Обещай, что никому не скажешь - Макмахон Дженнифер - Страница 26

В последний школьный день, шестнадцатого июня, мой хитроумный план сработал против меня, как это происходит со всеми планами, которые придумывают отверженные пятиклассники в тщетной попытке завести друзей. Даже сейчас я хорошо помню эту дату, так как позже в тот вечер было обнаружено тело Дел. Эти два события — мое предательство и ее убийство — так прочно связаны в моем сознании, как будто одно не может существовать без другого. Не считая убийцы, я была последним человеком, который видел Дел живой. И когда я последний раз видела ее, она убегала от меня. Убегала так быстро, как только могли унести ее тощие ноги с ободранными коленками.

Вот-вот я должна была окончить пятый класс, а жизнь Дел Гризуолд уже висела на волоске. Обстановку в нашем типи нельзя было назвать мирной. Оказалось, что Ленивый Лось был отцом Рейвен, дочери Дои. Мими сообщила об этом моей матери, которая, вместо того чтобы грустно и с достоинством поблагодарить ее за откровенность, немедленно обрушилась на нее с обвинениями и назвала сплетницей, которая завидует чужому счастью. Мими вышла из типи, а мать крикнула ей вслед: «Ты ничего не знаешь об этом!» Вскоре после этой неловкой сцены Ленивый Лось пожаловал собственной персоной, несомненно, по настоянию Мими или даже самого Гэбриэла. Он признал, что да… возможно, он позабавился с Доей один, два или три раза, но они просто хорошо проводили время, и с тех пор много воды утекло… наверное, они покурили, прежде чем завалиться в постель, но это не имело никакого отношения к его птичке, к его Джинни. Его чувства к Джинни всегда оставались неизменными. Но «птичка-Джинни» не желала ничего слышать. Она колотила кулачками по его груди, рыдала и кричала «лжец!» до тех пор, пока не устала. Потом она велела ему убираться вон.

В тот вечер в большом амбаре состоялась горячая дискуссия между членами общины, которая затянулась далеко за полночь. Шона, который жил вместе с Доей, не было в числе участников; должно быть, он сел в свой помятый седан «Эльдорадо» и уехал в Калифорнию сразу после того, как узнал, что Рейвен — не его дочь. Меня выдворили уже через час, когда ситуация накалилась добела. Время от времени я слышала громкие голоса и взаимные обвинения, доносившиеся из-за двери. Доя и моя мать ссорились друг с другом; Ленивый Лось попытался вмешаться, но тогда обе набросились на него. Казалось, у каждой были припасены свои отборные словечки для Ленивого Лося. Гэбриэл снова и снова утверждал, что корень проблемы кроется в обмане. Никто не осуждал Ленивого Лося за то, что он спал с Доей. В конце концов, все они были взрослыми людьми, поступавшими по взаимному согласию, и никто из них не выдвигал патриархальных требований обязательной моногамии и не имел права собственности на тело другого человека. Но дело в том, что он всем лгал и сделал Дою своей соучастницей. Его судили именно за ложь и в конце концов сочли виновным. Единогласное решение было вынесено около часу ночи: Ленивого Лося больше не хотели видеть в Нью-Хоупе. Поэтому на следующий день Марк Любовски запихал свою одежду, стол и запасы самодельной бижутерии в мини-автобус «Фолькс-ваген» и нашел себе квартиру в городе. Никто точно не знал, почему он не уехал куда-нибудь подальше. Некоторые предполагали, что он хотел видеть своего ребенка. Другие шептались, что он по-прежнему любил мою мать и надеялся, что она примет его обратно.

Я склонялась к последней теории. В следующие дни после его изгнания с холма я неоднократно ездила в город на велосипеде и нарезала круги возле дома, где он жил. Однажды я заметила, как он наблюдает за мной из верхнего окна. Я жестом предложила ему спуститься, но он лишь неуклюже помахал и задернул занавеску.

Прежде чем Ленивый Лось навсегда покинул типи, я кое-что украла у него. Это было ожерелье, которое он изготовил из кусочков резного дерева, пивных крышек и ружейной гильзы. Я хранила его под подушкой как мой собственный талисман, залог его возвращения.

Уже через несколько дней после отъезда Ленивого Лося моя мать сделала самого молодого члена общины Нью-Хоуп (не считая меня и малышки Рейвен), — девятнадцатилетнего Зака, который даже не окончил колледж, — своим любовником. Моей матери тогда был сорок один год, столько же, сколько и мне сейчас. Зак был вдвое моложе ее и лишь на несколько лет старше меня.

Для этого ему понадобилась лишь одна душещипательная песня. Он пришел в типи с гитарой, когда Ленивый Лось вывез остатки своих вещей, и спел моей матери песню (на этот раз собственную, а не Боба Дилана). Он сказал: «Я написал ее, думая о том, что случилось с тобой, Джин», и запел о том, что несправедливость и обман — еще не повод для того, чтобы навеки закрыть свое сердце. Я стояла за его спиной, делала вид, будто меня тошнит, и пыталась перехватить взгляд матери и перекреститься. Но моя мать со слезами на глазах обняла его и так долго прижимала к себе, что я начала опасаться, что она никогда не отпустит парня. Я глазам своим не верила.

— Это просто глупая песня, — сказала я, пока она обнимала его.

Она сверкнула на меня глазами из-за его плеча и приказала мне убраться… как Ленивому Лосю. Я выбежала на улицу. Позже, когда я вернулась, гитара Зака стояла у задернутой занавески возле ее постели.

— Просто тупая песня, — пробормотала я, когда легла и схватила ожерелье.

В отличие от Ленивого Лося у Зака не было никаких ожиданий относительно меня. Он не пытался относиться ко мне как к дочери или как-то подружиться со мной. Он не брал меня на прогулки по лесу и не рассказывал мне истории о хитроумном Койоте перед сном. Зак едва замечал меня; он приходил в постель к моей матери и уходил оттуда как вор, с нервной улыбочкой на лице. Если я достаточно долго смотрела на него, у него начинали гореть уши.

Но в их коротком романе мне больше всего запомнилось, как он заставлял мою мать смеяться. Не знаю, что он говорил или делал, но ночь за ночью я слышала смех матери из-за занавески, окружавшей ее постель. Сначала она смеялась тихо, может быть, немного смущенно, потом громче, потом неудержимо, истерично, почти рыдая. А вслед за ее смехом до меня доносился его шепот и шорох простыней.

Примерно в то время моя мать начала шить. Работа с иголкой и ниткой была ее первой попыткой приобщиться к миру искусств и ремесел. После этого она перепробовала ткачество, гончарное дело и рисование палочкой, но сначала она принялась за шитье.

Она установила маленький стол для шитья в том месте, где Ленивый Лось раньше делал свои украшения. Ей как будто хотелось заполнить это пространство, каким-то образом присвоить его. Первым ее проектом была подушка с вышитой крестиком надписью «Счастливый дом — это дом любви». Послание казалось забавным с учетом того, что произошло в ее собственном доме. Картинка тоже выглядела смешно: аккуратно вышитый квадратный белый домик с опрятными голубыми занавесками и симметричными деревьями во дворе. Я пыталась представить крошечную семью, которую можно увидеть, если открыть дверь или отодвинуть занавеску. Я знала, что это будет другая семья, не такая, как наша. У детей будут отец и мать. Может быть, собака. Горячая проточная вода. Обед с мясным стейком. Крошечные люди, жившие в этом доме, не имели ничего общего с нашей жизнью… так я думала, когда была десятилетней девочкой и наблюдала, как шьет моя мать.

Шитье как будто успокаивало ее, отвлекало от тяжелых мыслей, помогало коротать дни. А по ночам у нее был Зак. После ужина, пока она шила, он играл на гитаре, а потом они переглядывались, словно заговорщики, и скрывались за занавеской.

В отчаянии, я однажды уехала в город на велосипеде и положила в ящик Ленивого Лося письмо, где рассказала ему о Заке и попросила вернуться домой и все исправить, пока еще не поздно. Но он так и не вернулся. Думаю, он решил, что уже слишком поздно, с Заком или без Зака.

Когда я поведала Дел сагу об «Унылой Мышке»[18], решив опустить ту часть, которая была связана с Заком, она рассмеялась и сказала, что мышонку не стоит унывать. По крайней мере, важные части его тела остались целыми и невредимыми. Я сделала вид, будто поняла шутку. Я также притворилась, что мне все равно. В конце концов, моя задница не пострадала, а Ленивый Лось был просто тупым хиппи с дурацкой кличкой.