Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихи остаются в строю

Алтаузен Джек

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихи остаются в строю - Алтаузен Джек - Страница 21

Изменить размер шрифта:

Памятник

Им не воздвигли мраморной плиты.

На бугорке, где гроб землей накрыли,

Как ощущенье вечной высоты,

Пропеллер неисправный положили.

И надписи отгранивать им рано —

Ведь каждый, небо видевший, читал,

Когда слова высокого чекана

Пропеллер их на небе высекал.

И хоть рекорд достигнут ими не был,

Хотя мотор и сдал на полпути, —

Остановись, взгляни прямее в небо,

И надпись ту, как мужество, прочти.

О, если б все с такою жаждой жили! —

Чтоб на могилу им взамен плиты,

Как память ими взятой высоты,

Их инструмент разбитый положили

И лишь потом поставили цветы.

Варвара Наумова

Снова лето

Еще со взгорья, как штыки нацелясь,

Торчат сухие мертвые стволы

И, словно зло оскаленная челюсть,

На мшистом склоне надолбы белы;

Еще землянок черные берлоги,

Сухим быльем с краев занесены,

Зияют в чаще по краям дороги, —

Но этот лес — живой музей войны.

Уж на дрова разобраны завалы,

Природа нам союзницей была:

Она дождями гарь боев смывала,

На пепелище зелень привела.

И хутора спускаются в долину,

С угрюмым одиночеством простясь,

И жизнь полей становится единой,

И неразрывной будет эта связь.

Еще для слуха кажутся чужими

Названья сел, и путь меж ними

нов, —

Но родины единственное имя

Встает как день над волнами холмов.

И люди здесь спешат трудом и словом

Запечатлеть во всем ее черты,

Уже навек сроднившись с краем новым

В сознании спокойной правоты.

«Оленьих копыт полукружья…»

Оленьих копыт полукружья

По отмели цепью идут,

Блестят комариные лужи,

И лемминги в травах снуют.

На север, на запад, к востоку

И к югу, чиста ото льда,

По мелким и узким протокам

Блестит паутиной вода.

Беседую с хмурым радистом,

Играю с домашним зверьем,

Негреющим солнечным диском

Наш остров весь день озарен.

Работаем днем, а досуга

Вечернего час подойдет —

На выбор готовы к услугам

Ружье, патефон, перемет.

Но где на досуге ни буду,

Уйти от нее не могу:

Упорно видна отовсюду

Гора, что на том берегу.

И нет ничего, что могло бы

Так в памяти лечь глубоко,

Как эта спокойная злоба

Сквозь мох проступивших клыков,

И контур, чернеющий тонко

Над ними в просторе пустом, —

Последняя пристань де Лонга

Помечена черным крестом.

Неплохо гангрена и голод

Атаку умели вести

В безлесных, заснеженных долах,

Где дьявольский ветер свистит.

Черней не бывало печали,

И мысли о ней леденят,—

О, если б вы нас повстречали!

Вы к нам бы зашли, лейтенант,

По радио миру поведать

Про дрейф и услышать Москву,

И знать, что недавние беды —

Лишь тягостный сон наяву.

* * *

Ручные кричат лебедята,

И темным сияет лицом

Якут из Большого Тумата,

Сидящий за чайным столом.

Когда же на позднем закате

Из дальней протоки придет

С разведки вернувшийся катер

За мною — для новых работ, —

Прощаясь, запомню я дали,

Бревенчатый облик жилья

И мертвую гору, что звали

Вокруг — Кюэгель-Хая,

Что хмурится, ввысь упирая,

Над дикою скудостью мест,

На прошлом полярного края

Навеки поставленный крест.

Петр Незнамов

Где-то под Ачинском

Сосна да пихта.

Лес да лес,

да на опушке горсть домишек,

а поезд в гору

лез да лез,

разгромыхав лесные тиши.

А поезд мерно —

лязг да лязг —

все лез, да лез, да резал кручи,

с тишайшим лесом поделясь

железной песней —

самой лучшей.

Сосна да пихта.

Шесть утра.

В красноармейском эшелоне

еще горнист не шел играть —

будить бойцов и эти лона.

Был эшелон как эшелон:

сем сотен красной молодежи,

которой солнце бить челом

неслось небесным бездорожьем;

которой

след горячих дней

был по ноге,

костюм — по росту

и так же шел, суровый, к ней,

как горным высям чистый воздух;

которой

путь сиял таков,

что мерять пафос брали версты…

Был эшелон семьсот штыков:

семьсот штыков —

одно упорство.

Сосна да пихта.

Сонь да тишь,

да в этой тиши горсть домишек,

таких,

что сразу не найти,

таких,

что даже тиши тише.

И вдруг — горнист.

И вдруг — рожок.

И вдруг, — как пламя на пожаре,

басок дневального обжег:

— Вставай,

вставай,

вставай, товарищ!