Дорога на Сталинград. Воспоминания немецкого пехотинца. 1941-1943. - Цизер Бенно - Страница 5

На следующий день нас перевели в транспортную часть: Ковака, нас пятерых и еще одиннадцать других.

Шейх был моим напарником-водителем. Нам дали разбитый старенький «опель», Францл получил «форд», и он и Пилле целый день приводили его в порядок. Вилли был теперь в фаворе: стал личным шофером нашего командира.

Мы стали арьергардом инженерных войск, весьма непыльная работенка. Лишь бомбардировщики и низколетящие самолеты время от времени беспокоили нас. Правда, поговаривали о партизанах. Считалось, что они были мастерами устраивать засады на автоколонны.

Вождение как таковое было довольно тяжелой работой. После дождя грузовики постоянно скользили на дороге, иногда опрокидывались.

Наш командир, лейтенант Зибланд, был неплохим парнем. Он, например, не возражал против того, чтобы мы отращивали усы. Шейх отрастил бороду. Никто бы не поверил, что нам только девятнадцать.

Питание было превосходным. У нас были своя походная кухня и чертовски хороший повар из Гамбурга. Как только нам попадалось что-либо съедобное, мы это реквизировали; и всегда можно было рассчитывать на то, что Пилле, отличавшийся отменным аппетитом, что-нибудь да отыщет.

Однажды он умудрился реквизировать поросенка. Его взбешенная хозяйка, морщинистая старуха, бежала за ним, требуя вернуть свою собственность на языке, который, совершенно очевидно, изобиловал нецензурными выражениями. Шейх, прирожденный дипломат, в качестве утешения угостил ее плиткой шоколада и поделился с ней жареным мясом. В конце концов, это был ее поросенок.

Ковак был из Нижней Силезии. Он свободно говорил по-польски и сносно по-русски, поэтому лейтенант Зибланд назначил его офицером, ведающим расквартировыванием. Ковак относился к этим обязанностям со всей серьезностью и демонстрировал чудеса, реквизируя лучшие спальные места, а также обеспечивая женское общество тем, кто хотел.

Но самая замечательная кровать теряет свою прелесть, если по ней ползают клопы. Однажды я всю ночь беспокойно метался, пытаясь избавиться от маленьких кровожадных паразитов.

Ковак был безутешен. Он говорил, что это роняет его репутацию. Он утешал нас изо всех сил, когда Шейх предложил:

– Почему бы нам не отдать эту прекрасную кровать Вюрму, этому никчемному унтеру, который жадничает при раздаче пайков?

Это была блестящая идея. Сержант Вюрм, заносчивый придира, который вечно нас погонял, однажды согласился с нашим предложением. Ему понравились шикарные апартаменты, которые подобрал для него Ковак.

Когда Вюрм встал на следующее утро, его трудно было узнать. Он выглядел так, будто спал, держа голову в пчелином улье.

Мы достигли украинского города Мариуполя на Азовском море. Ковак разместил нас в очень милом домике с приятной пожилой парой. Мы встретили радушный прием и чувствовали себя совсем как дома. Наши хозяева неплохо говорили по-немецки. На каминной доске была фотография молодого человека в форме советского моряка. Да, это был один из их троих сыновей, двое других были в пехоте – но с начала войны о них ничего не было слышно.

Только тогда мы впервые осознали, что вся эта война была совершенным безумием. Эти пожилые люди обращались с нами так, будто мы были их собственными сыновьями, – и в ответ на их радушие нам, возможно, придется стрелять в их мальчиков, изо всех сил стараясь их убить.

Мы планировали сходить в кино, но город был заполнен войсками, и кинотеатр был забит до отказа. Мы решили развлекаться на ходу. Ковак был в хорошей форме и рассказывал неприличные анекдоты. Шейх заговаривал с каждой попадавшейся девушкой, но лишь настолько, насколько мог. Вилли все говорил о своих родных и скучал по дому.

Вскоре наступил вечер и появились звезды. Мы медленно направлялись к дому. Издали была видна какая-то лихорадочная активность в воздухе. Затем самолеты Приблизились, и мы увидели их красные и зеленые навигационные огни. Францл покачал головой.

– Летают вокруг как в мирное время, – проворчал он.

Всего было три самолета.

Вдруг Ковак взглянул вверх с тревогой:

– Э, да это же не наши! Это русские.

– Не шутишь? Зачем у них огни?

– Думаю, маскировка.

И как будто в подтверждение его слов вдруг разверзся ад. Мы распластались на земле. Затем были сброшены еще бомбы, но на этот раз в стороне. В ближайший от нас дом пришлось прямое попадание. Из обломков поднимался дым. В 200 метрах от нас бомба взорвалась на улице и поразила троих солдат из регулярных войск. Двоих невозможно было узнать. Только что они были такими же людьми, как и мы сами; теперь они превратились в бесформенную массу. У третьего оторвало правую ногу. Это был совсем молодой парень, слабо стонавший в луже крови, которая быстро увеличивалась.

Ковак подбежал, чтобы оказать ему первую помощь. Ковак, надо отдать ему должное, учился на медицинских курсах. Затем мальчишку, который был без сознания, отправили в госпиталь.

Воздушные налеты теперь происходили регулярно. Нас несколько раз поднимали в ту ночь. На следующий день наша часть понесла первые потери. Командир велел привести в порядок закамуфлированные грузовики. В момент, когда это произошло, мы выстроились за ними. Я насчитал шестнадцать бомбардировщиков, летевших звеньями. Передние самолеты сбросили по серии бомб каждый. Я крикнул Францлу, чтобы он спрятался, и запрыгнул в придорожную канаву. Шейх последовал за мной. Дрогнула земля, и я думал, что у меня лопнут барабанные перепонки.

Наш грузовик был объят пламенем, еще один лишился тента – грузовик кухни. Двое солдат скрючились поблизости, один из них был наш повар из Гамбурга. Можно было подумать, что он еще жив: лишь тонкий осколок торчал из его челюсти. Сначала я не узнал другого – он уткнулся лицом в землю – потом увидел, что это был Вюрм, унтер-офицер; его затылок превратился в кровавое месиво.

Неподалеку мы вырыли два окопа. Зибланд сказал несколько слов о судьбе солдата и об отечестве. Видно было, что эти слова для него ничего не значат; он просто говорил для проформы. А два тела завернули и закопали в землю.

Легкая жизнь кончилась. В ту же ночь похолодало. Вождение было суровым испытанием, особенно потому, что мы день и ночь были в пути. Дважды у нас были стычки с партизанами – мы справились с этим нормально, – но теперь безопаснее стало носить автоматы вместо карабинов.

Нам было приказано отправиться на двух грузовиках в Запорожье с резиновыми надувными лодками и с оборудованием для саперов. Меня вызвал командир, и я попросил, чтобы Францл со своим «фордом» поехал вместе со мной. Шейх и Пилле поехали со мной в качестве водителей-сменщиков.

На обратном пути, как раз перед наступлением темноты, «форд» Францла сломался. Я отправился с Шейхом искать ночлег. Вскоре мы набрели на крестьянский дом. Поскольку он был расположен в стороне от дороги, мы остановили грузовик и до дома шли пешком, оставив оружие в машине.

Вход был позади. Казалось, что в доме никого не было. Все, что мы увидели, была умирающая корова на куче навоза, которая ревела, глядя в небеса.

– Эта чертова корова действует мне на нервы, – сказал Шейх. – Пойду возьму ствол и прикончу ее.

Я сразу возразил:

– Оставайся на месте. Потом решим, что с ней делать. Видишь старуху в окне?

В этот момент лицо исчезло. Мы попытались войти в дом, но двери были заперты. Шейх постучал в окно.

– Эй, дорогуша!. – крикнул он. – Открывай!

Неожиданно дверь отперли, но вышла не старуха. Появились двое мужчин. За ними последовали другие, всего их оказалось семеро. Довольно подозрительно выглядевшие постояльцы: грязные, небритые, взъерошенные, в обмотках. Партизаны? У Шейха отвисла челюсть.

– Ох моя больная спина, – пробормотал он. – Откуда это они взялись?

Нас сразу окружили.

– Папироса, – сказал один из них.

Ничего необычного в том, что они хотели сигарет; все русские их просили. Единственное, что настораживало, это угрожающий тон его голоса.