Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017 (сборник) - Дивов Олег Игоревич - Страница 42

— Одно придумано для добрых людей, второе — для ублюдков, — заключила Унда.

— Ошена, — очень спокойно проговорил Данеки, — осторожнее. Ты как будто рассказываешь сказку.

Ошена вздрогнула. В глазах ее метнулся ужас. Потом уголки ее рта бессильно опустились, плечи поникли:

— Простите.

Ларфида охватило желание возразить Данеки. Тяжело было видеть Ошену испуганной и подавленной. Ларфид привык — все привыкли! — знать, что секторальная несгибаема. Но надзиратель Иршид был прав. Его стоило поблагодарить…

…Даже те, чью смерть видели, все равно живы.

Ларфид поймал ближайшую пару наручников, зацепил пальцем. Сказал бесстрастно:

— Ты решила, что он использует версию для ублюдков. Потому что предположила, что рисунки расположены по кругу. Это не слишком длинная цепочка догадок?

— Скоро узнаем. — Помедлив, Ошена пояснила: — Безобидный сумасшедший стал бы рисовать там, где никто не увидит. Опасный сумасшедший — там, где увидят многие. Выбор Первого Радиального выглядит как часть плана.

Ларфид кивнул.

Даже те, чью смерть видели…

«Я не буду об этом думать, — сказал себе Ларфид. — Сейчас я не буду думать об этом». Усилием воли он перенаправил мысли к другому источнику беспокойства. Распорядок. Ошена доложила инспектору. Ларфид понимал, что ее нельзя обвинять. Секторальная надзирательница выполнила свои обязанности. Не сообщи она в Распорядок, там расценили бы ее действия как попытку скрыть провал или даже как соучастие в преступлении. Но Распорядок обязательно вмешается. Остались считаные часы до появления инспекторов, а может, и бойцов особназа. Успеет ли Надзор отыскать преступника?

Надзор успеет уничтожить угрозу.

«Это лучшее, что мы можем сделать», — признал Ларфид. Но все же чувствовалась здесь недосказанность. Она зудела словно комар в темноте. Ошена готова смириться? Сдать Распорядку общежития, как военачальник сдает крепость? Не похоже на нее.

Он не стал спрашивать. Вряд ли у секторальной есть ясный план, скорее — только несколько соображений. Она сама скажет, когда сочтет нужным.

Остаток недолгого пути все провели в молчании. Фириша и Шеки одинаковыми движениями пересчитывали пристегнутые к поясу запасные магазины — снова и снова. Риу, казалось, задремал. Унда думала о страшном. Ларфид старался сымитировать ход мыслей Ошены: как бы он вычислял преступника среди тысяч рабочих? На что обратил бы внимание? Где преступник мог допустить ошибку, оставить улику? Но скоро он сдался. «Я слишком верю в Ошену, — укорил он себя. — Пускай она лучшая, но я должен думать сам. Она не должна быть незаменимой».

…Даже те, чью смерть видели, все равно живы.

Все равно живы.

Живы.

Солнце скрылось. Снова зарядила морось — будто и не было утренних часов ясного неба. Свет посерел, промозглый холод пробирал до костей. «К лучшему, — подумал Ларфид, застегивая куртку. — Под ярким солнцем картины были бы опасней». Дежурный на воротах депо пропустил Надзор без вопросов. Автобусы разъехались по маршрутам, в депо оставались несколько междугородных и те, что требовали ремонта. На первый взгляд казалось, что на огромном пустом пространстве невозможно что-либо спрятать. Ларфид напомнил себе, что по ночам тут все заставлено машинами, и скрыться среди них очень легко. Но если здесь есть картина, то где она?

— Шеки, — сказала Ошена, — посмотри, есть ли дырка в заборе. Остальные — поделите гаражи. Я отправила Мелу опрашивать комендантов. Она попробует составить карту выходов.

— Выходов? — переспросила Унда.

Ошена неожиданно фыркнула.

— Тайных выходов. Общежития — не тюрьма. Там есть охрана, но ее всегда ухитряются обойти. Где-то в двери слабый замок, где-то в окне слабый прут. За этим следят, старые выходы прикрывают. Но появляются новые.

— Мы попытаемся понять, откуда он выходил, — подхватил Ларфид. — Не в последний раз, а раньше.

— Да.

— Он не обязательно пользовался ближайшим выходом. Он мог это предусмотреть.

— У него было очень мало времени, — возразила Ошена. — Картины требуют труда. Поэтому скорее всего он пользовался ближайшим. Все! У нас тоже мало времени.

Сказать по чести, Ларфид надеялся, что рисунок, если тот существует, найдет кто-то другой. Он боялся снова увидеть Киду. Но так случилось, что на вторую картину наткнулся именно он.

Он покрутил головой, поглядел на удаляющиеся спины надзирателей. Все, кроме Шеки, не сговариваясь, направились к гаражам. Это выглядело логичным решением. Чем больше закоулков, тем больше вероятность… «Думай! — приказал себе Ларфид. — Думай!»

…тем больше вероятность, что рисунок увидит какой-нибудь механик или шофер. Утром и вечером здесь людно. Только последняя картина была рассчитана на то, чтобы ее увидели. Здешняя окажется там, куда не заглядывали месяцами.

Ларфид уставился на неисправные автобусы. Как долго они на приколе? Два крайних выглядели прилично, хоть сейчас на маршрут. Остальные стояли укрытые брезентом: издалека не понять, вправду ли такие облезлые. Ларфид уже шел к ним. Вскоре он начал рассуждать вслух, беззвучно бормоча: «Это не в ремонт, это на запчасти… Или на металлолом? Тут же голые каркасы. Почему не вывезли? Они же гниют…» И он остановился как вкопанный. Ларфид так ясно вообразил себе картину под одним из автобусов, что почти увидел ее воочию.

Ее там не было. Стараясь дышать ровнее, Ларфид методично осмотрел все. Картины не было.

Между забором и ближайшим к нему автобусом тяжелой грудой лежали брезентовые чехлы. Верхние бросили сюда недавно. Нижние заросли грязью и заскорузли. «Если бы он их двигал, это было бы видно?» — предположил Ларфид. Он стер с лица дождевую воду, пожал плечами и бросил умозаключать. Он должен был просто проверить.

Он успел увидеть единственный лепесток — алый с синими крапинками. Бросив чехлы на место, Ларфид рванул к Ошене. Та увидела его бегущим и оглушительно свистнула. Пока собирались остальные, она поигрывала свистком на цепочке и улыбалась. Она выглядела очень довольной.

— Надеюсь, остальные мы найдем так же быстро, — сказала она. — Прикончим эту штуку и идем дальше.

Сбылось еще одно ее предсказание: цветов на ветви оказалось три. «Это третья по счету», — пробормотала Унда.

Четвертую картину нашел Риу в глухой щели между забором и стеной здания в Малых складах. Вторую — Данеки под снятой и прислоненной к стене створкой ворот. Она оказалась очень близко к четвертой, меньше чем в сотне метров, и Ошена заметила, что рисовальщику нелегко было найти подходящие места. Оставался один рисунок, всего один, и его искали, пока не начало смеркаться. Ошена уже не улыбалась. С каждой минутой она все больше нервничала. Нервозность охватила всех. Наконец Данеки заметил, что они осматривают одни и те же места по нескольку раз, и это явно зряшная трата времени.

— Может, его просто нет? — беспокойно сказала Фириша. — Может, он водит нас за нос? Я хотела сказать, водит преступник, а рисунка нет.

Ошена молча хмурилась.

— Должен быть, — ответил Шеки с досадой.

Унда уперла руки в поясницу, крякнула и потянулась, запрокинув голову.

Она чуть не упала. Неловко попятившись, она вскрикнула и ткнула пальцем вверх.

— Он там!

Не спрятанный от глаз, скрытый только тенью от козырька крыши, лиловый цветок склонялся над ними с уровня второго этажа. Они могли бы найти его много раньше. Они просто не смотрели вверх.

— Высоко, — сказал Риу. — Как он туда забрался?

— Стремянка?

Шеки хмыкнул.

— Человек втихую выбирается из запертого общежития, — предположил он. — Со стремянкой. Крадется по улицам. Со стремянкой. Тащит банки красок. И стремянку. Влезает на режимную территорию. Со стремянкой…

Унда засмеялась.

— Глаза! — в ужасе закричала Ошена.

Но было уже поздно.

Сумеречный воздух дрогнул и взорвался безумной радугой. Зеленые побеги стекли вниз со стены и вбились в асфальт отбойными молотками, а снизу рванулись, вспарывая его полотно, десятки, сотни древесных стволов. Сотни тысяч цветов раскрылись в ветвях. Ошметки асфальта засеребрились жидким металлом. Поднялся жаркий туман. Поплыл дурманящий, сладкий, удушливый запах. Высоко в кронах заметались пронзительные дикие крики. Кричали цветы. Каждый бутон выкашлял каплю жгучего черного нектара и выбросил изнутри себя новый бутон, кроваво-алый, четырехлепестковый — четыре клыкастые челюсти и длинный, очень длинный, гибкий язык-удавка.