Эволюция всего - Ридли Мэтт - Страница 33

Очевидным исключением из правила, утверждающего, что имитация обходится не намного дешевле оригинального открытия, является фармацевтическая технология. Очевидно, что «дженерики» дешевле запатентованных препаратов. В значительной степени это объясняется государственными правилами безопасности. Государство весьма обоснованно требует, чтобы все новые препараты прошли строгие клинические испытания и доказали свою безопасность и эффективность, так что для продвижения новых препаратов на рынок затрачиваются миллиарды долларов. Требуя от фармацевтических компаний расходовать такие гигантские суммы денег, государство обеспечивает им некоторую монополию на производство нового препарата. И все же существует множество подтверждений, что крупные фармацевтические компании тратят значительную часть прибыли на маркетинг, а не на исследования.

Политики считают, что инновационный процесс можно открыть и закрыть, как кран. Процесс будто бы начинается с научного прозрения, которое затем транслируется в прикладную науку, а та, в свою очередь, становится полезной технологией. Поэтому патриотически настроенный законодатель должен обеспечить деньгами ученых, сидящих на верхнем этаже в башне из слоновой кости, и (о чудо!) из трубы на первом этаже начнет вытекать готовая технология.

Эта «линейная модель» научной стимуляции инноваций и благополучия восходит к Фрэнсису Бэкону – лорд-канцлеру и якобиту, полагавшему, что Англия должна брать пример с Португалии в использовании научных данных для новых достижений и коммерческой прибыли. Считается, что в XV в. португальский принц Энрике Мореплаватель финансировал обучение картографии, мореходному искусству и навигации в специализированной школе, расположенной на его собственной вилле на полуострове Сагреш, что способствовало исследованию Африки и большим доходам от торговли. Это и хотел скопировать Бэкон.

«Вест-Индия никогда не была бы открыта, если бы сначала не был создан судовой компас… У хорошего правительства нет более достойной роли, чем распространение осмысленного и полезного знания».

Однако последние исследования показали, что эта история – всего лишь миф или, точнее, часть пропаганды принца Энрике. Как и большинство инноваций, достижения португальских мореплавателей стали результатом проб и ошибок моряков, а не рассуждений астрономов и картографов. Скорее ученые шли вслед за нуждами путешественников, а не наоборот.

Бывший биохимик, а ныне экономист, профессор Теренс Кили приводит эту историю в качестве иллюстрации того, насколько ошибочна превалирующая в мире науки и политики линейная догма: наука продвигает инновации, а они, в свою очередь, продвигают торговлю. Люди не понимают, в чем корень инноваций. На самом деле, все обычно происходит наоборот. Если проанализировать историю открытий, каждый раз выясняется, что научный прорыв был результатом, а не причиной технического прогресса. Неслучайно в эпоху Великих географических открытий процветала астрономия. Паровой двигатель не обязан своим появлением науке термодинамике, тогда как наука термодинамика практически всем обязана паровому двигателю. Расцвет химии в конце XIX и начале XX в. был связан с нуждами красильной промышленности. Открытие структуры ДНК в значительной степени зависело от развития методов рентгеноструктурного анализа биологических молекул, которые применялись в текстильной промышленности для улучшения качества тканей.

И так в каждом случае. Ключевой элемент промышленной революции – механизация текстильной промышленности, с прялками «Дженни», веретенами, роликовыми челноками и сукновальными машинами, уходящими корнями в период индустриализации Ланкастера и Йоркшира, сопровождавшийся быстрым возвышением и обогащением Англии. И при этом никто из работников или предпринимателей, участвовавших в этих изменениях, не имел никакого отношения к науке. Практически то же самое можно сказать и о появлении мобильных телефонов в конце XX в. Бессмысленно искать важнейших участников революции мобильных телефонов в университетской среде. В обоих случаях технологический прогресс продвигали практики, пытавшиеся смастерить более совершенные машины. Философские рассуждения интересовали их меньше всего.

Как утверждает Нассим Талеб, вся история технологии – от строительства готических соборов XIII в. до создания современных компьютеров – представляет собой историю житейских правил, усваиваемых в процессе ученичества, счастливых откровений, попыток, ошибок и ремесленничества – того, что французы называют словом «bricolage».

Технология гораздо чаще рождается от технологии, чем от науки. И сама наука родится от технологии. Конечно же, время от времени наука может помочь технологии. Например, без молекулярной биологии не было бы биотехнологии. Однако модель Бэкона, постулирующая направленность вектора от науки к технологии и от философии к практике, неверна. Гораздо более мощный вектор направлен в противоположную сторону: новые технологии дают ученым материал для обдумывания.

Вот вам пример: в последнее время распространилось популярное мнение, что технология гидравлического разрыва породы для добычи сланцевого газа была разработана в ходе финансированных государством научных исследований и преподнесена промышленности на тарелочке. В отчете «Института прорыва» (Breakthrough Institute) в Калифорнии говорится, что разработанное Национальной лабораторией Sandia микросейсмическое зондирование «оказалось совершенно необходимым для навигации бурения» и позволило инженеру Нику Штейнсбергеру из корпорации Mitchell Energy создать технологию «скользкой воды».

Чтобы выяснить, насколько эта ситуация соответствует действительности, я побеседовал с одним из пионеров технологии гидравлического разрыва Крисом Райтом, чья компания Pinnacle Technologies заново открыла эту технологию в конце 1990-х гг., что позволило обнаружить богатые источники газа в месторождении Барнетт (Форт-Уэрт, Техас). Джордж Митчелл, имевший права на разработку месторождения, упорно преследовал цель получить оттуда газ и использовал революционный метод Pinnacle (с применением не жирного геля, а скользкой воды и песка под нужным давлением, чтобы вскрыть трещины). Именно доклад Райта заставил Штейнсбергера испробовать метод гидравлического разрыва. Но как эта идея возникла у компании Pinnacle? Райт нанял на работу Норма Вапински из Национальной лаборатории Sandia. А кто финансировал работу Вапински в лаборатории? Институт газовых исследований – частная исследовательская компания, получающая средства от добровольных пожертвований владельцев газопроводов. Так что помощь государства заключалась исключительно в обеспечении рабочего помещения. Вот комментарий Райта: «Если бы я не нанял Норма из Sandia, не было бы никакого участия государства». Но это только начало. На превращение метода гидравлического разрыва в работающую технологию потребовалось немало времени и денег. И бо́льшая часть вложений происходила из промышленного сектора. Государственные лаборатории попытались наладить контакт с Райтом, когда он вплотную подошел к решению проблемы, и стали предлагать помощь и финансирование для дальнейшего усовершенствования процесса и изучения распространения разрыва породы на глубине более одного километра от поверхности. Они присоединились к исследованиям и получили какое-то количество материала для научных изысканий – в результате развития технологического процесса в промышленном секторе. Но государство никоим образом не было источником этого успеха.

Вот что писал Адам Смит в «Богатстве народов», анализируя промышленные предприятия в Шотландии в XVIII в.: «Значительная часть используемых на производстве машин… была изначально изобретена простыми работниками», и многие усовершенствования стали результатом «изобретательности создателей машин». Смит не оставил места университетской науке даже в качестве источника философских идей. Мне неприятно говорить это о моих друзьях, занимающихся чистой наукой, работу которых я очень уважаю, но, если они считают, что их размышления являются источником большинства практических инноваций, они глубоко заблуждаются.