Козырная дама - Соловьева Татьяна - Страница 42

Но самой большой несуразностью в его облике были глаза — колючие, острые, какие бывают у людей злых, коварных, но волевых и жестких. Ни злости, ни коварства в Андрее не было, характер у него был неконфликтный, и парень легко подчинялся и Виктору Торопову, с которым служил в Афганистане, и его жене Елизавете. Решений он принимать не любил, плыл по жизни, как по течению. Он и в охранном агентстве «Синяя птица» оказался лишь потому, что его прибило к этому берегу.

А могло прибить и к другому.

Казалось, он весь состоит из комплексов, нерешительности и раздвоенности. Страдал по любому поводу и без него, исступленно, до полного опустошения души. Когда на него накатывало, Андрей закрывался в своей однокомнатной, вылизанной, будто у старой девы, квартире, отключал телефон, не откликался, если звонили в дверь, переставал есть, спать, сутками лежал на диване, отдаваясь отчаянию и безысходности.

Иногда хандра легко отпускала его изнуренную душу, и тогда Андрей тщательно наглаживал рубашки, брюки, с особой аккуратностью причесывал свою роскошную шевелюру и выходил к людям, осунувшийся, бледный, но более-менее живой.

Но порою все заканчивалось бунтом. Андрей звонил Елизавете, наговаривал ей гадостей, обличал в подлости, бессовестности, грозил, что ноги его больше не будет в «Синей птице», так как он не собирается становиться преступником, которого из него пытается сделать Елизавета.

Бунт этот был бессмысленным. Уже через несколько часов Андрей, сломленный и притихший, шел к Тороповым домой или в охранное агентство, каялся в несдержанности и глупости.

И жизнь текла дальше.

Елизавета не гнала его, держала возле себя. Не столько из-за его деловых качеств, весьма посредственных, сколько по острой необходимости, — верных, надежных людей, которые не побегут в милицию с повинной, пока не хватало. К тому же… К тому же Андрей был неутомимым, нежным, ласковым любовником, и Елизавета, не стесняясь, использовала его, когда только вздумается. Это могло быть и среди дня, когда Андрей заходил в кабинет и устраивался в соседнем кресле с чашкой кофе. Она, улыбаясь шало и удивленно, подходила к нему и, наклонившись, расстегивала «молнию» на брюках. Деловито, как делала все, получала требуемое, одевалась и тут же, без перехода, будто ничего не произошло, говорила о делах.

Но сегодня Елизавете было не до любовных утех.

Гневная, растрепанная, она пронеслась через приемную и влетела в свой кабинет в тот момент, когда Андрей задвигал верхний ящик ее письменного стола.

— Что-то искал?

— Положил ключи от сейфа, — отозвался Андрей. — Деньги закончились, взял немного.

— А-а-а! — протянула Елизавета и тут же забыла об этом, как о чем-то несущественном. В сейфе лежали деньги, и Андрею разрешалось брать оттуда, когда требовалось. — Представляешь, — задыхаясь от гнева, сказала она, — этот теткин придурок сбежал! Или его выкрали…

— Кому он нужен? — удивился Андрей. — И кто мог знать, что он на Ботанической?

— Наверное, сам и сообщил. Ему удалось найти телефон. Перед тем как привезти его, я второпях спрятала телефон на антресолях в прихожей, а теперь он стоит на тумбочке, включен.

— Сама виновата, не нужно было оставлять телефон в квартире.

— Но мне и в голову не пришло, что он будет шарить по антресолям! А теперь его выкрали!

— Почему ты решила, что выкрали? Он мог просто уйти…

— Не мог. Я его заперла. Да и замок вскрыт больно уж профессионально — с помощью жвачки. Ее засунули в замочную скважину и подобрали ключи — ты знаешь этот способ, сам как-то рассказывал.

— Его многие знают, приемчик несложный, — сказал Андрей как бы оправдываясь: дескать, отношения к этому не имею, не моих рук дело. — Хорошо, предположим, ты права и парня действительно выкрали. Кто мог это сделать?

— Ворбьев. Фогель мертв. Остается только Ворбьев.

— Он не мог знать о квартире на Ботанической.

— Ну, не эти же тетки, которые приходили к нам…

— Это мог быть кто-то из его друзей, — предположил Андрей.

— Да, скорее всего так и было, — согласилась Елизавета, других предположений у нее не возникло.

— Что собираешься теперь делать?

— Не знаю пока. Думаю, нужно форсировать события, иначе квартира уплывет.

— Она и так уплывет, раз ты упустила парня.

— Нет! Даже думать об этом не хочу! В конце концов, остается еще Ворбьев. Что ты выяснил с ним?

— Ничего хорошего. Ворбьева я не нашел…

— Не нашел?! Ты что же, не смог узнать нужного адреса?

— Адрес узнал, съездил по нему, нашел улицу, дом, заходил в подъезд, звонил в дверь квартиры, но мне никто не открыл — Ворбьев живет один и уже несколько дней не появляется дома.

— Откуда ты это узнал?

— От соседей. Расспросил их.

— Нужно обыскать его квартиру! Интересующие нас документы должны быть там. Я что, зря выбила у недотепы доверенность? Чем скорее найдем документы, тем скорее провернем все с квартирой на Пушкинской. Я не хочу ее терять!

— Обыскал… У Ворбьева документов нет, если, конечно, он не носит их в кармане.

— Ого! — удивилась Елизавета. — Растешь! Раньше не додумался бы сделать что-нибудь сам… Значит, ничего не нашел?

— Ничего… — чуть помедлив, ответил Андрей.

— Выходит, документы остались у Фогеля. Нужно обыскать его квартиру, дачу…

— Думаю, это сделали без нас. После убийства милиция наверняка осмотрела все, чтобы найти какую-то зацепку для следствия, и, если интересующие тебя документы были у Фогеля, их изъяли и отдали этой учительнице.

— Предлагаешь отступиться? — спросила Елизавета. Это не был вопрос, требующий ответа, она-то знала, что не отступится — любое дело она всегда доводила до конца. Слова Андрея «интересующие тебя документы» она не пропустила мимо ушей, но решила сделать вид, что не заметила их.

— Решай сама, ты уже большая девочка… — голос Андрея вдруг стал равнодушным, тусклым, словно весь этот разговор ему смертельно надоел, скучен, нелюбопытен.

Елизавета знала, так у Андрея обычно начинается приступ хандры, и, если он скатится в очередную истерику, спрячется в норку, закроется в своей квартире, она его оттуда не выцарапает долго, пока Андрей не появится сам.

«Господи, еще и это на мою голову! Только бы не сейчас!» — с раздражением подумала Елизавета. Остаться без помощника, пусть и такого слабовольного, ей сейчас не хотелось.

* * *

Александр Ворбьев страстно, словно о любимой женщине, мечтал о том, что когда-нибудь у него будет достаточно денег. Он плохо представлял себе, какая сумма может считаться достаточной, цифра менялась всякий раз, когда Ворбьев об этом думал. Но он знал точно — только деньги дают силу, власть, свободу слов и поступков. О том, какое применение он найдет обретенной власти, какие поступки совершит, какие слова скажет миру, Ворбьев не задумывался пока. Пока он делал деньги теми способами, которые ему были доступны.

— Некрасиво, Сашок, быть таким жадным! Это плохое качество, может погубить человека, — частенько говаривал ему Эстет. — Тебя тоже может погубить, хоть ты и считаешь себя ловким, вертким и мудрым, как змея. Но ты не змея, Сашок, ты всего лишь маленькая змейка…

Лет пять назад Ворбьев впервые пришел к Эстету. Пришел, чтобы сообщить, что банда Сизого, которая тогда была в городе одной из самых могущественных, собирается с ним расправиться.

— Безусловно, вы уважаемый в определенных кругах человек, — сказал тогда Ворбьев Эстету, — но есть силы, которым не нравится ваше положение, и потому вам лично, вашим друзьям и знакомым, — на последних словах он сделал особое ударение, — угрожает опасность.

— Почему вы решили мне это сообщить? — настороженно спросил Эстет, намек на друзей и знакомых ему не понравился, как не понравился и тон, которым говорил посетитель, — слишком доверительный, даже фамильярный, будто они были старыми близкими друзьями.

— А почему бы мне этого не сделать? — вопросом на вопрос ответил Ворбьев. — Почему не предупредить хорошего человека, не рассказать ему то, что может его заинтересовать?