Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр - Страница 25

"Приличный город" — капитан не удержался от улыбки на этих словах. А фогт все багровел и багровел.

— И о нем немедленно будет доложено их светлости герцогу... вас повесят, капитан.

"Приговорённые встретили казнь с большим достоинством" — пробежала в голове у Якова недавняя цитата. Шаг вперёд. Ещё один. Поймать взгляд взглядом — Яков содрогнулся, глядя господину фогту в красные от гнева глаза под кустистыми бровями.

"Вот и потренируюсь"

— И о чем вы доложите их светлости герцогу, господин фогт?

— О нападении...

— При каких обстоятельствах? Ваши люди собирались произвести арест? — фогт невольно кивнул. Капитан изобразил самую хищную из улыбок:

— Тогда это вас повесят, а не меня. За оскорбление их императорского величества. Солдат — его слуга, не так ли?

— У нас свободный город. Наш суд...

— Пусть занимается ворами и мошенниками. Солдаты относятся к ведомству военного трибунала. Мы — не ваша юрисдикция, господа.

Дознаватель, молчавший весь разговор, внезапно шагнул вперёд. Мелодичный звон пронёсся по зале. Фогт отшатнулся, капитан остался стоять, лишь перевёл на "серебряного" глаза. А тот сделал ещё шаг, развернулся и бросил:

— Военный трибунал тут не при чём. Арестовать пытались совсем не солдата. Была женщина. Арестовать пытались её...

— Высокая, беловолосая?

— Да.

— Тогда вам повезло, что остались живы...

— Ну это переходит всякие границы, капитан... Солдата, слугу империи ещё можно понять, но всякая про...

«С левой в челюсть. И чтобы не встал», — подумал про себя капитан и ответил — быстро, пока жжение в кулаках не стало нестерпимым.

— Если это та, о ком я думаю, то она законная жена солдата империи. И, в таковом качестве, вашему суду, господа, безусловно, не подлежит.

— Законная... — фогт недоверчиво улыбнулся. Лесли в очередной раз прибил желание его придушить.

— Законней не бывает. Маршал Тилли подтвердил бы, будь он жив. Так что — закон об оскорблении величества в силе и тут.

— Кто сказал?

Яков усмехнулся, поймал глазами фогтов взгляд и чётко ответил:

— Вы.

— Я? Когда? — на этот раз господин фогт покраснел, ради разнообразия, от изумления.

Над фогтовой головой парила на стене Фемида — нарисованная девка с мечом и весами. Повязку на глазах художник малевал криво. Капитану на миг показалось, что правосудие подмигивает ему с вышины.

— А не вы ли мне хлебную ведомость час назад подписали, в счёт имперских налогов? Все ровно, сотня пик, двести ложек.

«Ну, положим, совсем не ровно, но эти детали сейчас ни к чему».

Вот по этой бумаге она и проходит — графа "ложки", строка номер один. А раз человек получает деньги от императора — он является его слугой, не так ли господа?

Фогт невольно кивнул. «Похоже, справился» — подумал капитан и продолжил, уже примирительно:

— Так что, господа — погорячились и будет. Обо всех инцидентах сообщайте мне, город не останется без возмещения, а виновные, без наказания. Сегодняшний случай будет разобран, виновный, наказан моей властью, в соответствии с уставом. Солдаты и их законные жёны вашей юрисдикции не подлежат, попытка их ареста рассматривается как оскорбление величества.

Дознаватель смерил Якова взглядом— холодным и серым, как зимняя непогода:

— Хорошо. Но и ваши люди пусть не вмешиваются в городские дела. Если казармы станут прибежищем колдовства — вы ответите

Яков невольно оглянулся — будто ища глазами табличку "выход". Его взгляд пробежал по парадной зале, высоким сводчатым окнам, красному лицу фогта, разному креслу, двум высоким сундукам у стены за загородкой.

— Не имею ни малейшего желания, — Якову не нравился этот ответ, но и других он не видел.

— Отлично, господа, — прошелестел из угла ещё один голос — тихий, вкрадчивый. Майстер Карл Хазер подал голос со своего писарского места на табурете в углу, — порядочные люди всегда смогут договориться, не правда ли? Мир?

"Меня начинает воротить от этого слова" — подумал Яков, но кивнул. Делать было нечего.

3-8

раны и подозрения

В этот раз вышли они с сержантом из ратуши спокойно. Никто не хватал за рукава и остановить не пытался, зря Яков держал руки на всякий случай, на поясе, поближе к эфесам клинков Ратуша пустела, расписные каменные своды ещё отражали гул голосов, но тихо и спокойно. Улица встретила их ударом ветра в лицо и кусающим за уши морозом. Яков надвинул шляпу плотнее, невольно обернулся, запахивая плащ. Над головой звонко пробили часы на высокой башне.

— Дела, ой и дела тут творятся господин капитан, прости господи какие дела, — проговорил задумчиво старый сержант, осматриваясь и теребя широкой ладонью лохматую бороду.

Капитан огляделся: площадь пустела, одинокие прохожие жались к стенам. Темнели стрельчатые окна в домах напротив, одинокий нищий сидел, привалившись спиной к нарисованным ангелам на стенах собора.

— Это не наша юрисдикция, сержант. Мир, сидим тихо, гоняем наших орлов по плацу.

— Оно да, конечно… тем более, если вспомнить, как мы их герцогской светлости год назад насолили… ой, и злой он на нас. (подробнее — в рассказе «ящик с пандорою» )

И слышать про нас лишний раз ему не надо. Вспомнит прошлое — мало нам не покажется. Вот только... — мимо них по неровной брусчатке прогрохотали колеса повозки. Сержант оглянулся, Яков вместе с ним. Пара усталых одров протащила воз с дровами. Может и просто так.

— Подорожали ... — проговорил сержант, запустив ладонь в бороду.

— Сержант?

— Дрова, говорю, в городе подорожали. С тех пор, как майстер дознаватель тут.

— При чем тут дрова? — сказал было Яков, но тут их прервали. Вежливым, тихим голосом с отчётливым французским акцентом.

— Добрый вечер господа. — капитан невольно поднял голову к небу — солнце на крестах и острых шпилях отливало закатными, красными отблесками. Действительно, почти вечер. Потом обернулся и вежливо кивнул аббату Эрбле. Тот столь же учтиво приподнял шляпу в ответ. "Холодновато сейчас для такой вежливости".

— Да, господа офицеры. Весёлый город не столь уж весел, как вы нам рассказывали.

— Увы, — Яков пожал плечами. Ничего умнее он выдумать не смог, — впрочем, для вас, как для сочинителя, всё это, наверное, интересно. Ведьмы, колдуны, тайны, кровавые договоры. Не знаю только, сколько правды во всем этом.

— Ну, и я не знаю, господа. Покойный Ришелье относился к этому очень внимательно, а он — как к нему ни относись — был великий человек.

Сержант засопел, откашлялся и неожиданно вступил в разговор:

— Да и не спорю, великий. Был. Вот только, позвольте я вам, месье, одну байку расскажу. Я, сталбыть, как молодой был, тянул лямку на испанскую корону, во Фландрии. Фландрская армия, сталбыть, помните? С самим маршалом Спинолой служил, не просто так. Чин, конечно, тогда был невеликий, но в охране ходил, маршала часто видел. Вот он великий человек был, без шуток, да-да... но это я к чему все, господа:

Француз вежливо улыбнулся. Сержант продолжил, неторопливо шевеля губами:

— Объявился однажды в Брюсселе-городе один такой, вроде дознавателя местного. Взял девицу лет эдак двенадцати да и под арест — ведьма де, на шабаш летала, и с нечистым была и всем его адским воинством...усим и одновременно. Судьи уши и развесили, признание записали, дрова заготовили. Ну, а маршал, как про это прослышал — приказал вначале повивальных бабок позвать, да проверить. А потом спалить.

Сержант прервался, набирая воздуха в грудь. Чуть слышный звон заставил его обернуться — за спиной серебряной статуей застыл дознаватель — руки скрещены на груди, глаза смотрят в пространство. Сумел подобраться неслышно. А сам, явно, слышал всё.

Сержантская борода дёрнулась вверх пару раз, ветеран огладил её рукой, смерил дознавателя взглядом и упрямо продолжил.

— Спалить приказал, как по закону и положено. Ой, и хорошо горели... господин обвинитель и весь трибунал. Бабки-то, повивальные, невинность обнаружили.