Дьявол в сердце - Жей Анник - Страница 39

Вейсс избегал ее, потому что он завтракал, обедал и ужинал вместе с ней, потому что он спал с ней, просыпался с ней, потому что он принадлежал ей душой и телом, боясь даже сойти с ума. «Ты думаешь, Господи, что он любит меня до такой степени?» — спросила она из кокетства.

— Помолимся за тех, кто считает себя нелюбимыми, — ответил Вейсс издалека. Сначала был благодарственный молебен, потом святое причастие. Элка вспомнила, что до тринадцатого века христиане не причащались: пришло время этим воспользоваться! Разносчик пиццы, затянутый в оранжевый комбинезон, бродяга с багровым лицом, три брюнетки в мини-юбках и на высоких танкетках, две женщины-вамп с волосатыми икрами помогали Вейссу распределять святое причастие. Элка поднялась и пошла за когортой, которая двумя колоннами приближалась к алтарю.

— Пощади грешников, Господи, — пели проститутки.

Какой голод утолял священник? Мериньяк ничего не понял. Разум был следствием случая, доброта — результатом Божественного Промысла. Под огромным распятием Вейсс казался таким маленьким и таким беззащитным, но единственным в своем роде и исполненным всеми силами своей надежды! Без него этот нынешний собор распался бы, но куда бы они все разбежались? Элка выглянула из-за плеча своего соседа. Причастие имело успех. Будут ли хлеб и вино? Тело и кровь Господни? Влюбленная не ведала этого, единственное, что она знала, — в конце ее ожиданий находится тот, кто накормит ее из своих рук Элка поняла, что она встала не с той стороны. Глядя священнику в глаза, как Захея, нависший над зеваками, бесстыдница перешла в другую очередь.

В пяти сантиметрах от отправляющего службу Элка заметила пушок на его щеке, его глаза, которых никогда не видела так близко, тяжелые ресницы, опускающиеся на золото его зрачков, и даже услышала, как потрескивает материя, облачавшая ее возлюбленного.

Она склонилась перед ним. Он был не только «Служителем всех», гарантом благовеста: он был человеком из плоти и крови. Она склонилась перед своей любовью грациозно, как женщина, которая всю жизнь падала ниц перед своими возлюбленными. А между тем такое приветствие она делала впервые и впервые участвовала в трапезе Господней. Этим неуловимым движением она демонстрировала свою страсть к мужчине и уважение к роду его занятий. Это был духовный поклон, знак принадлежности.

Вейсс вздрогнул. Минута была исполнена значения настолько, что любая мелочь могла ее нарушить. Они совершали причастие на другом уровне, и это было непросто. Тело священное и тело мирское сливались в полном и тайном согласии. Вейсс взял облатку и уверенным движением положил в ее ладонь.

— Тело Христово, — прошептал он в трех сантиметрах от ее рта.

Ее глаза превратились в дрель, черный бурав, потрескивающий от бархатных молний. Она открыла рот, выставив напоказ свои губы, шею, грудь женщины. Слабея, она почувствовала святой выступ грудей и узнала их нежную выпуклость. Они тоже причащались.

— Аминь, — пробормотала она. «Любовь моя», — добавила она мысленно, любуясь наклонившимся к ней Люком. Зрачки все углублялись. Появилось золото в самородках. Очи Черные воплощались. Песнь и Вейсс становились единым.

Она проглотила облатку. Губы умолкли, тела отдалились, но над священным сосудом их глаза еще причащались. Глаза священника были окнами в жизнь. Открывая их, открываешь безбрежные горизонты.

Все иглы, воткнутые в ее сердце, сломались и выпали в виде тончайшего пепла, совершенно безвредные и абсолютно уничтоженные. Не понимая этого явления, одновременно и физического, и духовного, и в мире движения частиц, и в царстве невидимого, Элка вышла.

Она ушла до угощения, приготовленного Вейссом. Много выстрадав, Элка холила каждую свою радость, как ювелир свои сокровища. Перед закрытием занавеса она каждый вечер убирала все с витрины, укладывала каждое воспоминание в футляр, поверх остальных, с осторожностью матери.

27 мая

— Чтобы церкви были полными, надо, чтобы проповедник внушал доверие. А чтобы священник внушал доверие, достаточно увидеть его под руку с женщиной. Священник-гомосексуалист будет любить мужчину, и что тогда? Подумаешь. Сексуальная ориентация не имеет значения, Бог — это нежность и любовь, Любовь — заповедь всех заповедей.

Элка разговаривала с негритянкой, которая слушала, лежа на спине, задрав ноги.

— Церковь, как скороварка, готовая взорваться, ее иерархия сидит на крышке. Монахи останутся монахами: они хотят пустыни, но статус священника должен измениться: он невыносим, — заключила Элка. И почему нет священнослужителей на определенный срок?

Через четыре или пять лет клерикалы могли бы оставаться на новый срок или менять свое состояние, не подвергаясь унизительному «расстрижению», состряпанному Церковью, чтобы опозорить своих возлюбленных. Неужели священники-протестанты хуже служат Богу оттого, что у них есть дети? Неужели восточные православные священники хуже служат обедню, если накануне занимались любовью?

Рак делал ясновидящими агностиков, размышляющих о судьбах Церкви, словно устанавливал в их мозгу прожектор, освещающий горизонт. Если священник становится отцом семейства, то, может быть, хватит ему жить на минимальное пособие? Ведь увеличивали же зарплату медсестер.

Элка включила свой компьютер. На сайте «Монд» она узнала о смерти Пьера Батона, наступившей после инфаркта.

Менеджер оставил двух сыновей и дочь. Элке стало жаль их. А что с империей недвижимости, которую построил их отец? Что с его состоянием? С его загородными поместьями? С его бассейном на крыше? Элка вздохнула и вышла из сайта. Она больше не смотрела новости о реконструкциях. Вейсс считал, что нужно измениться самому и искупить грехи своего сердца, прежде чем переделывать что бы то ни было. Если рассуждать в этом духе, к чему тогда сайт Worlwidelmmo.com?

Элка никому ничего не посылала по электронной почте и ниоткуда ничего не получала. «Завтра я позвоню Бертрану», — пообещала она себе. Она была так одержима Вейссом, что даже время ускоряло свой бег. Были Бог и Вейсс — это уже много. Люк думал о ней каждый день. Уверенность в этом была ее силой, а надежда — ее вакциной.

Дни были длинными, солнце — вечным, свет золотил балюстраду. В мае жизнь сладка, ночи нет. Кошки спали. Благодаря священному договору, Вейсс любил ее. Она переживала самый прекрасный месяц в Париже, тот, о котором мечтают американцы.

28 июня

Вся эпоха спрессовалась в отрезке, как будто для моментального черно-белого снимка. Разные поколения и этнические группы, кресты и исламские головные платки смешались на время между двумя остановками. Блондины, брюнеты, маленькие, высокие, толстые, старые, красавцы, уроды, туристы и коренные парижане грациозно стиснули друг друга.

На станции «Сен-Лазар» какой-то незнакомец обнял меня. Я, придавленная к старушке, которая мне добродушно улыбалась, не могла проверить, повезло мне или нет. Каждый был прижат к своему соседу. Все было пестрым, космополитичным, парижским. При оголенном, ярком свете, под стук колес никто не возмущался даже на поворотах, когда скорость бросала нас друг на друга. Красавица-негритянка — косички, задница, белая майка — впрыгнула к нам прямо сквозь закрывающиеся двери. Ей нашли место. Пот, пачули, затхлый запах подземелья: воняло в метро изрядно.

Я опаздывала в Назарет. Я ездила туда каждый день: руководители Ассоциации взяли меня на полную рабочую неделю. Не Вейсс ли замолвил словечко?

Зарплата моя была минимальной, но я была весьма горда тем, что у меня есть работа, служебные отношения и даже привычки. В тот день, когда меня приняли на работу, вечером на террасе кафе «Сен-Жан» мы с Люком и Мирей выпили по коктейлю «кир».

Моя начальница сказала, что я слишком ранимая, и это мой большой недостаток. Я должна стать жестче, сердце должно «забронзоветь». Чего только не насмотришься в Назарете, работая в благотворительных организациях: нельзя тащить на себе несчастья всего мира. «Никогда не давай ни денег, ни номера своего мобильного», — посоветовала мне она. Табличка с надписью в прихожей сообщала возможным злоумышленникам, что касса пуста и грабить нечего.