Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихи остаются в строю

Алтаузен Джек

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихи остаются в строю - Алтаузен Джек - Страница 24

Изменить размер шрифта:

Парень двадцати двух лет

Там, в туманах, в тишине, в кустах,

На краю земли, в таких местах,

Где кругом огня родного нет, —

Там стоит он, двадцати двух лет.

Ночь идет — он не смыкает глаз,

День идет — он думает о вас,

Думает и ночи он и дни,

Будто в мире только вы одни.

Все дожди в Волынской стороне

Побывали на его спине.

И пески от треснувшей земли

Ветры прямо на него вели, —

Но стоит он, смуглый и прямой.

Если выпадет стране родной

Час тревоги,

Вспомните:

Никогда, нигде

Никакой беде

К вам, товарищи, проходу нет,

Там, где парень двадцати двух лет.

Сергей Спирт

Абхазия

Если ты не видал рассвета,

Отраженного горной рекой

У извилистого парапета,

Перевитого синевой;

Если около звонкой Бзыби

Ты опять посмотрел с высоты,

Как блестят чешуею рыбьей

Разноцветные брызги воды;

Если вновь, проходя по ущелью,

Ты забыл оглянуться назад

И не видел скользкой форели,

Проплывающей водопад,

То тогда, чтоб не даром лазить,

Прикрывая рукою глаза,

По петляющим тропам Абхазии,

Улетающим в небеса, —

Не забудь на поляне открытой,

У замшелой и древней стены

Покоряющей пляски джигита

В однозвучной оправе зурны.

И над берегом дымной Мшовны

На досуге припомни потом

Эти горы с надвинутым словно

До бровей снеговым башлыком;

Где какой-то особенный воздух,

Сквозь который навесом густым

Виноградными гроздьями звезды

Созревают над пляжем ночным;

Где преданьями жив каждый камень,

Только тронь — и начнется рассказ.

И над морем закатное пламя

Провожает рыбачий баркас.

Вадим Стрельченко

Человек

Мне этот человек знаком? Знаком.

А как же! Часто сходимся вдвоем

У радиотрубы, в дверях трамвая.

Он часто молод, а порою сед.

Порой в пальто, порой в шинель одет.

Он все опешит, меня не замечая.

Мы утром у киоска ждем газет:

— Ну, как в Мадриде?

Жертв сегодня нет?

А что китайцы — подошли к Шанхаю?

А как

В Полтаве ясли для детей? —

(О, этот семьянин и грамотей

На всю планету смотрит… Я-то знаю!)

Куда ни повернешься — всюду он!

Его в Туркмению везет вагон,

Его несет на Север в самолете.

Пусть снизу океан ломает лед…

Он соль достанет, примус разведет,—

Как дома, приготовится, к работе.

Он обживется всюду и всегда.

Сожженный солнцем камень, глыба льда —

Все для него квартира неплохая.

Где б ни был он, там вспыхнет свет.

Где бы ни был он, там Сталина портрет.

И хлеб, и чертежи, и кружка чая.

А как поет он песни! Все о том,

Кто водит караваны, любит дом

И в облаках плывет. Сидит в Советах.

Так на рояле, в хоре, на трубе

Он распевает песни о себе

И улыбается, как на портретах.

Он толст и тонок, холост и женат,

Родился сорок, двадцать лет назад.

Родился в Минске, в Харькове, в Тюмени.

Вот он идет по улице, гляди:

Порою орден на его груди,

Порою только веточка сирени.

Он любит толпы людных площадей,

Стакан вина и голоса друзей,

Такой уж он общительный мужчина…

Над буквами газетного столбца

И в зеркале моем —

Черты лица

Знакомого мне с детства гражданина.

1939

Дом в Тортосе

Сотня птиц на каждой сосне,

Сотня маленьких крикунов…

И на миг захотелось мне

Сбросить груз моих башмаков,

И когда б не люди кругом,

Я бы обнял руками ствол, —

Будто в детстве, ползком-ползком

До вершины сосны дошел.

Я качался бы налегке,

Я вбирал бы солнечный свет…

Если б я не держал в руке

Исполинских листьев-газет:

Вот на снимке испанский дом,

Над которым шел бомбовоз..

Дом с проваленным потолком,

Дом — для ветра, жилище гроз.

Всё — на улице: стол, и стул,

И кровать, подружка любви,

И тележка… Но старый мул

Не везет, а лежит в крови.

… … … … … … … … … … …

Дом в Тортосе. Жилище гроз.

Дом для ветра… А кто в нем рос,

Стал мужчиной, женился там?

Граждане!

За этой стеной

Пели женщины по утрам,

Стекла мыли, мели метлой.

Братья!

Дым выходил из труб:

Это двигали сковороду,

Так любовно солили суп,

Будто благословляли еду.

Я свидетельствую, что тут,

Где была этажерка, там,

Где стояла кровать, —

Ревут —

Ветры мокрые по утрам.

Разрушитель! Плати за дом

Рыжей хитрою головой.

Я настаиваю на том,

Что жильцы не спят под землей,

Что зажжется лампа в окне.

…Я стою с газетным листом,

И припоминается мне Дом в Одессе,

Дом в голубом.

(Голубой воды — не стакан!

Море плещется широко.

К шелковице прильнул платан…

Южно-южно, легко-легко.)

В доме комната есть одна.

Ни мимоз, ни ландышей в ней.

И коврами не убрана.

И вином не манит гостей.

Но когда бы звонок дверной

Ни нажал я,

Всегда в ответ

Зашуршат шаги за стеной,

Двери скрипнут, зажжется свет,

Выйдет, женщина…

Мать. Привет!

Я горжусь, что сквозь жизнь пронес

Сердце цепкое, что хребет

Мне не выгнул туберкулез,

Что и пальцы мои крепки,

Что в ответ на обиду, мать,

Я сумею их в кулаки —

Как и все — на винтовке сжать.