Тень Радуги - Клименкова Антонина - Страница 43

Между тем, повозка приближалась.

— Это что, бродячий цирк?! — изумился Дакс, рассмотрев сидящую на облучке пару: мужчина тщетно пытался спрятать под шляпой огромные уши, напоминающие расплывшиеся лепешки из рскисшего теста, а лицо женщины украшал длинный отросток на месте носа, конец которого она скромно заправила в высокий воротник.

— И кто из этих двоих военный колдун? — с сомнением спросил Гилберт.

— Проклятьем от них смердит, как дерьмом от выгребной ямы, — сказал Иризар. — Но наложил его кто-то совсем недавно...

— Да что тут гадать? — спешился в нетерпении Дакс. — Сейчас спросим!

Он встал посреди дороги, и путникам поневоле пришлось придержать лошадей.

— Э, чем-то могу быть полезен? — с опаской осведомился ушастый.

А его неблагоразумная жена с вызовом прогнусавила:

— Коли собрались нас грабить, то ничего не выйдет! Мой супруг — военный колдун!

— Ну вот и разобрались, — прорычал Дакс. И сдернул горе-чародея с повозки, тряхнув за шиворот, бросил наземь.

— Умоляю, почтенные рыцари! Не погубите! У меня жена, дети!.. — рухнул на четвереньки колдун, принялся кланяться, распластывая уши по грязи.

— У них еще и дети... — едва представив несчастных уродцев, скривился Гилберт.

— Вставай! Дерись как мужчина! — в азарте воскликнул Дакс.

— Не мужик он! — закричала с облучка носатая. — Нету у него детей! И жены отныне нету!

И презрительно сплюнув, она подстегнула лошадей. Повозка, покачиваясь, прогрохотала прочь, окатив брызгами кинутого хозяина, но никто и не подумал ее остановить.

Колдун поглядел вслед, охнул — и вновь упал в грязь.

— Что это с ним? — спросил Иризар.

Дакс осторожно поддел ушастого сапогом.

— Помер! От страха, — раздосадовано вздохнул он, вкладывая в ножны клинок, вновь не отведавший крови.

— Смотри-ка, Берт, совсем целый мертвец! Сойдет тебе для занятий? — усмехнулся Иризар.

Гилберт только рукой махнул, его уже мутило от всех этих покойников.

— Заверни, — велел Иризар приятелю. — Не пропадать же добру.

Четверка быстроногих коней несла карету по узкому серпантину дороги, извивающейся среди скал. На карете не было ни знаков, ни гербов. Плотные занавески закрывали маленькие окошки.

Ее утомило долгое путешествие, бесчисленные кочки и канавы, от которых кидало из стороны в сторону по широкому сидению. Следовало лететь на драконе, думала она. Хотя болтаться в вышине, среди всех ветров, тоже малоприятно...

Наконец-то крутые извивы-повороты закончились, и осыпающаяся прямо под копытами лошадей дорога свернула в узкий просвет меж нагроможденных друг на друга скал. Впереди показался контур высокого горного пика, осененный ореолом солнечного марева. Хотя нет, то не гора... Из оконца кареты герцогиня увидела возвышающуюся на фоне небес крепость, словно наполовину вросшую в скалу...

— Что такое? — спросила она, недовольная внезапной остановкой. Тряхнуло так, что едва с сиденья не скинуло.

— Дальше ходу нет, госпожа! — сокрушенно откликнулся кучер.

— Как это нет?! — Герцогиня распахнула дверцу и спрыгнула на землю. Кучер указал вперед.

Кони остановились перед глубокой пропастью, перерезавшей путь. Крепость возвышалась на другой стороне расщелины, мрачная и неприступная, ощерившаяся в безмятежную гладь неба острыми крышами многочисленных башенок. Через обрыв был переброшен мост, подвешенный на массивных цепях, полотно пути набрано из длинных бревен такой ширины, что могла свободно проехать карета. Однако кони будто не желали его видеть. Как ни подгонял возница кнутом, как ни подстегивал — четверка вороных стояла словно вкопанная.

Прищурившись против солнца, герцогиня окинула взглядом внушительные зубчатые стены, испещренные червоточинками щелей-бойниц. Крепость встречала гостью недоброжелательным, настороженным молчанием...

— Пропусти-ка, — коротко кинула она кучеру, тот посторонился.

Приблизившись к двум каменным столбам, к которым крепились цепи моста, герцогиня ощутила странное волнение, легкое покалывание в кончиках пальцев. Вытянув руку, шагнула ближе — ладонь натолкнулась на стену. От невидимой преграды к пальцам заструились змейки голубоватых молний. Они больно жалили кожу и сыпали искрами. Но герцогиня сделала еще один шаг. И шипящие ленточки мгновенно свернулись в трещащий клубок — и ударили так, что незваную гостью отбросило к карете.

Кучер кинулся на помощь госпоже. Но герцогиня, стиснув зубы, остановила его движением руки. Вытащила из головного убора длинную золотую шпильку, увенчанную ярким сапфиром, и вновь подошла к мосту. Выставила тонкое жало перед собой, резко взмахнула — как будто распоров занавес, так что в воздухе на мгновение осталась косая полоса из переплетенных стрекочущих молний. На кончике шпильки собрался сверкающий, часто пульсирующий шар — и герцогиня ловко пробила им невидимую стену. Кучер зажмурился от полыхнувшей вспышки, лошади, отпрянув, замотали головами.

Она глубоко вогнала шпильку в щель между первым брусом моста и землей, еще и каблуком притоптала. Вернулась к карете, хлопнув дверцей, приказала трогать. Поклонившись, кучер занял свое место, подхлестнул лошадей.

Экипаж беспрепятственно проехал по мосту. Лошади тревожно всхрапывали, словно чувствуя под шатким настилом пропасть, но беспрекословно слушались вожжей.

Как ни странно, ни одного стражника между зубцов по верху стен или за щелями бойниц не было видно. Однако решетка, заграждающая арку въездных ворот, со скрежетом поднялась, пропуская карету во внутренний двор.

Прежде чем выйти, герцогиня настороженно выглянула, окинув взглядом пустое пространство двора, обнесенное со всех сторон камнем стен. Как склеп — ни одной живой души, никто не вышел встретить... Даже птичьих голосов не слышно.

Герцогиня спрыгнула на землю — здесь и трава не росла, ни единого деревца. Гиблое место. Но она проделала этот путь, столько дней тряслась по ужасной дороге — и неужели напрасно?.. Придержав шляпу, запрокинула голову. Башня, у подножия которой она стояла, упиралась шипастой крышей в тусклое небо. Фасад башни был выложен из камня, но дальше она и вправду срасталась с нависающей позади скалой. Как и скалу, высеченные из единой глыбы колонны, грубые карнизы и внешние лестницы покрывал ковер сизого лишайника. Маленькие узкие оконца чернели ранами в теле горы.

Сделав знак кучеру дожидаться ее возвращения, герцогиня решительно направилась к входу. Взбежав по щербатым ступеням, сама открыла тяжелую дверь и вошла внутрь.

Дневной свет сюда едва просачивался, было темно и очень холодно. Однако герцогиня Эбер уверено пересекла зал — стук каблуков гулко отозвался под мрачными сводами. Прошла по галерее, поднялась по лестнице — и оказалась в центральном зале.

Зал этот никогда не был парадным, в нем никогда не устраивались балы и торжества, никогда не звучала музыка. Он больше походил на пещеру, выщербленную в недрах горы — без резных колонн и расписных потолков, без гобеленов, без мягких скамей — голые стены, пол из черного камня, растворяющиеся в густом сумраке высокие своды. Единственное указание на то, что это всё-таки человеческое жилище — развешенные в стенных нишах светильники и огромных размеров камин. Возле самого жерла, в котором уныло дотлевали среди горы пепла два бревна длинной в человеческий рост, стояло грубое, тяжеловесное кресло.

Герцогиня приблизилась к этому трону. Высокий прямоугольник спинки загораживал сидящего там человека. Однако, человека ли?.. Герцогиня вздрогнула, вспомнив, к кому же пришла, но немедленно отогнала от себя постыдный страх. Напрягая зрение, она различила в полумраке, среди груды выцветших тканей костлявые руки: запястья обтянуты коричневой кожей — такие худые, точно мышцы на костях давно истлели. Пальцы оканчивались длинными, загнутыми черными ногтями. Голову сидящего покрывал капюшон, ниспадающие из-под него седые волосы закрывали лицо и грудь, змейками сбегали вниз на колени, и еще ниже — обвивая ножки кресла...