Наука Плоского мира. Книга 4. День Страшного Суда - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 44

Жизнь, которая вырастила саму себя из простых законов природы, стала отдельным сложным миром, отличающимся от первоначального так же, как современный самолёт отличается от кремневого топора. Прекрасной иллюстрацией эволюции подобного рода являются начальные кадры фильма «2001 год: Космическая одиссея»: обезьяна подбрасывает кость, и та превращается в космическую станцию. Хотя даже эта художественная трансформация незначительна по сравнению с той, которую прошла жизнь со времени своего зарождения.

Давайте взглянем на всё немного под другим углом. В материальном мире, то есть в мире физики и химии, постоянно происходит множество процессов, начиная от совершенно невообразимых в центре звезды до замораживания и оттаивания этана и метана на спутнике Сатурна Титане. Звёзды взрываются, выбрасывая в космическое пространство химические элементы, из которых в соответствии с законами физики и химии конденсируются планеты. Затем, может быть, у разлома в океанском дне, откуда извергаются мельчайшие частицы химических соединений, некая аномальная химия сама собой складывается в систему наследственности. Вероятно, был целый набор химических процессов, в некотором смысле наследственных: это могла быть РНК или предтеча метаболической системы… Однако именно там берёт своё начало история – повествование, вышедшее за рамки законов, чтобы в конечном итоге их превзойти. Будущее за ведьмами и космическими кораблями.

В момент своего зарождения жизнь была ничем не примечательной штукой. Она существовала более или менее согласно физическим и химическим правилам, согласно законам. Но затем начинается конкуренция за пространство, за особо ценные химические вещества или за мембраны, бывшие жировыми плёнками в тогдашней глине. Системы, функционирующие лучше прочих, поднимаются над законами природы – начинаю простенький рассказ о том, что А чуточку лучше, чем В или С, следовательно, в будущем этих самых А должно стать больше… И вот по прошествии какого-нибудь миллиона лет океаны полны А, а С и след простыл. Постепенно А диверсифицируются в А1, А2, А3. Между тем, где-то в глубинах таится (отличное слово для романа!) Q, которое только и мечтает захватить А3. И вот у нас уже получается QA3XYZ. Короче говоря, система заработала. Всё, разумеется, происходило в рамках законов, но свою лепту вносит конкуренция, а также предпочтение одного другому. Проходит ещё миллион лет, а может быть, шесть недель, и историю подхватывает бактериальная клетка…

Законы облегчают подобные изменения, но отнюдь не определяют их. Они – лишь история всех этих существ, стремящихся их нарушить. Через 3 миллиарда лет возникает мешанина разнообразных организмов Бёрджесских сланцев. А вернувшись через 580 миллионов лет, вы обнаружите физиков, искренне полагающих, что всё это не имеет ни малейшего значения. К сожалению для них, на этом этапе действие окончательно выходит за рамки законов: теперь повествованием управляют ведьмы и космические корабли.

Жизнь появилась из неживых систем, существующих по законам, и постепенно усложнила себя до полной неузнаваемости. Жизнь – это не просто нарост на физико-химическом мире. Она сама – целый новый мир. Одно из животных этого мира обрело язык, воображение и склонность к сочинительству – особенную, абсолютно невиданную вещь во Вселенной. Нарративиум прорвался из Плоского мира в Круглый, и теперь события происходят потому, что так хочется нам. Возможно, таких, как мы, – великое множество, а возможно – один вид на сто миллионов звёзд. Надо быть очень осторожными на тот случай, если мы вообще одни-единственные.

Представьте: одна-единственная история на весь безграничный космос.

А вокруг, куда ни глянь, – лишь унылые законы.

Глава 13. Приключения Ринсвинда в круглом мире

Сейчас, насколько было известно Ринсвинду, путешествовать в Круглый мир можно было полагаясь исключительно на свою удачу. Волшебники из группы Нерекомендуемо-прикладной магии даже подобрали для этого соответствующий термин. Вернее, ряд уравнений, которыми были испещрены все стены и которые записывались, а потом переписывались очередным выжившим естествоиспытателем. Однако Декан объявил, что знает, что делает. В итоге они приземлились в самом центре Лондона, аккурат во время очередных ежегодных городских соревнований по бегу, которые Ринсвинд ненароком и выиграл. Ему пришлось вытерпеть бесчисленные дружеские хлопки по спине, восхищение его костюмом волшебника, а также тысячу и одну благодарность от организаторов забега за помощь Фонду спасения орангутангов, которому, по их словам, он благородно пожертвовал кучу денег.

Вдобавок он был очень удивлён, когда тот, кого он принял за Библиотекаря, оказался девушкой, наряженной обезьяной. В результате всяческих забавных недоразумений им с Деканом пришлось отбежать ещё немного дальше. Они отыскали миленький парк с деревьями и уточками в пруду и принялись обдумывать сложившуюся ситуацию. Ринсвинд произнёс:

– Я ведь уже рассказывал вам об автомобилях, да? Отвратительная трата ресурсов. Поражаюсь, неужели они действительно Homo sapiens? Лошади порождают других лошадей и едят траву, взамен вы получаете прекрасные удобрения. Помните, на здешних улицах когда-то кричали: «Два пенса ведро! Хорошо утоптанное!»

– Было дело, – ответил Декан. – А ещё я помню, как орали хозяйки, выплёскивая помои из окон: «Поберегись!» Это уже куда не так приятно. Со своей стороны, должен признать, они достигли определённых успехов, хотя и дорогой ценой, ведь большинство из нынешних и узнать-то нельзя. Впрочем, народ выглядят вполне здоровым: на щеках – румянец, и головы на кольях больше не развешивают. Короче говоря, если не требовать слишком многого… Но мы-то с тобой знаем, что их ожидает. – Декан показал на видневшееся в отдалении здание. – Экая громадина! Уверен, я уже видел это раньше.

– Конечно, видели, – сказал Ринсвинд. – Помните Великий лондонский пожар? Мы ещё тогда помогали мистеру Пипсу спрятать пармезан.

– А, точно! Интересно, он его потом нашёл?

– Нет, – ответил Ринсвинд. – Я спрашивал, куда он его задевал, но ни он, ни я так и не смогли вспомнить. Так что пришлось вернуться назад, в тот самый момент, когда он закапывал сыр, и создать двойника. Если помните, миссис Герпес тогда очень обрадовалась провизии. Понимаете, я подумал, что, если уж Пипс всё равно собирается позабыть про сыр… Было бы просто безнравственно оставить его там гнить.

– Ты поступил нехорошо, Ринсвинд, – сказал Декан. – Законы причинно-следственной связи и всё такое.

– И слышать о них не хочу! Лично я ничего хорошего в жизни от них не видал, то одно, то другое, сплошная нервотрёпка. Но раз уж мы сидим тут и болтаем, то я просто обязан вас спросить. А что именно вы сделали, создавая это место? В смысле, вы говорите, что сунули руку во что-то вроде тверди и, если я правильно припоминаю ваши слова, повозюкали там пальцами. Должен сказать, я это вроде бы понимаю, только объяснить не могу. Но как же насчёт континентов и всего остального? Здесь же уйма всяких мелких тонкостей вроде белок, полисменов, рыбок или диковинных созданий, живущих в коралловых рифах, то есть по-настоящему диковинных. И уж поскольку об этом зашла речь, идея поместить Луну в точности туда, где она сможет вызывать приливы, чудо как хороша. Приливы, отливы… Очень умно, очень. В итоге и пляжи чистые, и всяким ползучим гадам проще выбираться из моря. Я б даже снял перед вами шляпу, если бы вообще когда-нибудь её снимал. Я вам прямо в лицо хочу сказать, вы – молодец!

Прогуливаясь, они, между тем, приближались к какому-то куполообразному сооружению. Наконец Декан произнёс:

– Ринсвинд… Нет, даже так: профессор Ринсвинд, я знаю, что, когда дело доходит до Жестокой и Необычной географии, ты у нас – голова. Самый настоящий законченный профессор! И поэтому я должен тебе сознаться. – Декан откашлялся, как бы подчёркивая важность и ценность своего заявления. – Ничего такого я не делал. Ничего не планировал. В общем, не придумывал я никаких соразмерных горящих тигров, которых, между нами говоря, почти уже не осталось. Нет! Это всё случилось просто так.