Дьявол в сердце - Жей Анник - Страница 16

Над ней склонился д-р Жаффе.

— Давление очень низкое. Цвет лица землистый, рефлексов нет. Гемостаз! Быстро!

Медсестра сверилась с записями и уколола Элкин указательный палец. Вокруг уже собиралась толпа. Все говорили одновременно. Элка поняла: что-то не так. Должно быть, возникли осложнения. Кажется, она была королевой осложнений.

— Экстренный вызов! Предупредите блок!

Она была слишком слаба, чтобы волноваться. Вокруг ее кровати бегали практиканты. Подняв глаза, Элка отметила, что капельница сменила цвет. Красный. Вторая капельница. Вливали не только в здоровую руку, вливали в обе! Кто-то крепко прижимал ее локти к кровати. «Красная капельница — значит, кровь», — подумала Элка. Они не только терзали то, что осталось от ее руки, но и вливали ей чужую кровь! Разве чужая кровь не опасна? А что если ее заразят гепатитом В или С, вирусом коровьего бешенства, СПИДом? Им что, рака мало? Кто-то подбежал с новыми пакетами для капельницы. Плазма начинала действовать.

Появилась женщина в белом и распаковала принесенный аппарат. Она водила датчиком УЗИ, глядя на экран. Ее окружали три хирурга, два анестезиолога и пять медсестер. Все выглядели встревоженными. Должно быть, их вымотали эти бесконечные операции, этот неподдающийся рак.

— Срочно действуйте, — заключила женщина в белом, складывая аппарат.

Д-р Жаффе взял Элку за руку.

— Внутреннее кровотечение. Нужна еще одна операция. Мужайтесь.

— Это невозможно, — сказала она, лежа с широко раскинутыми руками.

Медицинская бригада вывезла каталку из послеоперационной и направилась обратно в оперблок.

— Я умру, — прошептала она.

— Вовсе нет, — ответил врач, ускоряя бег.

Должно быть, асы скальпеля совершили ошибку. Медсестры, анестезиологи и врачи не предполагали, что их ошибка может стать роковой. Элка прислушивалась к своему обескровленному телу, и это тело говорило, что не выдержит никакого прикосновения, даже самого маленького скальпеля.

Ее тело устало, ее тело сказало «нет».

Подталкиваемая медицинской бригадой каталка ехала по коридорам. Кровать, кровь, капельница — вся эта сцена снова повторилась под прожекторами. Элка была звездой в этом театре теней. Роль досталась тяжелая: она играла собственную смерть в прямом эфире. Хор был на месте, трагедия разворачивалась. Актеры в масках, похожие на марсиан, приблизились. Она была заложницей. Заложницей рака, побочных эффектов и зеленых масок. Когда она уплыла с этого берега? В какой момент ее жизнь превратилась в ад?

Ей хотелось попросить их все прекратить, но она не смогла произнести ни слова. Она глазами делала знаки, но они ее не понимали. Элка больше не чувствовала себя женщиной, вообще никем себя не чувствовала, она была телом, кровью, внутренними органами. Сердце билось все слабее.

— Давление снова падает! — закричала женщина.

— Риск остановки сердца! — закричал мужчина.

Элка вдруг перестала бояться. Природа сделала свое дело: ее наполняла нежность, из нее ушло что-то, державшееся за жизнь. Это судьба. Дойти до пределов страдания под ненужным прожектором. Теобальд будет страдать, Антуан тоже, но в его возрасте все быстро забывается. Тристаны будут опечалены. Мертвая, она получит право на бесконечный розовый период. Мелкий Бес проживет сто лет.

Она жалела, что никто не держит ее за руку, ни одного близкого, ни одного дорогого человека, чтобы спокойно умереть. Незнакомцы волновались. Колпаки, маски, взгляды, направленные на нее: хор без сердца дырявил ее тело.

«Это последнее, что я вижу», — подумала умирающая.

Потом провал в темноту комы.

* * *

Темный тоннель, в конце которого сиял белый свет. Расхожее клише не обмануло. Она плавала в непонятном пространстве. Откуда-то вырисовывались тени. Они не издавали ни малейшего звука, склонялись над тем, чем должна была быть она.

Тоннель расширялся. Надо было оттолкнуться, сделать последнее усилие, метнуться к свету. Она повела плечом и почувствовала свободу.

— Она возвращается! — раздался чей-то голос.

К ней склонился какой-то призрак. Страдание разорвалось тысячей осколков. По трубкам потек морфий, и крик, готовый сорваться с ее губ, умер, не успев родиться. Желудок, печень, селезенка, почки — казалось, компьютер был везде, кроме Элкиных мыслей.

Аппараты делали свою работу, машины гудели, трубки одновременно вдували воздух. Ее губы пересохли, как Сахара, глаза жгло. Простыню подняли, чтобы послушать и просканировать ее. Из ноздрей торчали трубки — это была жесточайшая пытка. Рот был забит, и нельзя было издать ни звука: интубационная трубка, соединенная с аппаратом ИВЛ, как мощная рука, распирала ей горло. Она услышала свист воздуха. Это было ее дыхание.

К ней нагнулась тень, чтобы проверить пипетки, вливающие кровь и жидкости. Врач-реаниматолог смочил ее губы, прилипшие к интубационной трубке. Потрескавшиеся губы увлажнились, и Элка заплакала от радости.

— Отключаем ее. При малейшей угрозе снова присоединяйте к аппарату.

Голубоватые растворы поблескивали над кроватью, отгороженной ширмами. Изо рта убрали огромные предметы, она вдохнула полной грудью, воздух ворвался в ее маленькие легкие.

Каждые три минуты ее давление измерял аппарат, прикрепленный к правой лодыжке. Область сердца была покрыта электродами. Стоило ей шевельнуться, как срабатывала сирена, и к ней устремлялись тени. Казалось, обе ее руки прикованы к разделочной доске. Другие трубки были введены ей в пупок, в пах и бедренную артерию, а также к яремной и подключичной вене. Это позволяло брать анализы, измерять давление и постоянно контролировать сердечный ритм. Зонды и катетеры обеспечивали искусственное питание, введение медикаментов и баланс притока крови. Аппараты контролировали сердечную частоту, температуру, давление и все жизненные показатели.

«Я живая машина», — подумала Элка. Она посмотрела в сторону окна и узнала этот пейзаж. Она была на первом этаже Поль-Брусса. Кучи грязи, котлован, ухабистая дорога. Три красных крана замерли над полуприцепами. Стройка Вильжюифа выглядела покинутой, никто там не работал. Почему реанимация оборудована на первом этаже? Ответ не замедлил явиться, хотя мозг еще был в тумане. Неподалеку, на первом этаже, находился морг — это облегчало транспортировку тела.

— Она еще не в норме.

Над ней человек в маске говорил голосом д-ра Жаффе. Она взяла его за руку. Происходил немой диалог. Под закрытыми веками рассыпались искры, пронзая полотно, чтобы достичь мира Элки. И тогда, неведомо почему, она подумала о Боге. Он показал свой гнев, обрекая на кровавую битву с болезнью, или же хотел спасти ее in extremis[9]? Обе версии имели право на жизнь, как дилемма стакана — наполовину пустой или наполовину полный? Д-р Жаффе разговаривал с коллегой.

— Прогноз такой же.

Дочь Мод знала, что выживет. Лодка Ночи проплыла мимо, вдали виднелись луга, кусты боярышника.

Вечером близкие получили право склониться к постели больной. Переодетые, как хирурги, они были в белых халатах, мягких тапочках, зеленых масках и душевых шапочках. Элка смотрела в их полные слез глаза. Она узнала Теобальда, Веру, Бертрана. Ей хотелось увидеть Антуана, но будущий судья не знал, что чуть не потерял мать: он проходил стажировку в Африке.

Прибыв из «Даров Бретани», Тристаны остановились рядом с больницей, в отеле «Ибис». Они ужинали с Теобальдом в кафетерии. У них настал голубой период, они любили его: это было видно невооруженным глазом. С их сомкнутых страхом губ не падали ни жабы, ни змеи, а только прекрасные розы. В какой-то момент сломленная бессонными ночами, Иветта наклонилась поцеловать Элку. Несмотря на трубки, пронзавшие тело в двадцати двух местах, Элка отстранилась. Она не выносила никакого контакта со своими.

* * *

Рождественские елки выбрасывали в окна. Улицы города были усеяны их трупами. С людьми так же: вас берут, вас используют, вас выбрасывают. Праздник окончился, деревья, символизировавшие его, тихо умирали.