверной ручке. Анна вскочила. Ойкнула — хорошо Рейнеке догадался закрыть глаза — по быстрому затянулась, накинула платок, поправила волосы. И взялась за юнкера всерьёз. Через пару минут парень был уже в приличном виде — относительно, но в казарме сойдёт. Вот только ..

— Голодный? — спросила она его.

— Как волк, — ответил он, щелкнув зубами для убедительности. Хорошо получилось, впрочем, учитывая вчерашние превращения — неудивительно. А Анна достала из сундука краюху хлеба, нож, палку колбасы. Оттяпала ломоть, положила кружок колбасы сверху. Посмотрела Рейнеке в большие, добрые и очень голодные глаза и добавила ещё два. Щелчок зубами и бутерброд исчез. Мигом, будто его и не было.

— Спасибо.

— Да не за что. Иди, а то сейчас опять искать будут.

Рейнеке учтиво кивнул и исчез, как тот бутерброд — раз, и не было.

— Иди, рыцарь ... — выдохнула Анна на прощание, уже в закрытую дверь. Встряхнула постель.

— Пес-рыцарь, — добавила в сердцах, гадая, как теперь простыню от шерсти чистить.

3-20

Знаки судьбы

Выйдя за порог Рейнеке — юнкер первым делом узнал, что на хозяйстве опять он один — капитан, сержант и прочие офицеры ушли в город, разбираться с навороченными за ночь делами. Парень выругался про себя, обошел дозором гудящий каменный четырехугольник. Два раза, изнутри и снаружи, порыкивая на невезучих. Грозно, на сержантский манер, но больше для тренировки. Получалась пока не очень, у итальянца куда лучше. Заодно напоролся на рядового Майера в укромном углу. Этот уже успел оклематься, накрутить кошачьим манером усы, и всем, кому надо, рассказать, как он выгнал из города дознавателя Флашвольфа. Само-собой героически и, само-собой, в одиночку. Почти. Остальные немного помогали. В итоге кудрявая Катаржина (или госпожа Майер с недавних пор) вначале нарисовала на роже бравого рядового еще один фиолетовый синяк, в придачу к оставленному Флашвольфом. Чтобы не врал. Потом еще один, чтоб добычу не утаивал. А потом и самого рядового взяла в оборот. Пару раз и целилась на третий, не подвернись юнкер некстати.

— Что, вашу мать, здесь происходит? — рявкнул юнкер, хотя с этой парочкой все было ясно и так. По виду уехавшей до самых бедер вверх юбки.