Факультет кругосветного путешествия - Колбасьев Сергей Адамович - Страница 12

— Куда едем? — спросил Волков.

— К хефе, к начальнику, — ответил Хезус Минеро. — Здесь,- добавил он, показывая плетью на ворота сада.

В саду между кустов стояли пулеметы и две горных пушки. В глубине на плетеной кушетке лежал, полуотвернувшись, большой медно-красный человек в зеленом френче. Это и был сам хефе Игнасио Хлавес. Вокруг него сидела группа людей в форме и кожаных костюмах. Все молчали.

— Халло, ребята, сейчас я спою вам что-то очень смешное,- неожиданно тонким голосом по-английски и в нос сказал хефе и запел что-то несуразное.

Путешественники были ошеломлены и ждали пока он кончит. Но он вдруг повернулся, и они вздрогнули: рот у него был закрыт.

— Черт, — вскрикнул Волков, — чревовещатель. Вот напугал.

И тут произошла вторая неожиданность.

— Джон. Ты говоришь, по-русски? — медленно и раздельно сказал хефе мягким, почти украинским говором, не прерывая своего пения, и встал. Только тогда друзья увидели стоявший позади его громкоговоритель.

— Да я говорю по-русски, — почему-то так же медленно сказал Волков, задыхаясь от волнения.

— Я тоже, — добавил Рубец.

— Говоришь, как кацап, — веско произнес Хлавес.

— А ты, как хохол, — ответил Волков.

— Я хохол, а ты не кацап, ты американец, мне говорили.

— Мы не американцы, мы из России… советские, — вмешался Рубец.

— Почему я знаю, что ты не брешешь,- сказал хефе и, подумав, добавил: — В Киеве был?

— Нет, — ответили оба.

— А на Полтавщине?

— Нет, мы ленинградские.

— Какие такие?- удивился хефе Хлавес.

— Питерские…

— А гопак танцевать можешь? — внезапно спросил хефе.

Волков замялся, но Миша тряхнул головой, — если надо, он может. Хефе ударил в ладоши, и толпа поддержала. Миша прыгнул вперед.

— Бисов сын? — вдруг закричал хефе, сорвал с себя сомбреро и с громом пустился в пляс. Толпа кричала от восторга, и желтая пыль бурей носилась вокруг плясавших.

— Верно, сынки, — говорил через пять минут задыхающийся Хлавес, — вы с России. Я оттуда еще от царя ушел и здесь хлеборобом. Зовут меня по-нашему Игнат-Хлавно, а у них я хефе, — это как батько.

Батько Хлавно. — сказал Волков: — почти Махно.

И громкоговоритель рассмеялся тонким голосом.

39

В сарае у батьки Хлавно сидело несколько американцев и два немца. Сидели заложниками. Батько дал своим гостям выбрать любой паспорт, — не стесняйтесь. Он старался помочь и шумно радовался, слушая рассказ Волкова о кругосветном путешествии.

Рубец решил стать немцем, его новое имя, удостоверенное паспортом в буро-зеленой обложке, было — доктор медицины Иоганн Мертц. Волков сделался Джеральдом Келли, американцем, по профессии коммерсантом, 24 лет, женатым, но путешествующим без жены. Ему понравилось имя Джерард, и он не хотел другого.

На прощание пили соталь — мексиканскую горилку. Пили и чуть не плакали. Миша терял первого человека, с которым мог говорить в течение последних шести недель. Как знать, когда встретится следующий. Батько горевал, что ему такой никогда не встретится, что испанский язык поганый и что он так и сдохнет, не сказав больше ни одного русского слова. Волков горевал из чувства солидарности.

Уехали ночью. Тропы были крутые и забитые камнем. Из темноты окликали часовые и ржали кони, где-то внизу ревела река и в нее шлепались камни, слева и справа лаяли койоты, а в голове глухо гудела густая мексиканская горилка. Куски неба, засыпанного крупными звездами, мелькали и кружились между черных туч листвы, и казалось удивительным, что у лошадей не кружатся головы, и они могут.

Утром увидели внизу длинное синее озеро, а перед собой на поляне патруль американской морской пехоты.

Проводник, посланный хефе повернул коня и молча пропал в кустах. Патруль защелкал затворами и лег.

— Халло!: — закричал Волков, встал на стременах и поднял руку. Надо было успокоить нервный патруль. — Мы убежали от бандитов Сандино.

Лейтенант был немного оконфужен, но, взглянув на паспорта улыбнулся и дружески похлопал путешественников по спине. Потом отправил их к озеру и на моторном катере в Гранаду.

— Мистер Келли. — Джон кричал с пристани джентльмен, похожий на бульдога в котелке, — нам по телефону сообщили, что вы едете. Мы так обрадовались… Вылезайте. — И Волков, он же мистер Джерард Келли, моргая глазами спросонья полез наверх.

— Здравствуйте, — джентльмен протянул руку и Волков протянул свою. Но вместо руки он поймал пустое место и одновременно почувствовал, как над его кистью застегнулся стальной браслет.

— Вам крышка, друг Келли, — ласково сказал джентльмен. — Надеюсь, что вы не будете протестовать против поездки в Лос-Анжелес.

40

— Лос-Анжелес — бормочет Миша. — Он крепко держит чемодан и идет, опустив голову. Чемодан наливается нестерпимой тяжестью, но менять руку нельзя, — это прервет мысли. Надо думать со стиснутыми зубами, и стиснутыми кулаками.

С такой же; сосредоточенностью и с тем же упорством он когда-то ходил по длинному холодному коридору, где на стенах стенгазеты и объявления, на низком сводчатом потолке пыльные электрические лампы, а за тяжелыми дверями, в самом конце направо высокий ярко освещенный кабинет. И по нему мелкими шагами от окна к черной доске и обратно бегает круглый профессор, которому надо сдавать беспозвоночных.

Но теперь надо сдавать еще более страшный зачет. Сдавать, не зная предмета, но зная, что — провал будет гибелью, не только -для него, но и для; Ваньки Волкова.

Ведь у Ваньки нет денег, он сдал кассу еще в Алжире…

Нельзя терять его из виду: вон он идет шагах в ста впереди по той стороне улицы, под руку со своим сыщиком. Идет и не оглядывается: не хочет — впутывать Мишу и грязную историю. Молодец.

— Надо ехать за ним в, Лос-Анжелес, надо его выручать. В Лос-Анжелесе не так жарко, можно будет что нибудь придумать.

Ехать без языка; с поддельным паспортом, без путеводителя. Все равно зачет надо сдать, — другого выхода нет. И Миша идет по узкому коридору между сверкающими белыми домами с закрытыми от зноя ставнями, между серебряными от пыли деревьями, в такой пустоте, какая бывает, когда случайно опоздаешь на лекцию и видишь только отдельные фигуры неуспевающих: они стоят у стен или слоняются.

Вместо неуспевающих здесь мулы, привязанные у ворот к коновязям перед лавками и сонно машущие хвостами. В самом конце направо, в пустом зале бетонного со стеклом вокзала надо сдавать географию Никарагуа. В том окошке кассы, от которого только что отошли Волков и его спутник, надо спросить билет до порта, откуда морем едут в Лос-Анжелес.

Столицу Никарагуа зовут Манагуа, но как зовут этот порт? Миша обошел стены, надеясь найти карту. Карты не было.

Так, значит, надо напролом. Рубец подошел к окошку,

Он оперся локтем о вырез и сказал: — Сан-Франциско. — Должны понять, что ему нужен билет до моря.

Сидевшая в кассе блондинка закрыла роман в пестрой обложке и быстро заговорила по-английски. Два раза в ее реплике повторилось слово «Коринто». Она была хорошенькая и улыбалась.

— Коринто, — равнодушно сказал Миша. Это слово не звучало английским, оно должно было быть именем порта. — Коринто, — сказал он и опустил в окошко стодолларовую кредитку, чтобы хватило без осечки. Сдачу и твердый картонный билет он взял не глядя.

Блондинка больше не улыбалась, — она была обижена и даже не сказала Мише, что он уронил десять долларов.

41

Что делать, если с ним заговорят? Притвориться немцем, не говорящим по-английски. А если заговорят по-немецки?

Как в Коринто найти пароход на Лос-Анжелес? — Следовать за Ваней и сыщиком. А что если они возьмут автомобиль?

И потом, как следить за сыщиком, чтобы тот не заметил? Борода и черные очки? Глупости, их надо где-то купить, и они вовсе неубедительны. Нет, надо опять напролом, прямо на сыщика, — пусть примет за случайного попутчика. А если не поверить?- Черт с ним, хуже не будет.