Свет в оазисе (СИ) - Дельта Марк - Страница 26

- Стало быть, - продолжала хозяйка особняка, - сегодня нам не исполнить того трогательного вильянсико, который мы пели месяц назад. Ведь для него требуется четыре голоса. Хотя, если дон Антонио, вопреки своему обычаю, присоединиться к пению, а наш новый друг Алонсо сможет быстро разучить одну из партий, у нас еще есть шанс.

К облегчению Алонсо, не блещущего музыкальными способностями, профессор риторики вежливо, но решительно отклонил это предложение. По просьбе присутствующих Консуэло взяла со стоящего рядом с креслом пуфа темно-коричневую лютню с изогнутым грифом и извлекла из нее несколько аккордов.

Постепенно игра становилась более изощренной, аккорды теперь чередовались с арпеджио и быстрыми переборами. Было приятно смотреть на движения тонких уверенных пальцев. Сделав небольшую паузу, женщина резко ударила по струнам и неожиданно запела. Ритмический рисунок музыки стал проще и в то же время приобрел зажигательность.

Песня была о любви юноши к девушке. Консуэло пела на простом, уличном кастильском, который на сей раз изумил Алонсо своей неожиданной поэтической образностью. Особенно ему понравилось непривычное слово, ласкательное от "неба" - "небушко", сьелито, - как герой песни называл свою возлюбленную. Флорентийский поэт сказал бы: "солнце", "солнышко".

Играет на лютне, знает латынь, ухожена, хороша собой, обладает манерами, знакома с людьми весьма знатными (герцог Альба, подумать только!) и весьма учеными (Антонио де Небриха - ни больше ни меньше!). Живет в очень большом доме, настоящем дворце. Кажется, не замужем. Принимает у себя мужчин. И все это в стране, где редкостью является женщина, просто умеющая читать. Где незамужняя девушка или вдова никогда не встретится с мужчиной без дуэньи.

Судя по всем этим признакам, Консуэло была утонченной куртизанкой. Вот только, насколько было известно Алонсо, таких в католических странах нет. Или уже есть? Быть может, Консуэло - первая? Что это за фамилия - "Онеста"? Возможно, на самом деле это - прозвище, ироническое указание на ее положение? А имя? Нет ли и в нем иронии и намека?

Песня была встречена возгласами восхищения со стороны слушателей. Все просили Консуэло спеть еще что-нибудь, но она потребовала, чтобы каждый из присутствующих прочитал теперь отрывки из своих сочинений или поведал какую-нибудь интересную историю.

Первым, разумеется, был старший по возрасту и положению дон Антонио. Он рассказал, как в молодости учился в университете Болоньи, как был захвачен процессом проходящего в итальянских странах возрождения классических наук и искусств, как с тех пор мечтает о восстановлении классицизма и здесь, на Пиренеях. Прочитал небольшой фрагмент из своего опубликованного десять лет назад труда "Введение в латынь".

- Насколько я знаю, это первая книга, изданная на нашем полуострове новым типографским способом. Не так ли, дон Антонио? - спросила, слегка наклонившись в его сторону, Консуэло. И опять от Алонсо не ускользнула тонкая пленительность ее движений. В них не было ничего лишнего.

- Да,- подтвердил со смущенной улыбкой Небриха. - Чего только я ни делал, чтобы скрыть свою деятельность печатника. Ведь профессора не вправе зарабатывать деньги вне университета. Что толку? Все равно все знают. Да и как скроешь? Впрочем, власти университета проявляют снисходительность и не указывают мне на это нарушение. Если же укажут, передам типографию сыновьям.

Дон Антонио рассказал, что почти завершил работу над двумя новыми книгами, и в скором времени намерен их издать. Это "Кастильская грамматика" и "Латинско-испанский словарь". Под "испанским", используя древнеримское название Иберии - Hispania, - автор подразумевал вальядолидское наречие кастильского языка.

- Я полагаю, что это самая чистая и возвышенная разновидность всех наречий, на которых говорят в различных областях Кастилии, Леона, Арагона, Каталонии и Андалусии. Думаю, именно вальядолидское наречие должно стать общим языком объединенного королевства, и надеюсь, что это название - "испанский язык" - станет когда-нибудь общепринятым.

Наступила очередь студента-юриста, и Алонсо наконец узнал, почему Рохас чувствует себя в литературном кружке как в своей стихии. Как оказалось, в свободное от учебы время он сочинял роман в диалогах под названием "Комедия о Калисто и Малибее".

- Как далеко вы продвинулись? - спросил Небриха.

- Я написал совсем мало. Почти уверен, что от завершения труда меня отделяют многие годы. Но это меня нисколько не смущает, поскольку творческая работа доставляет мне немало радости. Зачем же мне ее укорачивать? Но я не уверен, стоит ли зачитывать отрывки из незавершенного текста.

- Есть ли среди присутствующих кто-нибудь, - обратилась сразу ко всем Консуэло, - кому неинтересно послушать отрывок из неоконченной комедии нашего любезного и одаренного друга Фернандо?

Таких не нашлось, и Рохас прочитал несколько страниц. В основе романа лежала история любви молодого рыцаря Калисто к благородной девушке Малибее, которая поначалу не отвечала ему взаимностью. Его страсть была так сильна, что он прибег к помощи старой Селестины - злобной, всегда пьяной сводни из простонародья. Она пустила в ход колдовство, и теперь уже Малибея без памяти влюбилась в рыцаря.

Алонсо слушал, затаив дыхание. Рохас был прирожденным писателем. Его повествование увлекало, забавляло, заставляло сопереживать героям и тревожиться за их судьбу. Высоким чувствам противостояли пороки, возвышенная речь сменялась сочным, простонародным языком, на котором до сих пор в Кастилии никто никогда не писал. И тем и другим автор владел в совершенстве. Ну и студент! Ну и юрист!

- Вы не просто "писец"! - вскричал Алонсо, когда Рохас закончил чтение отрывка. - Вы настоящий писатель! Такой литературы здесь еще никто не видел!

Остальные выразили бурное согласие с этой оценкой.

- Мне все же кажется, что вы пишете скорее трагикомедию, чем комедию, - заметила Консуэло.

- Возможно, вы правы, - изящный полупоклон в ее сторону. - Вы ведь знаете, дорогая Консуэло, как я привык считаться с вашим мнением. Непременно обдумаю его.

- Ваша очередь, Алонсо, - улыбнулась хозяйка дома.

- О, что вы, я ничего не пишу! - запротестовал Алонсо. - В этом кружке, где собрались столь выдающиеся таланты, я могу быть лишь благодарным слушателем и читателем!

- Нет-нет, так просто вы не отделаетесь! - наседала Консуэло. - Не каждый день к нам захаживают начитанные знатоки шелков. Вы не пишете сами, но вы, несомненно, много читали. Почему бы вам не рассказать какую-нибудь удивительную историю? Герцог и алькальд тоже не пишут, однако являются участниками нашего кружка.

Алонсо уступил и пересказал две истории из сказок Шехерезады - про мальчика, нашедшего пещеру с сокровищами, и о приключениях некоего Камаля Аз-Замана. Как оказалось, никто из присутствующих о них ничего не слышал, и, к удивлению рассказчика, слушатели остались очень довольны. Особенно их позабавила фраза одного из героев: "Мы, жители Ирака, любим крутые бедра".

Настоящим испытанием для Алонсо стал объявленный хозяйкой дома конкурс сонетов. Не помогли никакие уверения в том, что он в жизни не сочинил ни одной стихотворной строки.

- Значит, сегодня вы это сделаете в первый раз, - таков был неумолимый приговор Консуэло. И что-то в ее веселом и приветливом тоне показало гостю, что она, при всей своей женственности и мягкости, умеет настоять на своем.

Судьей Консуэло назначила себя. Победителю полагался венок из раскрашенных бумажных цветов. Бумага - материал дорогой и ценный...

- Хорошо, - уступил Алонсо, решив, что если он и проиграет, то в этом не будет ничего ужасного ("и вообще все это сон"). - Пусть кто-нибудь растолкует мне, какой должна быть структура сонета. Они ведь бывают разными.

Рохас с готовностью исполнил его просьбу. Его разъяснения окончательно убедили Алонсо в том, что ему никогда в жизни не написать мало-мальски приличного сонета. Но затем ему в голову пришла идея, как можно выйти из положения.