Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Учение о цвете. Теория познания - фон Гёте Иоганн Вольфганг - Страница 20


20
Изменить размер шрифта:

Для достижения этой цели я пе мог иайти ничего лучшего как обратиться к пластическому искусству. У меня был пе одни повод к этому: я так часто слышал о родстве искусств, их наминали даже обрабатывать в известной связи. Раньше, бывало, и часы одиночества, мое впнмапие привлекала к себе природа как ландшафт; и так как я с детства шатался по мастерским живописцев, то теперь я пытался по мере сил превращать в картину то, что представало предо мною в действительности; и не обладая собственно способностями к живописи, я чувствовал гораздо большее влечение к пей, чем к тому, что легко и свободно давалось мие от природы. Это ведь несомисипый Факт, что ложные тенденции часто воспламеняют человека большей страстью, чем истинные, и он с гораздо ббльшим рвепием добивается того, в чем он должен потерпеть неудачу, чем того, что могло бы удаться ему.

Чем меньше было у меня, таким образом, природных способностей к пластическому искусству, тем больше искал я в нем законов и правил; да, я обращал гораздо больше внимания на технику живописи, чем на технику поэзии: так и вообще мы пытаемся заполнить рассудком и пониманием те пробелы, которые оставила в нас природа.

И вот, чем больше росло мое понимание путем созерцания художественных произведений, поскольку они попадались мие на глаза в северной Германии, путем бесед с знатоками и путешественниками, путем чтения сочинений, которые обещали приблизить к духовному взору в течение долгого времени педантически зарытую древность, — тем больше я чувствовал беспочвен‑I ность моих знании, тем больше убеждался в том, что только от путешествия в Италию можно ждать какого — нибудь удовле-] творения.

Когда, наконец, после миогих колебании я перевалил через] Альпы, я очень скоро почувствовал, под наплывом столь многих новых предметов, что приехал пе для простого обогащения знании и заполнения пробелов, по что должен начинать с основ, выкинуть все прежние догадки и отыскивать иетшшое в его простейших элементах. К счастью, я мог держаться песколькнх заимствованных у поэзии п укрепленных внутренним чувством и долгпм употреблением принципов; благодаря этому, мне было хотя и трудно, но возможно — путем непрерывного созерцания природы и искусства, путем живой, действенной беседы с более или менее проницательными специалистами, путем постоянного общения с более или менее значительными художниками, как практиками, так п теоретиками, — мало — по — малу хотя бы под — разделить искусство, пе раздробляя его, и подметить его различные, органически внедряющиеся друг в друга элементы.

Правда, только подметить и закрепить, предоставив будущей поре жизни их тысячекратные применения и разветвления. Кроне того, со мпой было то же, что бывает с каждым, кто в путешествии или в жизни серьезно относится к делу: лишь в момент расставания я почувствовал, что хоть сколько — нибудь достоип войти. Меня утешали разнообразные неразобранные сокровища, которые я собрал; я радовался, видя, каким способом поэзия и пластическое искусство могли бы обоюдно влиять друг на друга. Кое что определилось для мсия в частностях, кое что выяснилось в общей связи. Только относительно одного пршщипа я не мог отдать себе пи малейшего отчета: это был колорит.

Не одна картина была в моем присутствии придумана, скомпа- новапа, тщательпо проштудирована в том, что касалось ее частей, их положения и Формы; относительно всего этого художпикн могли дать мне отчет, давал его и я самому себе, и даже иногда подавал им советы. Но как только дело доходило до красок, так все, казалось, попадало во власть случая, причем этот случай определялся известным вкусом, вкус — привычкой, привычка — предрассудком, предрассудок — особенностями художника, знатока, любителя. У живых не было утешения, пе лучше и у отошедших, ни в учебниках, пи в произведениях искусства. Можно только удивляться тому, как скромно выражается на этот счет хотя бы Лерес (Laircsse). А до какой степени невозможпо абстрагировать какую — либо максиму от окраски, применяемой в картинах новых художников, показывает история колорита, написанная другом, который уже тогда был склонен искать и исследовать вместе со мною и до сих пор самым похвальным образом остался верен этому сообща избранному пути [17]).

Но чем меньше отрадно — поучительного получалось в результате всех моих усилий, тем чаще я страстно и настойчиво поднимал повсюду этот столь важный для мепя вопрос, так что даже доброжелателям изрядно досаждал этим и становился почти что в тягость. Однако, я мог заметить только то, что соврсмен- иые художники поступают согласно одним шатким традициям н пзвестнымъ импульсам, что светотень, колорит, гармония цветов все время кружатся в диковинпом хороводе. Ни один элемент ие развивался нз другого, пн один пе воздействовал с необходимостью па другой. Применяемое па практике высказывали как технический прпем, не как принцип. Я слышал, правда, о холодных и теплых красках, о цветах, упраздняющих друг друга, и еще кое — что в том же роде; одпако, при всяком осуществлении па практике я мог обнаружить, что люди блуждают здесь в очень тесном круге, ие будучи в состоянии обозреть его плн овладеть им.

Был испрошеи совет у словаря Зульцера, но и тут нашлось мало утешительного. Я размышлял над предметом сам и чтобы оживить разговор, чтобы вповь придать значительность уж порядком избитой материи, развлекал себя и друзей парадоксами. Я очепь ясно чувствовал бессилие синего цвета п подметил его непосредствеппое родство с черным; вот мие и взбрело па ум утверждать, что синева не есть цвет! И я радовался, когда все стали оспаривать это. Только Ангелика [18]), дружба и услужливость которой уже часто шли мне навстречу в подобных случаях (опа написала, напр., по моей просьбе одну картину, по образцу более старых Флорептнпцев, сначала в одппх серых тонах, а затем, при вполне определенной и готовой светотени, покрыла ее просвечивающими красками, благодаря чему получилось очень приятное впечатлепне, хотя картину и нельзя было отличить от написанной обычным способом), Ангелика согласилась со мной и обещала написать маленький ландшафт без сипего цвета. Опа сдержала слово, и получилась очень милая гармоническая картина, примерно в таком роде, как увидел бы мир акиапоблепт (не способный воспринимать синий цвет); не буду, однако, отрицать, что она употребляла при этом черный цвет, слегка отливающий синим. Вероятно, эта картина находится в руках какого- нибудь любителя, для которого этот анекдот придаст ей еще больше ценности.

Что этим ничего пе решалось, и все свелось просто к товарищеской шутке, это было вполне естественно. Тем временем я пе забывал паблюдать все великолепие атмосферных красок, причем бросалась в глаза в высшей степени определенная скала воздушной перспективы, енпева дали, а также и близких теней. При окраске неба во время сирокко, при пурпуровых солнечных закатах можпо было видеть прекраснейшие бирюзовые тени, которым я дарил тем больше винманпя, что уж в первой юпостп, при ранних занятиях, когда дневной свет подвигался к горящей свече, я по мог пе восхищаться этим Феноменом. Однако, все эти паблюдепия производились только при случае, оттесняемые множеством других разнообразных интересов; я пустился в обратный путь, и дома, где на меня нахлынуло не мало совсем иного рода вещей, почти совершенно потерял нз виду искусство и все думы о пем.

Когда после длнппого перерыва я нашел, наконец, время двинуться дальше по пути, па который раньше вступил, я в вопросе о колорите натолкнулся на то, что уже в Италии не могло оставаться для меня тайной: я понял, под конец, что к цветам, как Физическим явлениям, нужно подходить прежде всего со стороны природы, если хочешь изучить их в интересах искусства. Я был, как и все, убежден, что все цвета содержатся в свете; никогда мне не говорили противного, и никогда пе находил я пн малейшего основания сомневаться в этом, так как этот вопрос пе возбуждал во мне дальнейшего интереса. В университете я прослушал, как водится, курс физики, и присутствовал при экспериментах. Винклер в Лейпциге, одни из первых, поработавших в области электричества, трактовал этот отдел очень обстоятельно и с любовью, так что все опыты с их условиями н теперь еще почти стоят у меня перед глазами. Все подставки были выкрашены в синий цвет; для евреплепня п подвешивания частей аппарата употреблялись исключительно енппс шелковинки; это всегда вспоминалось мне, когда я думал о синец цвете. Что же касается экспериментов, которыми якобы доказывается ньютонова теория, то я не помню, видел ли я их когда- либо; в экспериментальной Физике пх ведь обыкновенно откладывают до солнечного для и показывают вне общего хода лекций.