Ронни. Автобиография (ЛП) - Вуд Ронни - Страница 14

Джефф стремглав бросился за сцену и немедленно уволил нашего барабанщика Роба Кумбса. Почему — не знаю. На следующий день нас пропесочили в газетах, и из-за того, что Джефф принимал все близко к сердцу, то ему захотелось прервать наше турне и распустить группу. Но тут вмешался продюсер Микки Мост (который хотел сделать из Джеффа фронтмена), и спустя несколько дней после нашего дерзкого дебютного вечера мы — снова вместе — записали радиошоу, и всё снова пришло в движение. Микки собрал нас в студии, чтобы мы записали «Old Man River» с Китом Муном на барабанах и Джимми Пейджем на гитаре[10]. Под влиянием сумасшествия по поводу «власти цветов» на концерте в театре «Сэвилл» Джефф заставил нас всех одеть кафтаны и прицепить цветки. Все остальные в группе подумали, что это будет выглядеть нелепо, и облачились в нелепые туалеты, нацепили столько цветков и навернули столько шарфов друг на друга, что нам стало трудно просто передвигаться. Вскоре вернулся и присоединился к нашей веселухе Мики Уоллер, мы отправились в турне по Англии, появились на радиошоу и выпустили несколько хитов вроде «Hi Ho Silver Lining» («Хей-Хо, Серебряная Подкладка») с Джеффом в качестве вокалиста и Родом на подпевках. Джефф ненавидел играть эту песню вживую, но она осталась в чартах на 14 недель и до сих пор является стадионной футбольной кричалкой «QPR».

Мы гастролировали по стране без остановки, сделав себе имя с Джеффом в качестве рулевого, и в моей памяти все эти вечера смешались в один пьяный, фартовый, радостный и длинный год.

Один из тех вечеров, однако, выпадает из ряда вон, потому что он стал буквально самым шокирующим в моей жизни. Мы играли в одном из залов «Starlight Ballroom» на севере, и, не подумав, я подошел к микрофону, одновременно дотронувшись до басовых струн другой рукой. В результате ОЧЕНЬ мощного удара я катапультировался за пианино и в конце концов очутился на спине.

Публика подумала: «Ах, великолепно, вау, давай еще раз так же, Вуди», но я сполна ощутил на себе мощность этого очень громкого концерта, получив заряд от всего нашего оборудования. До роуди, наконец, дошло, что произошло, и он отключил меня. Меня забрали в больницу между двумя выступлениями. У меня были ожоги на обеих руках, и после того, как доктор услышал, что случилось, то посмотрел на меня и воскликнул: «Всё, что я могу сказать вам, мистер Вуд — у вас очень сильное сердце». Потом меня отвезли обратно в бинго-холл, и мы сыграли второй выход. Я играл теперь со свежим, в некоторой степени иным взглядом на жизнь.

И вот настал черед ехать с группой в Америку. Это было моё первое путешествие туда, так же как и у Рода, и перед тем, как мы покинули Англию, то были убеждены, что Америка — это страна пистолетов, проституток и сводников. Когда мы, наконец, прибыли туда, то обнаружили, что были правы. Для юных английских парней вроде нас Штаты были просто пугающими, но в музыкальном плане мы произвели там фурор. Мы играли на «Филлмор Уэст» в Нью-Йорке, где с нами поджэмовал Джимми Хендрикс, и я тогда спросил Митча Митчелла, на что это похоже — быть в одной группе с ним. «О, это просто замечательно, Вуди, с ним очень просто работать и легко, нас всего трое, и он разбивает группу на равные части».

В американском турне были Джефф, Род, Микки и я, плюс Ники Хопкинс на клавишных. Он позднее сыграл на пианино в прекрасной песне Джона Леннона «Imagine», а также на первой пластинке Джо Кокера «Margarine».

Мы сыграли на печально известном «Филлмор Уэсте» в Сан-Франциско, где Род так волновался, что спел первые три номера из-за усилителей, где его никто не видел. Мы роковали на каждой площадке, дав в том числе еще 4 или 5 концерта с Хендриксом в качестве нашего гостя. Мы вытягивали на сцену и других — в том числе «Grateful Dead» и «Moby Grape».

Журналист из «New York Times» сравнил взаимодействие Джеффа Бека и Рода Стюарта с пьесой Гарольда Пинтера[11]. Мы вырезали эту рецензию из газеты и посылали её везде, где намеревались выступать. Так мы нашли свое место и на другом побережье…

Турне в те годы организовывались так, что приходилось работать по три месяца. Так за твоей спиной промоутеры срубали много денег. Но три месяца — это достаточно долгий срок, чтобы находиться вдали от дома, но он кажется еще дольше, когда ты собираешься путешествовать по разным странным местам с ограниченным количеством денег в кармане.

Гостиница наша была оплачена, что означало самые дешевые номера. Мы сами платили за еду, и чтобы не голодать на гастролях, нужно было быстро и на совесть запасаться добавкой. Это означало мелкие кражи яиц и ещё чего-нибудь вроде этого, что можно было вынести из ресторанов вроде «Horn & Handart».

Мы также открыли для себя красный вермут, которым мы, на…, просто обпились, так как он был дешевым, нравился нам и прекрасно лечил сценобоязнь. Дома мы играли перед публикой в несколько сотен зрителей, но в Штатах доходило до нескольких тысяч, и Род долго был от этого в ужасе. Перед выходом на сцену мы напивались, но как только поднимались туда, то сразу трезвели, так как была очень высока концентрация на музыке. Вермут снова являлся тогда, когда мы уходили со сцены — на этот раз чтобы отметить окончание концерта.

Мы были молоды и могли переварить все это. В нас срабатывали забавные внутренние часы. Мы ничего не делали днем, зато пахали весь вечер. Несмотря на это, как мы не старались (или не пили), мы не могли скрыть скуки и того факта, что мы безнадежно тосковали по дому. Так как мы были без денег, совместный трехминутный звонок в Англию был максимумом, что мы с Родом могли себе позволить. Род разговаривал по телефону с Сарой или еще с кем-нибудь, говорил «я скучаю» и «я люблю тебя», а я стоял рядом с секундомером и отсчитывал 90 секунд. Потом я забирал у него трубку, соединялся с Крисси и говорил ей тоже самое.

День за днем на гастролях наше чувство одиночества возрастало. Это было просто ужасно, и все были в депрессии. Мне с трудом теперь приходилось сдерживать эмоции, что обычно означало еще больший прием красного вермута. Каждому хотелось, чтобы турне отменили, все кричали: «Я отправляюсь домой», но никто этого не делал, потому что не мог. У нас не было денег на побег, и это входило в планы нашего менеджера Питера Гранта. Мы жаловались ему, старались выманить у него деньги, но он только лаял на нас: «Никуда вы не поедете!»

Хотя Питер относился ко всем нам не так, как к себе и Джеффу, в первые дни он предложил-таки мне шанс попасть в другую группу — не такую, как группа Джеффа Бека. Он сказал мне, что несколько парней сколачивают команду и собираются назвать её «the New Yardbirds». Питер заявил: «Они хотят, чтобы ты стал у них гитаристом».

Ну, я встретил кое-кого из них в его офисе — в том числе и грубоватого барабанщика Джона Бонэма, который напоминал мне фермера, басиста Джона Пола Джонса и совсем еще невинного Роберта Планта — и ответил Питеру: «Нет, я доволен тем, где я сейчас, спасибо».

Он настаивал: «Это — то предложение, над которым ты должен реально подумать».

Я подумал две секунды и снова сказал ему: «Нет». «The New Yardbirds» пригласили вместо меня Джимми Пейджа и сменили свое название на «Led Zeppelin».

Преданность Питера Гранта Джеффу превращала гастроли с ними в постоянную битву за царя горы, хотя мне и Роду очень нравилось встречаться с другими группами, с которыми мы сталкивались в поездках по стране. Мы вращались в тех же кругах, что и «Sly and the Family Stone», общались с командами вроде «Cream» и «Savoy Brown». Мы познакомились с «Jethro Tull» (мы называли их «Jethro Dull» (Джетро Скука), наведите на всех тоску на «Форуме»), «Grateful When» — и мы всегда сталкивались с «The Who». Теперь мы расшифровывали их название как «World Health Organisation» («Всемирная организация здравоохранения»).