Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Бойн Джон - Бунт на «Баунти» Бунт на «Баунти»

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Бунт на «Баунти» - Бойн Джон - Страница 30


30
Изменить размер шрифта:

Он отступил от койки, вошел в свою каюту и несколько мгновений спустя вернулся с пергаментным свитком и торжественно развернул его.

– Это матросы оставили для тебя, – сказал он. – Прочитать его тебе?

Я смотрел на него, не отвечая ни «нет», ни «да», и, по-видимому, он принял мое молчание за согласие, потому что растянул пергамент во всю длину и вгляделся в первые начертанные там слова.

– Сим объявляем, – произнес он суровым голосом, который напомнил мне о чудовище, что пытало меня на палубе. – В соответствии с нашим Королевским Волеизъявлением отважный Джон Джейкоб Тернстайл, бывший склизкий головастик, вступил сегодня в наши владения. Настоящим мы провозглашаем, что, согласно нашей Королевской Воле, названному малому даруется Свобода Мореплавания. Буде свалится он за борт, мы повелеваем всем Акулам, Дельфинам, Китам, Сиренам и иным обитателям Глубин воздержаться от причинения его особе какого ни на есть вреда. И повелеваем далее, чтобы все Моряки, Солдаты и иные, не пересекшие Пределов Нашего Королевства, относились к нему с должным почтением и учтивостью. Подписано нашей рукой при Нашем Дворе на борту судна его Королевского Величества «Баунти» при прохождении Экватора по должной Долготе в день осьмой фебруария года от Рождества Христова 1788. Скреплено подписью Рака, Высокого Секретаря при дворе Нептуна, Короля.

Капитан свернул свиток, улыбнулся.

– Хороший старинный текст, верно? – спросил он. – Тебе следует гордиться собой, мой мальчик. Ты гораздо сильнее, чем думаешь. Может быть, настанет день и тебе придется вспомнить об этом.

Я закрыл глаза, попытался сглотнуть, но горло мое жгло так, что мне показалось, будто в нем гравий застрял. Я не знал, что досаждало мне сильнее – жестокие мучения, какие я претерпел в руках моряков, или разочарование, которое испытал, поняв, что капитан не только одобрял такого рода поступки, но знал, что творится на палубе, и шагу не сделал, чтобы спасти меня.

И, лежа на койке, я, разбитая скорлупка того, кто заснул на ней прошлой ночью, принес обет. Я поклялся, что если когда-нибудь настанет миг, который позволит мне бросить этот корабль и навсегда бежать с него, я так и поступлю. Если мне улыбнется удача, я покину «Баунти» и никогда не вернусь ни на корабль, ни к мистеру Льюису, ни в Англию.

Я поклялся в этом, Христос мне свидетель.

12

Если бы до начала моих приключений на борту «Баунти» – в те дни, когда я жил в Портсмуте, в заведении мистера Льюиса, – меня спросили, как я представляю себе мореплавателя, я ответил бы, что он ведет жизнь, полную приключений, волнующих событий и храбрых дел. И тяжелой работы, конечно, однако каждое солнечное утро бросает ему новый волнующий вызов.

Но за проведенные на корабле месяцы я понял, насколько неверными были мои представления о жизни среди волн, потому что, сказать по правде, дни здесь перетекали один в другой скучнейшим образом, а что-нибудь интересное, способное обозначить яркое отличие того, который ты терпеливо сносил сейчас, от его предшественника или непосредственного преемника, случалось редко. Вот почему, излагая мою историю, я предпочитаю соотносить друг с другом те удивительные мгновения, что отличали один день от другого и были чем-то для меня интересны. Однако между ними затискивались длинные и скучные дни и ночи, когда корабль шел вперед то в хорошую, то в дурную погоду, еда же неизменно была посредственной, а люди, меня окружавшие, мало чем могли взбудоражить воображение или ум. И оттого легко понять, почему любая вторгавшаяся в нашу рутинную жизнь перемена приводила матросов в большое волнение. Так вот, одним солнечным утром, дней через десять после жестокого унижения, пережитого мной, когда мы пересекали экватор, произошло нечто, позволившее нам с облегчением отвлечься от монотонного хода времени.

Я готовил для капитана ленч в камбузе мистера Холла, а кок, при всех его достойных манерах, не сводил с меня глаз, дабы убедиться, что никакая несколько более изысканная еда, предназначенная для капитана и офицеров, не найдет украдкой путь в мой желудок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Чего-то ты совсем отощал, юный Турнепс, – сказал он, оглядев меня с головы до пят, – прозвище это окончательно закрепилось в сознании моряков, а поправлять их мне надоело. – Ты что же, и не ешь ничего?

– Я ем столько же, сколько некоторые, хоть и не так хорошо, как другие, – ответил я, не взглянув на него, поскольку в то утро на меня напало уныние, мне было скучно и разводить тары-бары не хотелось.

– Ну так уж оно принято в море, паренек, – пробормотал кок. – Когда ты появился на борту, я сказал мистеру Фрейеру, я сказал: вот малый, которому довелось-таки в жизни вкусно покушать. Если в море с нами случится беда, мы всегда сможем нашпиговать его яблоками и зажарить в печи, тогда команде на месяц еды хватит.

Я положил нож и, хмуро прищурившись, повернулся, чтобы взглянуть на него. Мысль о том, что когда меня забрали на улице Портсмута и отвезли в спитхедский суд, а оттуда на палубу «Баунти», я был упитанным мальчиком, представлялась мне смехотворной, потому как вкусно покушать мне за всю мою жизнь не пришлось ни разу. Хотя, конечно, в семь часов каждого вечера, перед приходом ночных джентльменов, мистер Льюис выдавал нам кастрюлю с «обедом», и мои братья и я вместе с ними устраивали жуткую потасовку, пытаясь выудить из похлебки куски повкуснее, а это было дело нелегкое, поскольку там, кроме хрящей да бульона, ничего, почитай, и не было.

– Тот, кто попытается съесть меня, напорется на ножик, который врос в мои кишки, – пообещал я, понизив голос и стараясь, как мог, показать, что говорю серьезно и со мной лучше не связываться. – Морякам на обед я не гожусь.

– Ладно, ладно, Турнепс, когда слышишь шутку, относись к ней добродушнее, – сердито сказал мистер Холл. – И кстати, что на тебя напало в последние дни? Тихий стал, как церковная мышь, и бродишь тут с физиономией, на которой написано, что ты с большей радостью висел бы на кресте, чем плыл на корабле.

– Удивительные вопросы вы задаете, – засопев, ответил я, ибо мистер Холл был среди тех, кто весело вопил, когда меня обвязывали веревкой и бросали, как я полагал, в водяную могилу.

Наступило недолгое молчание, я продолжал рубить морковь, бывшую частью ленча капитана Блая, и что-то в нашем молчании заставило меня подумать, что мои слова могли разозлить мистера Холла. Тело мое слегка напряглось, я ждал, не набросится ли наш кок на меня, однако вскоре услышал, как он снимает с плиты кастрюльку с кипящей водой, и успокоился, уверенный, что никакого сарказма в моих словах мистер Холл не заметил.

– Ты бы лучше забыл о гневе, – сказал он. – С тобой не случилось на борту ничего такого, что не случалось когда-то с каждым членом команды. По сравнению с другими моряками ты ведешь здесь легкую жизнь и должен принимать такие происшествия, не озлобляясь. В них и рождаются мореходы.

Я ничего не ответил. Конечно, в голове у меня прозвучали слова о том, что в мореходы я не напрашивался, быть мореходом желания не имею и намереваюсь при первой же возможности от мореходов сбежать, однако я оставил их при себе, хоть внутренне весь и кипел, и нож мой метался вверх-вниз, и я вдруг подумал, как легко было бы обратить его против себя и покончить со скукой и гневом этих дней. Такая идея удивила меня, поскольку мне доводилось сносить в жизни и кое-чего похуже, да, и я сносил, улыбаясь; однако мысли о многих еще долгих месяцах на борту, об одному Спасителю ведомо каких унижениях оказалось довольно, чтобы перевернуть в моей голове все вверх дном. Я поднял нож к глазам, осмотрел лезвие – оно оказалось острым, заточенным лишь этим утром, но, прежде чем безумие овладело мной окончательно, на палубе поднялся громкий крик, и мы с мистером Холлом удивленно уставились в потолок.

– Поднимись туда, – сказал он, как будто я нуждался в его разрешении, чтобы поступать как мне заблагорассудится. – Посмотри, что там, если хочешь. Я тут закончу за тебя.