На неведомых тропинках. Шаг в пустоту - Сокол Аня - Страница 1

Аня Сокол

На неведомых тропинках

Шаг в пустоту

1

Лишенные разума

Я в очередной раз ступила в круг и в очередной раз вернулась обратно. Когда в лицо пышет жаром невидимая печь, а горло перехватывает от потока раскаленного воздуха, хочешь не хочешь — отступишь. Нахрапом преодолеть невидимую границу не выходило: чем больше усилий, тем горячее воздух и сильнее отдача. Инстинкты кричали о том, что надо не просто уходить, а убегать. Защитное заклинание целителя вдруг стало очень уж активно защитным, никого не пуская в дом, отражая твою силу, чем больше ты хотел войти, тем сильнее оно давало отпор.

— Что деется, ой, ой, — бабка в который раз заломила руки.

— Ты можешь что-нибудь сделать? — рявкнула я, не обращая внимания на ее старания.

— Нет, — категорично ответил Ефим.

— Конечно, ты в семейные дела не вмешиваешься, я помню. — Слова были полны сарказма, я все еще злилась на него из-за Граниных и ничего не могла с собой поделать.

Хранитель растворился в воздухе. Глупо было вообще звать его, это я скорее от отчаяния и беспомощности.

Перед домом явиди никого, кроме нас с бабкой не было. Собственно, и я бы спокойно лежала на диване с книгой, если бы Марья Николаевна, возвращаясь с ежедневного променада, не увидела, как Константин врывается в дом к «крокодильей роже» с криком: «Конец тебе тварь!» За помощью бабка кинулась ко мне, конечно.

Я уже минут десять пыталась проникнуть за внезапно ставшие агрессивными защитные чары, оградившие приземистый белый домик невидимым раскаленным кругом. Бабка в качестве группы поддержки прекрасно заламывала руки. Соседи тактично расползлись по домам, предпочитая подслушивать семейную ссору с большего расстояния и с большим комфортом.

Я прошла чуть дальше и снова попыталась приблизиться к дому, в глубине души наивно надеясь, что именно здесь заклинание даст слабину. Два шага: один к черте, другой за нее — воздух раскалился, горло обожгло, не давая сделать вдох, и я отступила. Опять.

Раздался звон бьющегося стекла. И крик. Горький, яростный, обреченный. И, без сомнения, женский. Я бросилась туда. Осколки стекла острыми сосульками осыпались на увядающую траву.

— Ох ты ж, Матерь Божья, заступница небесная… — Бабка, не отставая, крестилась прямо на ходу.

— Не-е-ет! — пронзительный крик Пашки улетел в хмурое осеннее небо, заставляя забыть об осторожности.

Я бросилась к двери. Раскаленный воздух встал непроходимой стеной, казалось, еще один крохотный шажок внутрь — и сварит заживо. Назад. Явидь уже не кричала, а выла так, что волосы на голове встали дыбом. Я рванулась снова. И даже не сразу поняла, что на этот раз меня ничто не держит. Магия исчезла, воздух сух и прохладен. Я взлетела на крыльцо и рывком распахнула дверь. Некогда думать о том, что я, в сущности, никто против целителя, букашка против титана — раздавит и не заметит. Иногда бывают моменты, когда не думаешь, а действуешь, как правило, они становятся лучшими или худшими эпизодами твоей жизни. Промелькнули стены, окна, двери, но я знала, где их искать, и бежала прямо туда. Я ввалилась в спальню с грацией и шумом гиппопотама. И тем иррациональнее оказалась картина, представшая перед глазами.

Грязи и объедков за прошедшие дни стало еще больше, не говоря уж о запахе, куча тряпья, раньше бывшая то ли одеждой, то ли постельным бельем, на полу — сломанные доски с осколками фарфора вместо столика с посудой. Ветерок колышет грязный обрывок занавески, которую или драли, или жевали. Сломанная спинка новой кровати, отчего матрас перекосило на одну сторону. На бывшем ложе любви сидели бывшие влюбленные, а ныне родители. Толстостенные осколки малахитового яйца валялись у их ног, а на руках свившись тугими кольцами, поблескивая влажной черно-зеленой чешуей, лежала маленькая змейка с когтистыми ручками.

— Поздравляю, — невпопад вырвалось у меня между хрипловатыми вдохами-выдохами.

Константин очумело поднял голову, явно недоумевая, откуда я взялась, левое веко мужчины конвульсивно подергивалось. Отчего-то зеленые глаза сфокусировались на моих руках, и я с удивлением поняла, что сжимаю в ладони рукоять охотничьего ножа, причем правильным прямым хватом. Николай Юрьевич был бы доволен, не зря он вбивает в меня движения, стараясь записать их на уровень рефлексов, до сегодняшнего дня я думала, что безуспешно, и на тебе, выхватила оружие подсознательно, сама того не заметив. Впрочем, момент, чтобы гордиться собой, неподходящий.

— Это змееныш, — Пашка, в отличие от черного целителя, была совершенно счастлива, хоть и неимоверно грязна, — дай ему имя! — потребовала она от вздрогнувшего Константина.

— Э-э-э…

Кажется, я впервые понимала черного целителя, мало того, даже симпатизировала и немного жалела.

— Пусть будет Невер, — нашелся мужчина, — пусть никому и ничему не верит. Ты не против?

Пашка счастливо засопела.

— Вас можно поздравить? — в комнату вошел Алексий.

Не таким я привыкла его видеть: не с горящим золотом зрачками, не с изящным, очень напоминающим завитушками хохломскую роспись, узором по коже, не с удивительными огненными крыльями за спиной.

— Как глава рода нелюдей Юкова приветствую нового сородича, нового явидя. — Он склонился к змеенышу. — Заставь нас тобой гордиться!

— Он заставит, — кивнула Пашка.

— Ты уже выбрала радного?[1] — спросил феникс.

— Ну-у-у, — протянула явидь, взгляд медных глаз с двойным зрачком обежал нашу живописную группу, миновал молчаливого и задумчивого «счастливого отца», ожидающего ответа нелюдя, и остановился на мне, вернее, на сверкающем лезвии, которое я убирала в ножны. — Ольга, окажешь нам честь?

— Э-э-э-э, — настал мой черед выдавливать из себя неопределенные звуки.

— Конечно, окажет, — весело ответил Алексий, — она же знает, что отказ — это оскорбление рода, которое не смыть и кровью.

— Сссогласна, — я так поторопилась с ответом, что начала заикаться.

— Вот и славно, — феникс обнял меня за плечи и потянул к выходу, — еще раз поздравляю.

Новоиспеченные родители по-прежнему смотрели на маленькое чешуйчатое существо у них на руках, причем выражение лица черного целителя я описать не берусь.

У входной двери топталась бабка, любопытство вот-вот должно было пересилить страх.

— Живые? — спросила Марья Николаевна, стараясь разглядеть хоть что-то за нашими спинами.

— Да. — Алексий вывел меня на крыльцо и закрыл дверь, к ее вящему разочарованию.

От хорошего настроения нелюдя не осталось и следа. Глаза погасли, рисунок поблек и растворился в коже, от крыльев стали отпадать тонкие перья — всполохи и сгорать прямо в воздухе.

— Как пить дать ангел Божий, — высказалась Марья Николаевна и поклонилась в пояс.

— Допускаю, что вы не знали, потому как эти сведения не афишируются, но на будущее, во избежание сегодняшних волнений знайте, — Алексий поднял указательный палец, становясь похожим на строгого учителя, и класс в моем и бабкином лице внимал ему с неослабевающим вниманием, — детеныш у рода нелюдей вылупится, только если его яйцо разобьет отец, да не просто разобьет, а стукнет со всей силы, желая убить, выплескивая всю накопившуюся на его мать злость.

— Так она специально его доставала? — изумилась я.

— Конечно. Иначе зачем ей колдуна до ручки доводить, жизнью рисковать? — Он пожал плечами, будто мы не понимали очевидного. — Терпеливый мужик Константин, не ожидал даже, еще неделю назад змееныша ждали. Я помню, своего первенца, наоборот, дня на три раньше срока кокнул, не утерпел, молодой был, дурной. Со вторым будет сложнее, когда уже знаешь, чего от тебя ждут, и разозлиться как следует не получается, а без этого, без искреннего желания «чтоб этому яйцу провалиться» ничего не выйдет. Скорлупа прочнее камня, и расколоть ее может лишь чистая ненависть самого близкого существа, того, кто дал тебе жизнь. — Алексий поджал губы, посмотрел куда-то вдаль и, больше не сказав ни слова, спустился с крыльца, поднял воротник и пошел вниз по улице.