«Бог, король и дамы» (СИ) - Белова Юлия Рудольфовна - Страница 105

Размышляя подобным образом, капитан неспешно шагал по переходам Лувра, когда в одном из коридоров заметил человека, водящего карандашом по большому листу бумаги с одержимостью истинного художника. Стены Лувра, еще не успевшие забыть итальянцев Россо и Приматиччо, а также благополучно здравствующего француза Клуэ, вряд ли могли удивиться трудам художника, но наряд усердствующего мэтра никак не мог принадлежать члену гильдии маляров. Как следует приглядевшись к разодетому рисовальщику, Нанси с досадой признал в нем графа де Лош. «Накликал…» — подумал капитан. Если бы Жорж был один, Нанси постарался бы тихонько удалиться, не привлекая к себе внимания родственника, но рядом с вдохновенно рисующим графом тосковал его паж. И ладно бы просто тосковал, то и дело зевая, так что со стороны могло показаться, будто мальчишка рискует вывернуться наизнанку. Юный Можирон беспрестанно крутил головой и потому сразу заметил капитана королевской стражи и даже отвесил ему почтительный поклон.

Нанси тяжко вздохнул и направился к графу, намереваясь приветствовать родственника. Как на грех в тот самый момент, когда капитан делал два шага вперед, шевалье Жорж-Мишель, выбиравший наиболее подходящую позицию для своих трудов, отскочил на три шага назад. Каблук графа с размаху опустился на носок сапога Нанси. Барон охнул. Слава Богу, — промелькнуло в голове капитана, — в руках Жоржа нет кинжала!..

— Вы?! Ради Бога, Гаспар, простите, я вас не заметил! — с искреннем раскаянием произнес Жорж-Мишель. Нанси слегка кашлянул. — То есть… — заторопился граф, — я хотел сказать, что не смотрел по сторонам… Бог мой, не обращайте внимание на мои слова. Сегодня я все говорю и делаю невпопад. Но что вы хотите, друг мой? Я одичал на войне, позабыл о манерах, приличиях… Я сам себя не узнаю…

Пока граф де Лош пытался объясниться, капитан лихорадочно соображал, стоит ли ему просто принять извинения родственника и удалиться, или все-таки рискнуть и заступиться за шевалье Александра. После некоторых раздумий барон решил рискнуть. Шевалье Жорж-Мишель, даже не подозревавший о природе мучивших кузена сомнений и искренне полагавший, будто сдвинутые брови родственника знак еще не прошедшей обиды, продолжал сетовать на тяжкую участь солдата.

— Эти кошмарные сапоги… Эта мерзкая кираса… Если бы вы знали, какая тоска — быть офицером!.. Ой, — его сиятельство с самым сокрушенным видов хлопнул себя по лбу, — простите, друг мой, я совсем обезумел…

— Ну что вы, ваше сиятельство, — со всей возможной любезностью отвечал капитан.

Лицо Жоржа-Мишеля вытянулось.

— Смерть Христова, Гаспар, неужели вы так на меня рассердились, что даже не хотите обращаться ко мне по имени?! Ну да, я одичал, покрылся ржавчиной, но в конце концов нет такой обиды, которая бы не прошла после пары-тройки ударов шпаги. Если вам это непременно нужно — пойдемте за рвы Лувра и уладим это дело.

— Как вы могли заметить по моей кирасе и сапогам… — Шевалье Жорж-Мишель покраснел, — я на дежурстве. К тому же в моем гардеробе нет лишних дублетов, а также лишних рубашек и штанов, — не удержался от язвительности Нанси.

Граф де Лош грустно опустил голову. Вздохнул.

— Да что с вами, Гаспар? Вы же мой друг… Ладно, если вы не хотите скрестить со мной шпагу, я знаю другое средство против любых обид. Давайте разопьем бутылочку-другою вина. Ей-Богу, это средство даже лучше шпаги, — оживился шевалье. — Я понял это в армии. Вы не поверите, друг мой, но война так огрубляет, что люди дичают и совершенно теряют голову. Возьмем, к примеру, Строцци…

Нанси с некоторым недоумением уставился на его сиятельство. Судя по всему мысли родственника унеслись столь далеко, что капитан решительно не представлял, каким образом перевести разговор на шевалье Александра.

— Утопить в Луаре несколько сот гугеноток, только потому, что его солдаты слишком увлеклись бедняжками и не спешили с маршем по осенним дорогам, — с искренним негодованием, смешанным с не менее искренним изумлением сообщил Жорж-Мишель. — И это сделал человек, рожденный в Италии… В стране художников и поэтов… — Мысли о стране искусств вызвали на лице графа мечтательное выражение. Он вздыхал. Он улыбался. Он грезил на яву. Однако через несколько мгновений шевалье Жорж-Мишель все-таки вспомнил о своем собеседнике, тряхнул головой, отгоняя сладостные мечты, и продолжил рассказ: — Когда я говорил своим людям, чтобы они щадили французов, меня не понимали… Слава Богу, корнет решил, будто я хлопочу о выкупе. Вы не представляете, как я благодарен этому мальчику. Он растрезвонил о выкупе по всему лагерю. И мои люди раздумали штурмовать палатки с пленными и раненными. Хотя, признаюсь, пленные тоже были совершенно безумны — вопили свои псалмы так, что я боялся оглохнуть. Хорошо, хоть, когда до них дошло, что надо просто заплатить выкуп, они не стали корчить из себя мучеников, прекратили вопить и без лишних споров послали за деньгами. Только наш лагерь это все равно не спасло… — шевалье вздохнул.

— Что же с вами приключилось? — против собственной воли Нанси почувствовал, что начал увлекаться рассказом графа.

— Бог мой, да самая простая вещь! Выкуп за этих шевалье прибыл и немалый выкуп, уж вы мне поверьте. Гугеноты только одеваются скромно, а людей состоятельных среди них довольно много. И вот мои люди начали праздновать победу — есть, пить и петь, особенно, конечно, пить. А затем им пришло в голову пригласить к застолью наших пленных…

— И они согласились? — удивился капитан.

— Еще как согласились! — подтвердил Жорж-Мишель. — А через несколько дней пленники вздумали позвать к нам своих товарищей из гугенотского лагеря. Смерть Христова, Гаспар! Вы бы видели, что у нас творилось!.. Где-то через неделю ко мне пожаловал господин де Муи… Вдвоем мы пошли по нашему лагерю, но знаете, разобрать, кто католик, а кто гугенот оказалось невозможно. Все были одинаково пьяны, веселы, все говорили по-французски…

— А как же белые шарфы гугенотов?

— Какие шарфы?! — граф только махнул рукой. — После стольких дней общей пьянки, после игры в карты и кости?.. Шарфы! — фыркнул шевалье. — Когда я увидел белый шарф на своем лучшем капитане, я сначала не понял, то ли он решил перейти к гугенотам, то ли выиграл этот шарф в кости… Оказалось — ни то, ни другое. Его приятелю-гугеноту так приглянулась его шляпа, что они решили обменяться… Юнцы — что вы хотите? Перья, кружева, галуны, банты… — мальчишки просто без ума от подобных мелочей! Признаться, мне самому захотелось плюнуть на все приказы и распить с господином де Муи бутылочку-другую…

— И что же вам помешало? — засмеялся капитан.

— Да ничего, — пожал плечами молодой человек. — Наши люди все равно не держались на ногах, вот мы и решили, что те развалины… ну, которые нам с де Муи приказали взять… ни ему, ни мне не нужны. Так что посидели мы… душевно посидели… с полдюжины бутылок осушили… на каждого… и разошлись. Кстати, как вы думаете, Гаспар, может, предложить этот способ мадам Екатерине?! Нет, право, — воодушевился Жорж-Мишель, — почему не попробовать? Собрать всех на какой-нибудь праздник — и католиков, и гугенотов — как следует накормить, напоить, спать опять же уложить с красотками мадам Екатерины — и все… Перед такими аргументами не устоит даже старик Колиньи!

— Что за странная мысль, — пожал плечами Нанси.

— Почему странная? — немедленно возразил шевалье. — А вдруг получится?

— Да зачем вам это? — в недоумении вопросил капитан, окончательно убедившись, что граф де Лош и де Бар сумасброд, каких поискать. — Чем вам не по душе война? Кроме, конечно, надоевших вам кирасы и сапог?

— Смерть Христова, Гаспар, да у меня половина родственников воюет на той стороне, — пожаловался Жорж-Мишель. — Знаете, как я боялся, что тетушку Альбре угораздит отправить Наваррского как раз туда, где сражался я? Думаете, приятно по ошибке угостить пулей собственного двоюродного брата? Или получить такой же подарочек от него?

— Об этом я как-то не думал, — признал Нанси. — Все мои родственники, по крайней мере близкие, служат его величеству.